Юнис тянется и садится на постели, сонным взглядом осматривает разруху помещения в поисках остальных предметов одежды.

— Легла назад. У тебя выходной.

Тон приказной, не терпящий возражений. Юнис вскидывает бровь.

— Опять? Все будут болтать, что я работаю только в лидерской постели.

— А тебе не плевать, что там будут болтать? У тебя ненормируемый график, работа за пределами Стены плюс выслуга лет. Заработала.

Он подмигивает ей через зеркало, встряхивая полотенцем мокрую щетку коротко стриженых волос. Совершенный. Статуя, вытесанная из крепчайшего камня. Юнис чувствует, как тесно воздуху в грудной клетке, как тело против воли бунтует, принимая самые соблазнительные позы, будто не насытилось за ночь. И ей давно и откровенно плевать, кто и что думает про них.

— Что это ты такой добрый?

Она укладывается на край постели, словно русалка на камни, подпирает рукой голову, расправляя другой спутанные волосы. Следит неотрывно за каждым его движением — как перекатываются мышцы на спине, как тонкие дорожки воды стекают по волосам, очерчивая путь вдоль вздыбленных под кожей вен, как растягивается на нём тонкий хлопок чёрной, под цвет выбитого на шее орнамента, майки. Просто знать и чувствовать, впитывать и насыщаться им, забывая весь мрак тех дней, когда она не знала, увидит ли его ещё раз. Лишь бордовый рубец на боку заставляет её сердце пропускать удары. Он живой, хотя кажется неуязвимым.

— Я всегда добрый.

— Серьезно? — Юнис не может сдержать улыбки.

— Просто никто этого не замечает, — он запросто пожимает плечами, сохраняя самое невозмутимое выражение лица, а в глазах пляшут черти.

— Ладно, не буду с тобой спорить, — Юнис откидывается на подушку, смотрит в потолок, слышит, как вжикает молния на форме Бесстрашия и тяжёлые шаги по комнате.

— Правильное, мудрое решение, — Эрик склоняется над ней, с размаху целует в губы. — Скоро буду.

— Я люблю тебя, — летит ему в спину, и рука застывает над слотом замка.

Словно плотину прорвало. Юнис готова говорить ему это снова и снова, в порывах страсти и в трезвом уме, сметая тремя простыми словами его невозмутимую стойкость, вгрызаясь в незащищённую грудь волчьей пастью. Если в его броне и было слабое место, то она нашла его и внедрилась под самую кожу, влезла в душу, скрытую под толстыми слоями железобетона и стали.

— М?

— Я люблю тебя. Больше не пугай меня так.

— Думаю, тебя надо пугать почаще.

Он хитро ухмыляется, закрывая за собой дверь. На лице расцветает довольный до дебильности оскал, от которого наверняка будут шарахаться встречные Бесстрашные, а неофитов и вовсе придётся откачивать нашатырём в лазарете. Если это состояние называется «счастлив», то плевать.

========== 5 ==========

Юнис никогда не возвращается за вещами, в её квартире всегда имеется стратегический запас на непредвиденный случай. Для неё «непредвиденный случай» и «Эрик» почти синонимы, а он за полгода почти безоблачных отношений забыл, каково оно бывало раньше, пока эта мятежная не капитулировала перед его дьявольским, по её же поэтичному выражению, обаянием.

— Переезжаешь ко мне, — сказано очень давно, после трёх безудержных ночей подряд, чтобы не шарахалась больше по тусклым коридорам фракций перед рассветом, как преступница. Чтобы всегда была рядом.

— А ты весьма галантный кавалер, — язвила она, а скрыть алчный до ласк, блестящий от удовольствия взгляд от него не сумела. На следующий вечер явилась с вещами. Но не забыла оставить за собой пути отступления.

Она слишком хорошо его знает; попытается за чем-нибудь вернуться — не впустит или не выпустит, ни тот, ни другой вариант её не устраивает. А его сейчас не устраивает ничего в принципе, вплоть до направления ветра и блядского дождя, который маячит на горизонте не менее блядского Чикаго. Надо было сломать этой твари руку, когда она вытянула её на общем собрании, чтобы участвовать в двухнедельном рейде за Стену. Эрик вслух клянётся себе, что понизит её в должности до посудомойки, чтобы не вздумала больше проверять свою поганую шкуру на везение.

