Объявляют результаты. Он проголосовал за меня, а я за Олега. Никто не обращает на это внимание, кроме нас двоих. По щелчку ситуация опять начинает скатываться вниз. Когда мы заканчиваем обсуждение, Максим проходя мимо, обращается ко мне:

— А ты всё не можешь выбрать?

— Знаешь, что, Максим…

— В том-то и дело, что не знаю. Ты бы уже послала меня, чтобы не мучить.

— Ты так серьёзно к этому относишься?

— А ты нет?

— Нет, я не думала, что это тебя обидит.

— Окей.

— Как ребёнок.

— Блин, Кошелева, определись, правда.

— Что, бешу?

— Да, бесишь! — Отвечает он уже так, что некоторые ребята, включая Серёжу, начинают обращать на нас внимание.

— А меня ты и твоя баба бесите. Значит, всё взаимно у нас, наконец-то.

Обхожу его и иду собрать вещи, чтобы поехать на репетицию. Серёжа молчит, потому что я и сама знаю, что веду себя по-идиотски. Что уж тут говорить?

***

Вообще не понимаю, как у меня постоянно получается вести себя как полная дура. Давно надо было слушать Серёжу и принять в себе свои чувства, хоть и трудно осознать, что ты какой-то невероятно плохой человек. Но этот человек уже не может жить нормально без взгляда своего кота из Владивостока. Человек срывается и бесится.

Отрабатываю свой номер на репетиции более-менее неплохо и уже собираюсь уходить, как вижу Максима Александровича.

— Здравствуйте, — говорю ему.

— Привет, Кристина. Как у тебя дела? Я не успел на твою репетицию, к сожалению.

— Всё вроде бы нормально. Остаётся только прогнать номер перед концертом.

— Ну, хорошо. Только чего же ты такое делаешь?

Так и знала.

— Вы про что? Про выбор?

— Про него.

— Я случайно.

— Ну, ладно, Кристина, как знаешь. Ты хочешь, чтобы тебя считали обольстительницей, которая мучает бедного Максима и голосует за другого? Экран же гиперболизирует. И каждый твой неправильный взгляд может оказаться последним. Для него. Ну, как знаешь.

— Максим Александрович, я не хочу этого всего.

— Ты уже часть этого всего, лапочка.

Боже, Максим, что же я наделала.

17 мая, четверг

На что я не могла рассчитывать, находясь на этом шоу — так это на то, что нас с Максимом выпустят на свободу и устроят свидание. Да, для всех это выглядит как его сбывшаяся мечта — выйти наружу, и по сюжету серии зрители изначально не будут знать, что я буду гулять с ним. Но кого вы хотите обмануть? Кажется, они хотят исправить положение дел, которое я стремительно порчу, стараясь не играть в их игры. Но я перестала верить тому, что моё поведение может повлиять на его уход. Кто я такая, чтобы это решать? И как это может повлиять? Так что, извините, Максим Александрович, если я и захочу его обнять, это будет моё искреннее желание.

Надеваю джинсы с футболкой, потому что — ну это же не свидание. Максим тоже не знает о том, что будет гулять со мной. И я не знаю, будет ли он рад видеть меня там. На улице, среди людей и привычной когда-то обстановки. Мне приходится ждать, пока он соберётся. Пока он сходит в душ, выберет одежду, поворчит и покурит. Зачем курить, если ты собираешься на улицу? Я только сижу и жду. Жду и волнуюсь.

***

Это так странно — идти по улице просто так. Не на репетицию, не торопиться запрыгнуть в машину, чтобы поехать на концерт, а просто так — без цели. Хотя у операторов и Кати сейчас есть цель — хорошо организовать нашу встречу — я стараюсь максимально расслабиться и получить свою частичку удовольствия.

Идём с Катей по парку, и я уже вижу, как он в своей любимой белой рубашке стоит на дорожке и смотрит на нас. Больше — на меня. С каждой секундой становится очевиднее, что это свидание, потому что нам озвучивают наш маршрут. Парк — поедание мороженого — тир с призами — прогулка. И всё это вдвоём с ним. Но я больше, чем уверена, что ему сейчас практически всё равно, кто с ним рядом. Он на улице. Ему хорошо от того, что он может свободно дышать и перемещаться по большой территории. Но становится неловко, когда Катя уходит, а камеры продолжают снимать. Мы стоим друг напротив друга и не знаем, что делать. Единственное моё желание сейчас — остаться с ним наедине на самом деле.

