========== 1 ==========

В Яме ― сырость кипящей под мостом горной реки, запах раскаленных, натянутых нервов и мокрого бетона. Снаружи гудят взрывы громовых раскатов, хлещет дождь, сливая не принятые землёй излишки в пропасть, отчего взвеси воды расползаются в воздухе густым туманом, и чешется корка едва зажившей раны на плече.

Здесь стены пропитаны адреналином, тестостероном и чужим страхом, принесенным на пыльном вороте униформы из развалин, кишащих изгоями, словно тараканами. Эти стены пульсируют кровью разорванных артерий, нытьём растянутых мышц и хрустом размолоченных хрящей. Здесь пахнет домом и свободой. Свободой сдохнуть, как тебе нравится.

Яма живёт и дышит круглые сутки. Для измотанных новобранцев давно просигналил отбой, а за монолитом бетонных перекрытий бесстрашный патруль воет волками и ухает дикими койотами. Закончилась смена, они вернулись домой. И разведка вернулась.

Ей не идёт смрад помойки изгоев, не идёт свернутый в кулак узел светлых волос, давно не мытых для соответствия легенде, и свежий шрам на сливочной, забитой чернилами коже не пойдёт ей тоже. Хочется смыть с себя усталость и липкую погань пота, доложиться в штабе и нажраться вдрызг, а может раскроить чью-нибудь особо похотливую морду из того же отряда патрульных. Благо, таких там достаточно. Во всяком случае, было, пока в должность не заступил новый молодой Лидер.

― Ну, что, амазонка, вернулась?

Её тихие шаги стреножит едкий, приглушенный рокотом водяного потока голос, от которого щекотно в грудной клетке, а чужой взгляд она почуяла перекрестьем рёбер, будто мишенью, сразу как перешагнула порог. Эрик смотрит на неё сверху вниз, словно хищник, днём и ночью стерегущий свой прайд, а за ртутной радужкой столько же безумия, сколько в выпитой до дна бутылке абсента.

― Рапорт составлен, я сейчас в душ, потом сдам секретарю.

― Можешь доложить мне лично.

Он спускается медленно, лениво, как ядовитый змей, парализующий свою жертву гипнозом, ни разу не оступившись, несмотря на то, что крови и алкоголя в этом сильном организме, казалось, пятьдесят на пятьдесят. Он здесь — альфа и омега. Дорвавшись до власти, он смакует её яд, как хороший сомелье, только Максу удаётся сдерживать его склонность к излишней жестокости. Юнис подозревала, что головой он повредился еще в Эрудиции. Причесанный мальчик со взглядом убийцы, протянувший руку над раскаленными углями.

― Душ у меня тоже есть, или ты там со своими изгоями забыла об этом?

Вкрадчивый, звенящий пьяной яростью голос обволакивает плотным, наэлектризованным вихрем её стройную фигуру, не оставляя без внимания ни единого участка. Ни длинной шеи, вкрадчиво виднеющейся из плотно застёгнутого ворота, ни широко, устойчиво расставленных ног, ни простой бусины в пупке под форменной курткой. Её не видно, но он давно и прекрасно знает о ней. Между ними остаётся один лишь шаг, лишь секунда до схода снежной лавины, и Юнис снова на её пути. Возле него — район сейсмической активности, и она уже не первый год живёт у самого эпицентра. Бесстрашным не привыкать ходить по краю, ей привычен зашкаливающий пульс и дыхание на срыве в непосредственной близости от Лидера, который давно и прочно наложил своё вето на все посторонние притязания к её телу.

― Слушай, а ты правда с ними трахаешься, чтобы получить информацию?

Она лишь закатывает глаза. Урождённой бесстрашной свобода дороже жизни, и его вечная ревность ей, как удавка на шее. Его и так слишком много, на других её просто не хватит. Собственничество ей в гены не заложено, а эрудиты могут это чувство тремя простыми формулами описать, у них семейные ценности ключевой роли не играют. Отчего же Эрик такой дремучий? Какая ещё фракция прописалась в его ДНК?

Последние шаг преодолён, под его подошвами хрустит, рассыпаясь в пыль, осколок принесённого с улицы гравия. Эрик до неё не дотрагивается, сохраняя между ними считанные миллиметры, но Юнис забывает, когда в последний раз делала вдох. Его руки — переплетения корабельных канатов, жесткие как скала, хочется коснуться их, провести пальцами по дорожкам вздыбленных вен, удостовериться, что под кожей пульсирует горячая кровь, а не холод жидкого азота.

