Следаки не суетились. Курьеры их интересовали во вторую очередь. Закинули мусора сети на крупную рыбу. Ждали следаки, когда объявится хозяин рыжья и начнется реализация драгметалла… В группу топтунов, пасущих курьеров с Колымы, был назначен и Вабля.
Узнав об этом, Крестелевский немедленно вызвал Марат Ерофеевича к себе в отдельную палату.
Это мое золото, – без обиняков заявил Крестелевский. – Уже оплачено оптом и его ждут в Литве. Стук исходит от Антона Емельяновича Ширкова. Стопроцентно! Это старый канал. Хорек в курсе маршрута доставки. Через Ширка до последнего времени была организована розничная торговля по стоматологическим кабинетам Вильнюса. Мы со Степаном наладили новые каналы, но на старых путях у Ширка, видимо, сохранились связи. Возможно, он кого-то перекупил из новых курьеров… Выявлять двойников уже некогда… Горим, горим синим пламенем, дорогой Марат Ерофеевич.
Говорил Крестелевский с одышкой, мученический взгляд его выражал отчаяние. Константин Валерианович не мог скрыть, что сейчас боится Ширка, боится по причине своей физической немощи.
– Но что я могу, – пожал Вабля плечами.
– Марат Ерофеевич, не в службу, а в дружбу, сделай доброе дело… Широк не остановится… Надо предупредить курьеров. Ты же у них на хвосте.
Вабля долго, пристально смотрел в глаза Крестелевского.
– Я не один пасу перевозчиков. Боюсь засветимся. Имеет смысл отступиться от этого рыжья. Можем потерять больше.
– Понимаю, чем ты рискуешь. Я компенсирую…
– Не хотелось бы загреметь под фанфары со службы. И потом, почему я, а не твой палач Канарейка? В конце концов, подключи своего друга, генерала Приказчикова?
– Генерала усиленно уходят на пенсию. Он уже почти не у дел. Марат, выручи… Предупреди гонцов. Пусть перекантуются на даче Степана Ивановича в Переделкино. Он в курсе. Свяжись с ним.
– Ты понимаешь, что мне хана? Дело не в этой партии сырья. Если возьмут гонцов – накроется вся моя сеть. Полетят головы от начальников приисков до министра цветной металлургии. Мне нужен месяц, чтобы прикрыть поставщиков и поменять маршруты доставки рыжья. Я в долгу не остаюсь… В случае прокола, и работой тебя всегда обеспечу, сам понимаешь…
– И ты, понимаешь, – работаю не ради заработка. Ментовка – мая судьба. Не представляю, чем займусь на гражданке. Я ничего более не умею делать, кроме как выслеживать и ловить ворье…
– Марат, выручай… Дай мне месяц на раскрутку. Выручи, богом прошу.
Неделю сыскари топтались вокруг засвеченной квартиры, однако, золотоноши там так и не появились. Кто-то предупредил курьеров с Колымы о засаде… В Муре началось служебное расследование по факту утечки строго секретной оперативной информации. Внутренняя контрразведка свирепствовала как никогда. Уж очень профессиональным был стук. Не подкопаешься… Под подозрение попали почти все сыскари группы, охранявшие квартиру и ее хозяйку. Но прямых доказательств предательства добыто карателями не было. Операм грозило, как минимум, позорное увольнение из органов.
Едва оправившемуся от недуга Крестелевскому, пришлось подключить все свои связи в органах и правительстве, чтобы отмазать хотя бы важняка Ваблю. Остальных сыскарей уволили… Капитана Ваблю даже не понизили в звании, всего лишь, по приказу генерала, перевели из уголовки в ОБХСС, к бумажным крысам. Но покровителю Вабли на самом высоком уровне дали понять, что официальная милицейская карьера его протеже загублена под корень. Отныне каждый шаг важняка будет фиксироваться.
Получалось друга Ваблю менты превратили в наживку, чтобы через его попытаться выйти на сеть снабжения столицы неучтенным на приисках золотом. Спасая Марата от незавидной роли невольного провокатора, Крестелевский потратил еще сотню кусков зелени… Было предложено Вабле продолжить сотрудничество с органами на неофициальном уровне, т. е. стать тайным осведомителем, платным секретным сотрудником, короче – сексотом.
