― Какое это имеет значение сейчас?
Он понимающе вздыхает, опускает глаза, жуёт свои толстые губы, а Юнис хочется элементарно сдохнуть, но сдохнуть без высочайшего лидерского приказа она тоже не имеет права. Мать она разыскать не сумела, но могла предугадать её слова при встрече. В её время пропаганда была жестче, а о дивергентах, как об угрозе, речи не шло, Деми в законах фракции не сомневалась ни на йоту, и самоотверженный поступок дочери вряд ли бы оценила. Она высказалась лишь однажды, ненадолго задержав взгляд на новом молодом Лидере. «Держись от него подальше», — прозвучало предупреждением. «Не думаю, что у меня есть выбор», ― приговором на пожизненный срок.
― Он в кабинете симуляций. Запирается там иногда. Тренируется, ― Фор вынимает из кармана ключ-карту и суёт ей прямо в ладонь, а на столике оставляет успокоительные таблетки, вывезенные контрабандой из Дружелюбия. ― Вернешь потом.
В кабинете симуляций полумрак и тишина. Юнис, хромая и неповоротливая, едва вставшая на ноги, чувствует себя сломанной пополам куклой. В голове бессвязная мешанина мыслей и лёгкая эйфория от травяных пилюль, выпитых для храбрости — она толком не знает, что хочет сделать и что доказать. Эрик выглядит каменно спокойным, на расслабленном лице не вздрагивает ни один мускул, лишь глазные яблоки ворочаются под прикрытыми веками, а на экране адская мясорубка, беспорядочные мелькания кадров с примесью крови и страха, где Лидер ― главное действующее лицо.
Счетчик высвечивает бешеный пульс, горит зеленым индикатор функции автоматического вывода из симуляции при критических показателях, ни рядом, ни у дверей никого из охраны. Юнис не знала, что Эрик постоянно пытается свести свои страхи на ноль, но количество их на экране упрямо твердит об обратном. Она, едва сгибаясь, садится в соседнее кресло, вкалывает себе в шею сыворотку и включается в его подсознание, материализуясь призраком в сыром подвале, с удушающим смрадом полуразложившегося белка.
Это клетка, плен, тюрьма и пыточная, врытая в заражённую землю далеко за Стеной. Трое полуживых и два трупа, один из которых уже прилично несвеж. Эрик среди обречённых на смерть, в центре цементного мешка комнаты, прикованный намертво к стулу, он не может произнести ни слова, мычит и смотрит на нее безумными глазами, равномерно красными от лопнувших сосудов. У него отрезан язык. Чёрная униформа Бесстрашия насквозь пропитана красным, под стулом — лужа густая багровая лужа, и мерная капель свежей крови стекает по деревянным ножкам. Колени прострелены, раздроблены в хлам, чёрные квадраты татуировки срезается с шеи острыми краями монтажной ленты, которая впивается глубже при каждом его движении, грозя добраться до сонной артерии, а на столе заряженный пистолет, до которого ему не добраться.
Страх быть плененным изгоями и медленно подыхать без возможности пустить пулю себе в голову, страх выжить после и остаться калекой в этих руинах навечно на потеху им же. Юнис повидала достаточно, но прямо сейчас ей хочется опустошить желудок от горькой желчи, обжигающей глотку. Его до смешного просто лишить жизни прямо сейчас, один выстрел за секунду до конца обратного отсчёта, и фракция освободится от жестокого Лидера, а её беспомощная, отчаянная злоба приправленная дрянной, ноющей болью физической получит отмщение. Лекарство дурманит разум, она тянет руку к оружию, проверяет обойму.
― Плена боишься? Понимаю, тебя они не пощадят. Какой это страх? Десятый? Одиннадцатый?
Ладонь держит рукоять плотно, и рука почти не дрожит, но колени готовы надломиться под тяжестью веса, как спички. Юнис почти жалеет, что так опрометчиво влезла ему в голову. Ей не известны его страхи, но этот один, подсмотренный, выбивает из неё последние силы. Она понимает, с какой тяжестью на сердце он отпускал её в очередные рейды и отчего так настойчиво рыл землю, чтобы вернуть её назад. За неё ему страшно, как за себя самого.
Она не знает, отчего её зверская ненависть растворилась, как дым, оставив после себя зияющую пустоту.
― Когда будет необходимо, я тоже буду милосердной.
Она стреляет ему в голову ровно через секунду после того как автомат выводит его из симуляции, пуля застревает в воздухе, словно в вязкой смоле, и до лба его не долетает. Эрик долго приходит в себя, молча провожая взглядом её ковыляющую походку, но последний, самый сильный его страх, где он своими собственными руками исполняет её приговор, Юнис так и не увидела.