― А ты меня уже спрашивал, забыл?

Эрик своим делиться не приучен, а тогда накал достиг точки кипения. Почти сутки путаться в паутине подозрений, вариться в собственном соку на огне бурлящей ярости и прописать с размаху ей по рёбрам, себя не помня. Не вовремя выставленный блок обеспечил Юнис парой трещин, но не переломов. Тогда по мутной от обезболивающих голове набатом гремел ор на два голоса, отражаясь от графитово-серых, провонявших дезинфекцией стен лазарета. Макс на высоких нотах, брызгая слюной и близкой истерикой, убедительно провожал Эрика в бар нажраться и кого-нибудь трахнуть, а не выводить из строя его лучших людей. Но десятки неофиток и барных шлюх, прошедших через лидерскую постель оставляли после себя лишь муторный сладковатый запах женского тела, кислый привкус на языке, пустоту и раздражение. Ни имён, ни лиц, ни воспоминаний. То ли дело эта чёртова Юнис.

― Отвечай.

В дурманящих, светлых глазах закипает знакомый до боли свинец, грозясь обжечь до мяса, ноздри раздуваются, как у быка, чернильные квадраты на мощной шее повторяют путь тяжело проглоченной, горькой после абсента слюны. Юнис кажется, что если он повысит голос ещё на полтона, она рухнет навзничь. Каждый раз, как первый.

― Это ведь животные, Эрик. Один раз проявишь слабость, и придется всё стадо обслуживать. Мне тебя достаточно.

Она профессионально умеет лгать и изворачиваться, и сколько правды в сухом остатке её объяснений, он знать не может. Максу плевать на её методы, главное — результат. Эрику не плевать. За каменной маской намертво прячется звериный оскал, лишь пробитая бровь дёрнулась, не поддаваясь контролю ― надо же, додумалась с толпой изгоев сравнить!

Бесстрашная, но не бессмертная. Лидер сжимает её плечо мозолистыми тисками, не видя, сминает свежий рубец на ране, разрывает только сошедшиеся волокна мышц, ощущает под пальцами липкую теплоту крови. Юнис ни звука не произносит, только челюсти смыкает плотнее. Рано повязку сняла, хотела избежать вопросов.

— Откуда?

На широкой ладони багровые пятна, которые он прячет в сжатом кулаке, а фокус нетрезвого внимания перемещается в иное русло. Меж светлых бровей залегает глубокая складка, во взгляде мечется ртутная злоба вперемешку с тревогой. Её тело — хорошо изученная карта местности, он знает наизусть все новые и старые шрамы, синяки и кровоподтеки, и помнит, какие знаки оставил на ней лично. Юнис умеет врать, но за каждый новый след вынуждена отчитываться по полной форме.

— Задели.

— Кто?

— Изгой один… Нормально всё.

― Нормально, говоришь? Что ж тебя, моя бесстрашная, изгои режут? Мало тебя по залу гоняли, мало. Уж я бы тебя заставил.

Атмосфера пронизана искрами явной угрозы, воздух густеет, отравленный токсичным ядом, которым пропитано каждое его слово. Редкие бесстрашные снуют мимо, словно тени, обходными путями или вовсе разворачиваются назад, пусть хоть на полу её отымеет, ровно по центру многоярусного зала Ямы. Никому не хочется попадаться на глаза Лидеру, неадекватному от высокого градуса.

Эрик напоминает ей волка, готового грызть глотки за свою стаю и без жалости откусывать головы самым слабым щенкам. Тот изгой уже расплатился жизнью за то, что попортил бесстрашную, породистую шкуру, Лидер в этом не сомневается. Она бьётся насмерть, пьёт в две глотки, трахается, как в последний раз и даже не пытается накинуть на бычью, забитую чёрными квадратами шею хомут. Тем и держит, дрянь, не отпускает.

Её не волнует, кто греет его постель, пока она снуёт холодными ночами вдоль разрушенных лабиринтов Чикаго, и греет ли кто-то вообще. Потенциальные претендентки на свято место рассыпаются напуганной резко включенным светом тараканьей стаей, когда она возвращается под своды родной фракции. Лишь однажды Искренняя, вчерашняя неофитка, кинулась на неё с ножом из темноты бокового коридора. Юнис обезвредила её без особых усилий, не заострив на инциденте внимания, но слухи доползли до лидерских ушей. На следующий день Искренней во фракции не было, как не было больше желающих сбить с головы Юнис корону.