Только по настойчивой рекомендации Крестелевского Вабля согласился на довольно грязное, для чести офицера, предложение. Через три месяца, как только скандал с драг-золотом погряз в трясине криминальных будней Петровки, капитан тихо-тихо уволился из милиции « по собственному желанию». Родился новый Сексот…
Инфаркт у Крестелевского хоть был и не совсем инфаркт, скорее первый звонок развивающегося сурового недуга, но следы его болезнь оставила разительные. Седина с висков перекинулась по всей голове, он стал белым как лабораторная подопытная мышь.
Константин Валерианович не заводил более постоянной любовницы, хотя личный его терапевт продолжал настоятельно рекомендовать ему отказаться от холостяцкого образа жизни. У Крестелевского словно поубавилось былой выдержки. Он стал нетерпелив, порывист в жестах и неумолим в деловых решениях. Едва покинув стены клиники, он распорядился отомстить за Катерину…
Вершилось наказание Антона Широкова без спешки и весьма обстоятельно. Анатолий Канарейка достал Ширка, не смотря на личную охрану из пяти бывших мусоров. Не без стрельбы, но достал. Ширка похитили ночью прямо с базы, из подсобки, где он ночевал последние дни, резонно опасаясь появляться в собственной квартире. Заперли хорька в подвале бывшего поповского особняка в дальней Вологодской деревне, обезлюдевшей в период укрупнения колхозов.
Но распорядиться предателем согласно жестким воровским законам авторитету Канарейке не позволили. Рука заказчика расправы повела разборку странным образом. Допрос велено было Канарейке провести с великим пристрастием, но без членовредительства. Ширку мало не показалось, однако шанс для спасения жизни доносчику был все же предложен: хочешь жить, – сдай, для начала, заказчику исполнителей покушения на Катерину. Это был лишь первый этап бескровной, но не менее жестокой кары Крестелевского для похотливого дурака. И Ширков немедленно раскололся.
На втором этапе возмездия, сыскарь Вабля вычислил обоих наемников Ширка, угробивших Катерину. Аквалангистов из Феодосии и сдал их все тому же пахану Канарейке. В свою очередь, и киллерам был предложен выход: заложить Ширка ментам и вместе с ним отправиться на воркутинские шконки, т.е. нары… А там как бог даст.
В итоге, Ширка на лесоповале порезали, по пьянке, бензопилой. И опять же не до смерти. Его даже не кастрировали, как настаивал Анатолий, державший связь с дружбанами в зоне… Жизнь слепому, безрукому уроду оставили… Если это жизнь… Одного водолаза, естественно, придавило бревно при погрузке шпальника на баржу. Другого ошпарило у котла при варке из хвои пихтового масла. Обоим была деловито обеспечена верная, но медленная смерть.
В августе, методом тыка, Крестелевскому подобрали, вместо Катерины, новую секретаршу. Скромная, симпатичная Вероника Узлова справлялась со своими обязанностями даже получше Катерины. Единственное, что было в ней "не в жилу" для Константин Валериановича – девица всячески увиливала от совместных с шефом "командировок". Особенно она боялась ездить для заключения договоров на юга. В Баку, Тбилиси и Новороссийск. Лапушка тщательно блюла верность своему жениху, инженеру-химику, стажировавшемуся в Австрии.
Это забавляло Константин Валериановича. Он любил наблюдать, как уныло вытягивалось личико Вероники, когда он галантно подносил ей без всякого повода сногсшибательный подарок. Бриллиантовое колье или там холодильник Розенлев. Взять ей очень хотелось, но муж был далеко, посоветоваться не с кем. Подарок лежал в сейфе или торчал в приемной, до тех пор, пока не приходил ответ из загранки. И ответ приходил, всегда поощрительный: презент скромно и незаметно перекочевывал в квартиру неприступной Вероники.
Когда в ноябре Вероника впервые пришла в дубленке, поношенной и не модной, Константин Валерианович решил сделать свою очередную, как он внушал себе, "невинную гадость". Под видом деловой поездки на переговоры, где потребуется застенографировать беседу, Крестелевский повез Веронику в Пушкинский Зверосовхоз. Он решил предоставить секретарше оглушительную возможность выбрать себе шкурки норок на шубу из особых, элитных, то бишь, блатных вольеров. Выбрать в их лучшую пору, когда сытые искрометные зверьки во всей своей красоте, себе на горе, еще резвятся за решеткой, не превращенные в пушнину.
