Меня сразу же отправляют вниз, к машине. Залезаю на заднее сиденье и вижу свои сумки. Так это всё? Действительно, конец, да?

Мне сообщают, что меня могут доставить в гостиницу Москвы и оставить там. Я покорно соглашаюсь, облокачиваюсь на спинку кресла, с которого как-то вытаскивал спящую Кошелеву, и вдруг ощущаю, что у меня отняли важную составляющую моей жизни.

***

Я захожу в номер, кидаю сумки на пол и иду в душ. Странно, что не нужно стоять в очереди, чтобы помыться. Странно, что я один. Вокруг царит абсолютная тишина, и никто даже не поёт. Смываю прохладной водой со своего тела сегодняшний день и возвращаюсь в комнату. Достаю из бара бутылку коньяка и стакан, сажусь на кровать. Янтарь заполняет стекло. Я хочу провести остаток дня в одиночестве и с замутнённым сознанием. По-другому никак. Пью. Смотрю на безмолвно лежащий на тумбочке телефон, который мне отдали вместе с вещами. Он такой странный — как будто и не мой совсем.

Пишу сообщение ребятам из группы в общий чат — «Чуваки, меня выперли». Звоню маме. Разговариваем минут тридцать, я обещаю скоро приехать и прошу передать привет папе. Основное время я, кажется, только пью, потому что выходить на улицу мне пока нельзя в силу того, что концерт ещё не вышел.

Вечером включаю телевизор, чтобы посмотреть выступления. На весь гостиничный номер раздаётся пение Кошелевой. Она, правда, не понимала, что я не смогу спокойно смотреть на неё в этих шортах?

«Сука, больше нет сил! Ты не простил,

А я тебя люблю — ну, а ты, любил?».

Не отрываясь, смотрю на Мартышку. На то, как она хлопает своими пушистыми ресницами, когда слушает жюри. Улыбается каждому из них своей широкой улыбкой, а потом уходит ко мне за сцену. Убавляю звук и наливаю себе ещё.

Когда показывают церемонию моего ухода, я опять боюсь смотреть на её испуганное лицо. Замечаю, что во время моей финальной речи она глядит на Фадеева с каким-то упрёком, что ли. Экранный “я” уходит за сцену. Только сейчас вижу её слёзы и взволнованный Серёжин взгляд. Она растерянно глядит на всех заплаканными глазами. Выпиваю. Ну, потерпи две недели, Мартышка моя.

За мной с проекта выгоняют Соломону. Выключаю телевизор.

Ложусь спать ночью. Засыпаю только благодаря Кошелевой.

20 мая, воскресенье, номер в гостинице

Валяюсь в кровати до двух часов дня, потому что так давно не мог этого делать, а теперь могу. Пытаюсь осознать, что произошло вчера, и ничего не понимаю. Как такое могло случиться, что мой рейтинг так резко упал до последнего (последнего!) места? После «Девочки с каре»?

Выхожу на балкон курить.

На кого я могу рассчитывать на проекте? Серёжа, Софа, Назима. Если Крис не будет справляться, они ей точно помогут. Главное, чтобы не Родион. И не Олег. Обойдётся.

Стряхиваю пепел. Смотрю на сгорающую от солнца Москву и не знаю, что теперь делать. Куда ехать, куда идти? Я как будто отучился от привычной жизни. Выкидываю сигарету и заказываю еду в номер.

21 мая, понедельник, на одной из улиц Москвы

Часов в пять выхожу из гостиницы на встречу с ребятами из моей группы. Иду пешком по улице. Внимательно смотрю по сторонам и ловлю несколько встречных взглядов. Пытаюсь понять, насколько должна быть велика моя благодарность проекту. Сколько человек меня узнают?

— Максим! — кричит кто-то со спины, и я вздрагиваю.

Поворачиваюсь и вижу девушку лет шестнадцати. Она смотрит дикими и восторженными глазами. Приближается ко мне, а я по инерции делаю шаг назад.

— Максим, мне так жалко, что тебя выгнали. Я за тебя голосовала. И мои подруги!

— Вау, ну ты прям умничка! Спасибо тебе большое, и подругам передай от меня благодарность, — отвечаю я.

— А можно фото?

— Конечно.

Она тут же достаёт откуда-то телефон с уже включённой камерой и протягивает перед собой. Смотрю в камеру, улыбаюсь.

— А можно автограф?

— Конечно, можно.

Протягивает мне потрёпанный розовый блокнотик, открытый на пустой странице, и розовый фломастер.

— Как тебя зовут?

— Оля.

— Тогда вот. «Оля! Будь счастлива и слушай хорошую музыку. От Максима Свободы».

Ставлю автограф и отдаю ей блокнот.