— Расслабься, — говорит он, словно читает мои мысли. — Никого вокруг, кроме этой вот зелени и чаек. Или это не чайки?

— Нет, Максим, это не чайки, — отвечаю ему, улыбаясь.

Мы гуляем и болтаем о всякой ерунде в то время, когда хочется кричать о другом. Но мы не можем. Мы ещё не имеем на это права.

— Прости, я глупая.

Говорю тихо и максимально расплывчатыми фразами. Хочу, чтобы только он меня понимал.

— Мы с тобой вообще два идиота, да?

Киваю несколько раз.

— Пора перестать. Ругаться, — шёпотом отвечаю ему.

— И бесить друг друга?

— Да.

Мы садимся на скамейку. Точнее сажусь я, а он ложится прямо мне на колени, как будто забывая обо всём. Воздух кружит нам голову, и мы пьянеем от этой свободы. Хоть и всего часовой. Но надеюсь, что Серёжа там, у своего телевизора, понимает, что его план полностью провалился. Отгоняю все мысли о нём, потому что это уже просто мысли, и наслаждаюсь оставшимся временем, отведённым нам двоим.

— Блин, так хорошо на улице, — медленно произношу я.

— Да, с тобой — так особенно.

— Ма-а-акс, — протягиваю его имя и озираюсь по сторонам. Камеры и здесь, и там, и тут.

Развязываю ему хвост и глажу по чуть вьющимся от резинки волосам. Он лежит практически неподвижно с закрытыми глазами. Люблю видеть его таким довольным.

К нам подходят и говорят, что через десять минут пора возвращаться, но снимать нас уже не будут. И нужно потихоньку выдвигаться к нашей машине. Мы дружно киваем.

— Зря они так нас оставляют тут, мы можем и сбежать, — говорит Макс.

— О, да. Куда первым делом хочешь?

— Я бы просто шёл. Куда-нибудь. Неважно, куда.

Мы идём к машине, оставляя нашу маленькую свободу за спиной. Я уже вижу, как операторы сгружают свою технику, как он вдруг останавливает меня и, всматриваясь в глаза, говорит:

— Я бы сейчас всё отдал, чтобы в твоей жизни не было той недели, когда я повёл себя как идиот, и ты была одна. Но я буду невероятно счастлив, если ты сможешь когда-нибудь мне доверять. Потому что… это трудно. Трудно без тебя.

***

Пока мы возвращаемся домой, я не перестаю думать. Не то, чтобы когда-то переставала вообще, но Свобода своими словами заставляет меня делать это с большей силой.

Мы приносим ребятам кучу мороженого, потому что хотим хотя бы так порадовать их. Серёжа сразу же принимается за свою порцию и наслаждается каждой ложкой. Несколько ребят собирается вокруг стола, и они ждут нашего рассказа. Действительно странно — вроде бы просто прогулка, обычная, без цели, но именно это для нас сейчас настолько ценно, что никто не может уже дождаться подробностей от нас. Максим берёт свою порцию и начинает есть, хоть мы с ним ели мороженое буквально час назад. Кажется, он от него без ума.

— Стою, жду Катю, — начинает рассказывать он. — Выходит и говорит, типа я очень хотела погулять с Никитой, Серёжей, с Олегом…

— Ага, а тут вы два ублюдка — малолетка и гей. Давай-давай, очень интересная история, рассказывай.

Вижу, как Максим застывает с ложкой мороженого в руке и прекращает рассказ. Наступает гробовая тишина.

— Какого чёрта вообще? — говорю я Родиону.

— Посмотри, какое у него лицо — как будто он вселенную поставил на колени. Обиженный какой.

— Короче, погуляли мы, — говорит Максим и уходит от стола к окну.

— Смотрите, молча истерит, шуток не понимает, — кидает ему в спину Родион, продолжая развивать конфликт, на который Максим, к счастью, реагирует молча. Горжусь.

— Родион, тебе бы подучиться вежливости, — говорит Серёжа.

— Вы такие серьёзные все, ребята. Чего вам надо-то от меня?

— Кажется, это тебе что-то от нас надо, если ты такие вещи говоришь, — отвечаю я.

— Да он взял бы Кристинку, в дупло затащил какое-нибудь. Там в парке деревьев столько. Не зря Катя с ним отказалась гулять, я бы тоже не пошёл. Кристинка бедная, чувство вины её мучает, что он ей песни написал, вот и ходит с ним гулять.