Еще несколько верлибров-«подстрочников» обнаруживается в написанном Мережковским киносценарии «Данте», созданном в начале 1930-х гг.; здесь они даются непосредственно перед оригинальным итальянским текстом и призваны продемонстрировать его подлинность: Стоя у открытого окна, за письменным поставцом-аналоем, Данте пишет первые стихи: Всякой любящей душе и благородному сердцу… Привет, в их Владыке, чье имя: Любовь. A ciascun’alma presa e qentil core… Salute in lor segnor, cioe Amore 18. В дальнейшем сонеты из «Новой жизни» также цитируются Мережковским в форме свободного стиха, в то время как фрагменты из «Божественной комедии» последовательно приводятся в стихотворном переводе; вот еще несколько верлибров, возникших при переложении первой книги Данте (характерно, что автор сценария подчеркивает их стиховую природу, давая авторское разбиение на строки, то есть превращая прозаический подстрочник в свободный стих): Сладкие стихи любви мне должно оставить навек, потому что, явленные в ней презренье и жестокость замыкают уста мои. …Долго таил я рану мою ото всех; теперь она открылась перед всеми: я умираю из-за той, чье сладостное имя: Беатриче… Я смерть мою прощаю той, Кто жалости ко мне не знала никогда! Столько же, как прежде, казалась мне любовь жестокой, кажется она теперь милосердной… и чувствует душа моя такую в ней сладость, что об одном только молит любимую, — дать ей больше этого блаженства 19. Если избираемая Мережковским метрика в большинстве случаев, как видим, вполне традиционна, на фоне чего отдельные отступления выглядят особенно интересно, то в области строфики поэт оказывается еще более консервативен, используя не только опыт ближайших предшественников, но и обращаясь за образцами к более давним пластам истории мировой литературы. При этом подавляющее большинство стихов написано им в рамках «стандартов» второй половины XIX в.: по большей части это катрены, чаще всего с перекрестной рифмовкой; сами строфы, независимо от формы, как правило, тождественные, особенно в больших формах. Кроме катренов достаточно часто используется также александрийский стих – двустишия со смежной рифмовкой, написанные цезурированным шести-, реже – пятистопным, ямбом. Таков стих «легенды» 1887 г. «Протопоп Аввакум»: Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, — Утверждаете вы церковь пыткой, плахой и кнутом! <…> Горе вам: полна слезами и стенаньями полна Опозоренная вами наша бедная страна. <…> Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь: Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть. Надо сказать, для своих поэм и легенд Мережковский подбирает строфику особенно тщательно или специально конструирует для них новые оригинальные строфы. Так, в поэме 1891 г. «Колизей» используются шестистишия с рифмовкой ававСС: Вступаю при луне в арену Колизея. Полуразрушенный, великий и безмолвный, Неосвещенными громадами чернея, Он дремлет голубым, холодным светом полный. Здесь пахнет сыростью подземных галерей, Росы, могильных трав и мшистых кирпичей. Луна печальная покрылась облаками, Как духи прошлого, как светлые виденья, Они проносятся с воздушными краями Над царством тишины, и смерти, и забвенья. В дворце Калигулы заплакала сова… На камне шелестит могильная трава. В законченной в том же году поэме «Смерть» все строфы написаны оригинальной двенадцатистрочной строфой аВаВссDeDeFF, то есть здесь, по сути дела, попарно объединены два шестистишия одной рифмовки, принципиально отличающиеся расположением мужских и женских клаузул:
О век могучий, век суровый Железа, денег и машин, Твой дух промышленно-торговый Царит, как полный властелин. Ты начертал рукой кровавой На всех знаменах: «В силе – право!» И скорбь пророков и певцов, Святую жажду новой веры Ты осмеял, как бред глупцов, О век наш будничный и серый! Расчет и польза – твой кумир, Тобою властвует банкир, Газет, реклам бумажный ворох, Недуг безверья и тоски, И к людям ненависть, и порох, И броненосцы, и штыки. Но ведь не пушки, не твердыни, Не крик газет тебя доныне Спасает, русская земля! Спасают те, кто в наше время В родные, бедные поля Кидают вечной правды семя, Чье сердце жалостью полно, — Без них бы мир погиб давно!.. Для «повести в стихах» «Вера» 1890 г. Мережковский выбирает еще более раритетную строфу – семистишие аВВаВсс: Недавно рецензент довольно жёлчный Мне говорил: «Какая тьма певцов В наш грубый век практических дельцов Баллад, поэм, сонетов гул немолчный Стоит кругом, как летом комаров Унылое жужжанье!..» В самом деле, Нам, наконец, поэты надоели. Кто не рифмует?.. Целая гора Стихов нелепых. Нынче все – поэты: Военные, студенты, доктора, Телеграфисты, барышни, кадеты, Отцы семейств, юристы… Нам вчера В редакцию товарищ прокурора Прислал тетрадь рифмованного вздора. Наконец, датируемая 1890 г. поэма «Старинные октавы» (Octaves du passé) написана, как нетрудно догадаться, октавами – достаточно традиционной, хотя и не слишком распространенной для русской поэзии (на что, как увидим, поэт указывает в поэме) строфической формой итальянского происхождения: Хотел бы я начать без предисловья, Но критики на поле брани ждут, Как вороны, добычи для злословья, Слетаются на каждый новый труд И каркают. Пошли им Бог здоровья. Я их люблю, хотя в их толк и суд Не верю: всё им только брани повод… Пусть вьется над Пегасом жадный овод. Обол – Харону: сразу дань плачу Врагам моим. В отваге безрассудной Писать роман октавами хочу. От стройности, от музыки их чудной Я без ума; поэму заключу В стесненные границы меры трудной. Попробуем, – хоть вольный наш язык К тройным цепям октавы не привык. вернутьсяМережковский Д. Драматургия. Томск, 2000. С. 464. вернутьсяМережковский Д. Драматургия. С. 465. |