— Спасибо большое! Я просто в шоке, что тебя встретила! Спасибо!

— Не за что, Оля.

Она неуверенно тянется ко мне, чтобы обнять. Я улыбаюсь ей и обнимаю её в ответ. Оля уходит, а я стою посреди улицы и понимаю, что этот момент был важен для неё настолько же, насколько и для меня.

***

— Я вообще не понял, что произошло, — говорит Саша. — Типа, вы всегда с Кристиной были на двух первых местах. И я пролистывал, бывало, комментарии. Там ничего такого не было.

Отпиваю из картонного стаканчика кофе. Мы вчетвером сидим за столиком в кафе и мозгуем ситуацию. Саня, Рома и Ваня. Сидят рядом со мной, и это опять так странно — видеть их. Я с ума бы сошёл, наверное, если бы провёл в башне ещё хоть пару дней. Забыл бы, как ходить или что-нибудь в этом роде.

— Я, конечно, не знал таких подробностей. И не видел рейтингов. Но все вокруг постоянно говорили, что наши песни стреляют. И играют отовсюду. Знаете, создавалось впечатление, что у меня куча фанатов, которые просто разорвут все сайты, но проголосуют. И, типа, я вообще в шоке. В полном.

— Что теперь? Во Владивосток уезжаем? — спрашивает Рома.

— А ты и в тур уже не попадаешь их, да?

— Последняя десятка в туре будет, — говорю я. — Нас было… двенадцать вроде бы. Да, двенадцать.

— Чувак, ну, значит, едем. Там сориентируемся по обстановке. Сразу будем концерты бомбить.

— Только я Крис обещал быть на их концерте…

— Так вы реально…?

— Что?

— Встречаетесь? Как и в шоу вас показывают?

— Там всё настолько очевидно?

Парни смеются.

— Там вы очень сладенькая парочка, которая не признаёт, что они вместе.

— Огонь!

— Так да?

— Ну, да. Типа, так и есть.

— Значит, пока остаёмся? — спрашивает Ваня.

Делаю глоток кофе, он пока ещё не остыл и приносит мне невероятное удовольствие. Стараюсь долго не думать о том, что запах кофе с корицей напоминает мне о ней.

— Да. Вы не против?

— Две недели? Тогда пойдём к Роминому другу на студию. И репетиционку надо нормальную найти.

— Всё правильно.

***

Когда мы расходимся, я заказываю такси, потому что скоро должна начаться серия реалити. И я, как придурок, лечу на всех скоростях в свой номер, чтобы узнать хотя бы что-то.

Включаю телевизор и вижу первые кадры до заставки. Ребята в общей зоне обсуждают мой уход, а Кошелева, свернувшись в клубочек, лежит на своей кровати и смотрит в пустоту. Атмосфера серии примерно понятна.

Показывают кадры, когда ребята только приходят с концерта. Все разбредаются по дому, и тут включают моё обращение. Она слышит мой голос и подбегает к одному из экранов, около которого больше никто не стоит. Подходит чуть ли не вплотную и всматривается в изображение своими внимательными глазками. На своём имени начинает тихонько плакать, на шутке про Пиэлси улыбается, а потом уходит на свою кровать и просто ложится.

Всё оставшееся время ничего особенного вроде бы не происходит — она ест, спит, ходит на разные групповые занятия, сидит со всеми на обсуждениях. Но её лицо. Его как будто и нет вовсе. Она поникла и перестала улыбаться. Ну, нельзя же так, Мартышка. Хотя я прекрасно понимаю, что со мной случилось бы то же самое, оставшись я один в этой башне. Один — значит без неё.

Курю, моюсь, снова курю и ложусь спать.

22 мая, вторник, номер в гостинице

Во вторник нам обычно раздают песни, которые нужно будет петь на концерте. И меня вдруг так сильно начинает раздражать, что я сижу тут, как идиот, один. Вместо меня Майер радуется своей очередной песенке, а мне приходится сидеть в этой гостинице, потому что я не планировал уходить на этой неделе. И не придумал запасного плана.

Роюсь в сумке в поисках футболки, чтобы поехать с ребятами на студию. Нахожу её и бросаю взгляд на свой телефон. Приходит какое-то уведомление, но я вспоминаю одну очень важную сейчас деталь. Как-то раз я писал Роме сообщение с Дашиного телефона, пока был на проекте. Значит, у него должен остаться её номер. А это значит, что я смогу ей позвонить и всё узнать. Спасибо тебе, Пиэлси, что ты нарушаешь правила и встречаешься с сотрудницами. Пишу Роме сообщение — прошу в срочном порядке скинуть мне тот самый номер. Через пару минут приходит мой спасительный ответ. Не жду ни секунды и звоню Даше. Слушаю гудки.