Он привык рассчитывать риски, без устали напоминая ей, что за последний год за Стеной исчезли трое разведчиков и даже её собственный отец много лет назад. А для неё это жизнь, впитанная с младенчества, работа, цель, призвание; она не видела ничего другого, оттого и понимания между ними нет, будто они с разных планет сюда явились. Юнис хватает мудрости это принять, а Лидер готов до хрипоты с ней спорить, прицельно запуская тяжелую артиллерию логических фактов и совсем уж нелогичное:

— Не пущу.

— Макс подписал приказ.

Эрик трёт небритое лицо ладонью, запускает пальцы в волосы, намеренно делает себе больно, и смотреть на её каменно-уверенное выражение лица не хочет. Перед глазами, на графитово-серой стене спальни, словно на экране, объемно и в красках проступает его проклятый пейзаж страха, где его долго и мучительно убивают изгои. Но сейчас в этом адском подвале она, пойманная и подвешенная крюками за самую кожу под отощалыми лопатками, избитая, изнасилованная до покорности, оставленная истекать кровью, пока не сдохнет.

Она стоит бледной тенью у самой двери, на стратегически верной позиции, чтобы свалить, увернуться от цунами ярости, которая бешено клокочет у него в груди, угрожая затопить их обоих. Страх, чёртов страх за неё вылизывает душу сплошной стеной огня, блядская слабость, которых у Лидера фракции Бесстрашных быть не должно.

— Это не первый мой рейд.

За умение подменять страх злостью Эрик заслуживает высший балл.

— Выйдешь отсюда — больше не зайдёшь.

Юнис вылетает за дверь быстрее, чем позволяет сомнениям напасть на неё едкой стаей, жалить до пронзительной боли. Он не должен с ней так, а она слишком сильно отравлена своей любовью, чтобы не терзаться.

Через две недели она вернётся. Но вернётся к себе, оставив его наедине с тлеющим на дне души гневом и пакостным, малодушным желанием возмездия.

***

Эрик редко задумывается, где и когда так беспощадно проебал свою совесть, а сейчас, глядя на своё помятое, заросшее трехдневной щетиной лицо, ему становится до отупения похер на всё. Зеркало в ванной захватывает кусок пространства комнаты, где на постели развалилась вчерашняя неофитка, со странным именем Дарк, мулатка, с чёрным ёжиком волос и тёмной, как кофе, кожей. Лидеры предпочитают блондинок, но в этот раз он не хотел ничего и никого, напоминающего Юнис хотя бы отдалённо.

Полная её противоположность, бывшая Искренняя, до перехода её звали Аделаида или Аделина, мягкое девичье имя, которое этой бешеной малолетке подходило, как седло корове на полях Дружелюбия. Верно, что сменила, но неверно, что на такое пафосное. Для пацана оно больше, или для изгойской шалавы из бара. Трахать её равно, что жевать овсянку без соли где-нибудь в мерзком Отречении вместо бифштекса с кровью. Никакого насыщения, одна лишь разрядка.

С первых дней она настойчиво привлекала к себе внимание: гоготала развязно, смотрела голодно, вертелась вечно неподалёку — ни страха, ни стыда. Своими дешёвыми выступлениями она могла вызвать лишь снисходительную ухмылку, но то было раньше, а сейчас она как нельзя попала в кон.

Дарк досталась ему не девочкой, не пришлось долго возиться. Тело молодое, упругое, горячее, она с готовностью подставляла любые его части, крикливо повизгивала и скакала на нём, как оголтелая, и казалось, вот-вот сломает драгоценный лидерский член. Ломать и нагибать ― его прерогатива, девка корчилась в неудобных позах и со слезами заглатывала до горла с неизменным подхалимством в лживых, стеклянных глазах. Физическое удовлетворение после долгого перерыва, а на языке лишь кислый привкус пустоты. Сука Юнис. Отравила.

— Она свои шмотки заберёт когда-нибудь или нет?

Из ванной доносится недовольный голос девчонки и грохот дверцы шкафа, Лидеру даже глаза открывать не хочется, тем более реагировать на её ревнивое кудахтанье.

— Не лазь, где не следует! Если б я тебя в уборщицы нанял, я б с тобой не трахался.