– Поехали домой, пока Крест не передумал… – Беспомощно прохрипел Широк.

– Заткнись, гнида! Константин Валерианович раздавит тебя как блоху! Это все из-за тебя! Зачем сел у костра рядом со мной? Зачем ущипнул? Зачем? Зачем?

Катерина перегнулась через спинку своего сиденья и зло отхлестала Ширка по мордасам…

– Пропади ты пропадом! Больше не показывайся у меня! Может быть, Костя еще передумает.

Катерина высморкалась, вприщур еще раз оглядела гостей Крестелевского. С бокалами в руках, они толпой окружили именинника. Крестелевский поставил свой бокал по изгиб локтя правой руки и медленно тянулся к нему губами, демонстрируя гусарский застольный фокус.

Воткнув первую передачу, и сразу же вторую, на "газах" Катерина бросила Волгу на толпу возле костра. Машина заюзила на траве лесной поляны и не сразу набрала скорость. Волга была в трех метрах от костра, когда гости спохватились и бросились врассыпную. Геннадий подхватил Крестелевского подмышки и потащил в лес. Константин Валерианович брыкался и хохотал во все горло. В дыму и пламени, Волга проутюжила по коврам, уставленным деликатесами и бутылками, разметала уголья и головешки, но Решительной девушке этого показалось мало. Эксневеста лихо развернулась на второй заход.

Снова взревел двигатель. Из-под задних колес Волги вырвался зеленый фонтан травы. Виляя задом, машина рванулась во вторую атаку на пирующих мужиков.

– Смерть гадам! – Орала во всю глотку Катерина

Двумя выстрелами из-за дерева, Геннадий прострелил на Волге передние колеса. Выстрелы разом отрезвили Катерину. Она даванула на тормоз, закрыла руками глаза и пронзительно завизжала…

Мужики выскочили из-за деревьев и с хохотом обступили истерично визжащую лихачку. Кто обмахивал носовым платком, кто притаранил бокал коньяка и пытался вложить бокал в трясущиеся руки Катерины! Девушка схватила бокал, швырнула в Крестелевского.

– Ты еще пожалеешь, старик! – Пообещала Катерина ломким голоском. – Ты еще приползешь ко мне на полусогнутых.

Утирая слезы от смеха, Крестелевский махнул рукой, сгорбился и направился в глубь соснового леса.

Отчаяние душило. Крестелевский сдернул с шеи узкий темно-синий галстук, в сердцах отшвырнул и, не глядя под ноги, чуть ли не бегом, стал удаляться от гостей куда глаза глядят.

Душное безмолвие сорного леса прорезал отдаленный детский крик. Крестелевский на крик не обратил внимания. В желудке обострялась жгучая боль. Крестелевский проглотил таблетку Фестала…

Все громче срывающимся голосом рыдал ребенок.

– Мама! Мамочка! Не надо! Не надо! – кричал неизвестный мальчонка.

Вопли беззащитного ребенка, наконец, дошли до сердца. Крестелевский презирал избивающих детей. Ярость, наконец-то, нашла выход. Надев на пальцы кастет, быстрым шагом, Константин Валерианович поспешил на голос мальца.

– Костя! Костя! Где ты? Ау! – Гудел разбойным басом Вабля.

Голоса пьяных друзей приближались широким фронтом. Друзья устроили облаву на сбежавшего именинника. К счастью, их остановили Телохранители, притаившиеся неподалеку от хозяина. Завернули назад… Это была какая-то бесовщина. Как ни спешил Крестелевский, крик мальчика не приближался. Мальчишка метался по лесу и звал слабеющим голоском:

– Мама! Ма-а-а-мочка!

Крестелевский побежал. Крики вскоре прекратились, но Крестелевский продолжал бежать. Наконец, сквозь шумное биение сердца Крестелевский услышал сдавленные стоны и своеобразное пыхтение.

Раздвинув ветви орешника, он увидел на полянке сгорбленные спины в солдатских гимнастерках. Переломив через поваленную бурей осину, двое курчавых солдат, спустив штаны, насиловали мальчишку. Он уже не просил пощады. При каждом грубом толчке, дрожащие ноги его в истоптанных сандалиях отрывались от земли… Из горла вырывался сдавленный хрип.

– Эй! Пошли вон, козлы! – Крикнул Крестелевский, ошарашенный увиденным…

Он быстро надел на пальцы медный кастет. Из-за спины грохнул выстрел. Из чащи вырвался Вабля и бросился на негодяев. Выпученные глаза на багровой роже, зверский оскал золотых зубов говорили, что годы не укротили свирепый нрав заводного мента.