========== 2.3 ==========
Комментарий к 2.3
Захотелось для этой части более светлый финал.
Немного вдохновляющего
https://pp.vk.me/c625329/v625329002/17b56/CdRoo6iye0Y.jpg
https://pp.vk.me/c621624/v621624455/6fe8/nJSPf6PvfzI.jpg
Они сторонятся друг друга третью неделю, ползают по Яме как змеи, издали шипя друг на друга. Лидер упрямо смотрит вперёд и крепко стискивает челюсти, а Юнис переходит на другую сторону, когда видит его в коридоре прямо по курсу. Когда два полюса сходятся на одной точке замкнутого пространства, разумеется, каждый по своим делам, замирая в непосредственной близости друг от друга, Яма искрит от напряжения. Кажется, что даже волоски на руках у проходящих мимо Бесстрашных встают дыбом, а многочисленное железо гудит ультразвуком в ушах и бровях очевидцев.
Его злоба давно ушла, обратившись гулкой пустотой и холодной постелью. Он помнит, как под его руками синела её молочная, мягкая кожа и как хрустели вывороченные суставы, помнит её взгляд, полный страха и ненависти, и закрыть эту пропасть ему нечем, лишь сожалением, что иначе было никак. Но упрямая, уязвлённая гордость гонит его прочь, заставляет чеканить шаг дальше по коридору в штаб, потому что в природе фракции существует лишь два вида решений: его и неправильное.
А её ненависть всё ещё ползает по венам чёрным, едким дёгтем, она с ней встаёт, ложится и смотрит в зеркало, замазывая пожелтевшие гематомы и надевая тёмные очки, чтобы не светить фонарём под правой глазницей. Юнис хочется выместить её, выкричать, сделать ему так же больно, но она беспомощно не знает как, потому что об него всё, как об стенку, и не знает, что своим до ожога ледяным равнодушием, одним своим израненным видом уже делает это. Ей хочется рассмеяться в голос, когда Тори Ву вдруг звонит ей на рабочий аппарат.
― Слушай, тут Эрик дебоширит, может, придёшь, заберёшь своё счастье, а?
— Моё счастье?! — Юнис переспрашивает и едкую ухмылку уже сдержать не может, Тори на том конце провода понимающе усмехается. К чертям собачьим такое счастье.
С Тори они неофитствовали в одном потоке, особенно близки не стали, но прониклись друг к друг уважением и негласной солидарностью, по пустякам она не стала бы её беспокоить. В трубке раздается приглушённый помехами грохот и нечленораздельное шипение Ву с примесью нецензурных выражений.
— Ну вот, живое мясо закончилось, в ход мебель пошла. Слушай, Юнис, я серьёзно. Мне не хочется проблем.
— Хрен с тобой!
Юнис бросает трубку на диван и тянется к привычным уже, непроницаемо чёрным очкам.
Ей кажется, что прошло уже сто лет с тех самых пор, когда она беззаботно гудела в этом баре с пацаньём из отряда, как пьяно вытанцовывала и вызывающе хохотала, совсем свободная, юная, урождённая Бесстрашная без тормозов в голове. Она забыла, с каких пор позволила заковать себя негласными обязательствами и статусом военно-полевой жены. Юнис хмыкает себе под нос, когда вспоминает тяжёлую ладонь Лидера на своём плече, так, чтобы видели все, как знак права обладания, принадлежности ему и никому больше.
В баре громко, душно, тесно, и музыка стала какая-то дурацкая, только дёргаться под неё, как припадочный эпилептик. Юнис фыркает и раздражается, расталкивая зажившим плечом попадающихся на пути салаг, мнущихся возле двери в тату-салон Тори Ву, усмехается, чувствуя себя старой бабкой из какой-нибудь мерзкой Искренности, где все несут, не фильтруя, что в голову приходит. Ближе к дальнему концу бара народ редеет, рассасывается, стараясь слиться со стенами, и даже музыка, казалось, грохочет по башке не так оглушительно. Она спотыкается о перевернутый барный стул и об неофита с разбитым лицом. Щенок совсем не ориентируется в пространстве, щемится, куда ни попадя, лишь бы скорее добраться до казармы и поскулить всласть. Юнис не сомневается, чей стальной кулак вскользь проехался по этой необстрелянной, бледной мордахе, и видит его обладателя сквозь блядское, тошнотворное мерцание цветных лампочек, будто он материализовался из её подсознания. Эрик склонился над столом, опираясь на широко расставленные руки, смотрит перед собой люто, исподлобья, и у Юнис ёкает сердце и накрывает дикое ощущение дежавю.