Солдаты, путаясь в приспущенных штанах, брызнули в разные стороны… Стреляя на ходу, пьяный Марат бросился в погоню за насильниками… Одного он догнал, схватил за подол гимнастерки, но солдат извернулся и Марат схлопотал пряжкой ремня по темечку. Охнув, он мешком свалился на землю…

Мальчик не шевельнулся. Тряпкой остался висеть поперек осины. Он был в одной сандалии. Попка его была испачкана экскрементами и кровью. Крестелевский присел на корточки, поставил мальчонку на ноги, обтер носовым платком, поддернул застиранные шорты, застегнул ширинку.

– Ну, голуба, понесла же тебя нелегкая в лес.

Отвернув лицо в сторону, не открывая глаз, мальчик покачивался. Ему было лет двенадцать, тринадцать. Он выглядел провинившимся шалуном, получившим неотвратимое и справедливое наказание. Крестелевский положил ладонь на его выгоревшие на солнце, светлые вихры, повернул головку лицом к себе. Лицо исцарапано, распухло от синяков. Над левой бровью у мальчишки голубел небольшой шрам. Недавний… Крестелевский погладил шрам.

– Э, да ты, я смотрю, тертый калач. Как же ты сплоховал?

– Они связали, заткнули рот… Я укусил и вырвался… Их двое на одного. – Стал оправдываться малец.

– Теперь и нас двое… Возьми себя в руки и не хнычь… Все будет хорошо. Пойдем-ка отыщем сандалию, а потом мы отвезем тебя к папке с мамкой. Какие они у тебя, однако, раззявы.

– Дяденька, миленький, не надо отвозить меня в милицию… – Без всякой надежды на жалость взмолился парнишка.

– Какая еще милиция? Голуба! Ты чей?

Мальчик молчал. Вот собрался с силами. Оскалил крупные желтые зубы. Дрожь в теле прекратилась.

– Как он похож на щенка! – Подумал Крестелевский. – Того и гляди вцепится зубами в горло.

Константин Валерианович опасливо откинул голову назад. Мальчишка взъерошился, вырвался из объятий незнакомца. Попятился. Стал озираться. Заметил потерявшего сознание Ваблю, пластом лежавшего под березой, и снова заплакал. Он не прочь был убежать, но уж больно страшен был молчаливый лес за спиной убитого.

– Да ты не бойся меня. – Крестелевский постарался смягчить голос. – Я все понимаю! Честное слово, домой поедем, а не в милицию.

Насильники опомнились быстро. Напали как шакалы, подкравшись со спины. Латунная бляха со звездой, врезалась Крестелевскому в шею, отключив правую руку с кастетом. Он оторопел, на секунду потерял равновесие. Мальчик попучил пинок и отлетел в кусты. Рыча нерусские ругательства, красивые шоколадные парни обрушились на Константина Валериановича. Повалили на землю, стали душить.

– Константин Валерианович! Где вы? – Хором заполошно, где-то поблизости, орали телохранители, потерявшие хозяина.

Откликнуться Крестелевский уже не мог. В четыре вонючих, скользких руки душить его было неудобно. Нападавшие суетились, в злобе отталкивали друг друга от добычи плечами, коленями. Только эта неразбериха, помешала быстро сломать Крестелевскому горло. Улучив, наконец, момент, изо всех что были сил, Крестелевский ткнул растопыренными пальцами ближайшему насильнику в глаза и тот с воем покатился по траве.

– А-а-ав! – Заверещал вдруг мальчишка пронзительным девчоночьим голосом.

Он вцепился зубами и пальцами в смоляные кудри второго насильника, сидевшего на Крестелевском, и резко потянул его голову на себя. Но мгновение горло солдата приоткрылось. Крестелевский пырнул кулаком в кадык солдата. Тот поперхнулся, выкатил глаза и от удушья стал рвать на груди гимнастерку…

На полянку вырвались телохранители. Курок, ударил ногой задыхавшегося насильника в бок и стал стаскивать его обмякшее тело с Крестелевского. Мальчик продолжал визжать дурным голосом.

Курок за ноги потащил насильника в кусты. Пальцы мальчишке свела судорога. Он не мог выпустить волосы солдата и тащился следом за полуживым телом насильника.

Рыжий Телохранитель бросил свою ношу, схватил мальчишку и резким рывком оторвал от солдата.