И вновь волна жара по телу…

– Но я же убила чугайстера. – Феда не желала сдаваться. – И нявку отправила обратно за грань!

Старж отстранился, посмотрел на нее внимательно.

– Надеюсь, чугайстер получил по заслугам. Среди них попадаются те еще негодяи, профдеформация, знаешь ли. Что касается нявки… могу сказать одно – ты уникум, Федора. Таких, как ты, можно по пальцам пересчитать. Во всяком случае, сейчас у нас нет ни одной женщины-инквизитора.

– Что? – Феде показалось, что она ослышалась.

– Добро пожаловать в Орден, сестра. Да погибнет скверна!

Роман «Казнь» – один из самых загадочных в палитре Дяченко. Он не только о любви, но о тайне творчества, о смысле жизни и еще об очень многом. Исходный мир довольно похож на наш, никакой магической подкладки он вроде бы не содержит. Впрочем, место действия – некая альтернативная реальность: вполне обычная восточноевропейская страна, но на наших картах она отсутствует. А потом возникают и другие альтернативные реальности, Модели: «Мир правосудия» с вампирами-адвокатами (без малейшего намека на переносный смысл), условно средневековый «Мир Провидения», «Мир начала времен»… «Мир безвременья»…

По всем этим мирам главной героине романа Ирене Хмель предстоит пройти. Путь между ними рассчитан только на нее – но внимательный читатель вправе предположить, что миры связаны еще и чем-то вроде «кошачьего лаза» (существует ли вообще мир, недоступный для кошек?). А в исходном мире у Ирены есть пес, страж дома и друг, которого зовут Сэнсей. И по меньшей мере в первых двух мирах она встречает его двойников.

Может быть, этот путь между мирами окажется проходим и для пса?

Он сам не понял, что заставило его прервать свой путь вокруг дома: любовь, ярость или страх. Только что «держал периметр» (слышал такое определение; запомнилось) и вдруг, без видимых причин, ощутил бесполезность этого.

Бессмысленное панцирное существо, вяло ползающее по комнатам, воспринимает дом как сочетание теплоты, еды и удобных мест. В случае чего оно даже не поймет, что его переселили под другую лампу. Серьезный черный д’Ангулем, временами заглядывавший от соседей, по-видимому, вполне представлял, что такое дом, отличал от других пригодных для жизни мест, ценил, даже умел завоевать уважение Тян (иначе кто бы его пустил в дом; то есть Тян, пожалуй, впустила бы, она такая – ну так на то и существует у дома страж, чтоб в кое-каких вопросах решать раньше хозяйки и даже вместо нее) – но у него таких ценимых домов и их обитателей много, соседи далеко не единственные.

А дом на самом-то деле один. Причем даже такой имеет смысл только как ее обиталище. Как нечто связанное с Тян и нужное ей.

И раз уж сейчас что-то страшное случилось с ней самой – то какое значение имеет дом, да и вообще все прочее…

Он рывком бросился вперед, как-то странно угадывая направление. Удивился бы, но сейчас было не до того.

Путь через город занял больше времени, чем хотелось, однако он знал, что бежать кратчайшими путями нельзя. Очень уж многие будут от него шарахаться, проделывать какие-то глупые движения, кричать в ужасе – а потом появятся другие, небезопасные. Которые, наверно, не остановят (его сейчас трудно остановить), но создадут такую помеху, что потеряется больше времени, чем если сделать крюк через парк, а потом еще несколько оббегов по узким полупустым улицам. Лишь пару раз он срезал угол через людные места, тогда силой заставлял себя не нестись во весь опор, а бежать чинно, размеренной рысью, как бывало на прогулках рядом с ней. Встречные все равно иногда косились, но и не более того. Наверно, выручал нарядный ошейник. Она всегда надевала на него такой, готовясь уйти надолго, как знак, что дом и панцирное существо оставлены под его защитой, но питомцы других хозяев, он это замечал, щеголяли в похожих ошейниках главным образом тогда, когда и сами хозяева были рядом. Чаще всего пристегнутые к питомцам поводками.

Питомцы… хозяева…

У них сложились довольно необычные отношения. Он помнил, конечно, те времена, когда был маленьким и глупым, а она почти такой же, как сейчас. Тогда Тян (то есть еще не Тян) была старшей во всем. Теперь существовало какое-то количество вещей, в которых его старшинство сомнению не подвергалось. И поводком она пристегивалась к нему всего пару раз, когда ей было страшно. Один раз он сразу сделал так, что причина для страха (называвшаяся ху-ли-га-ны) исчезла. Второй раз пришлось до крови потрудиться, но тоже все получилось.

После этого она показала ему свой рисунок. То есть и раньше часто показывала, но он не видел ничего: для него лист бумаги оставался просто плоской поверхностью, что бы ни было на нем изображено. Но на этот раз сквозь бледный узор клеточек вдруг проступали очертания – и он вздрогнул, увидев: огромный пес, сидит как человек, скрестив под собой ноги (кое-кто из бывавших в доме молодых по имени «студенты» так постоянно усаживался, хотя у других это вызывало усмешки)… в необычном плаще поверх одежды, набранной из жестких блестящих пластин… из-за пояса торчит что-то… Позади виднелись очертания очень большого дома со множеством башенок: половина из них обрушилась, над центральной вздымался огонь. Еще одна башенка, отдельная, у ворот, возле нее непонятная штука, толпы людей взбираются на стены…

«Это ты, – она указала на пса, – Сэнсей». Потом карандаш вновь заскользил по бумаге. «А это я, – кончик грифеля ткнулся в тонкую девичью фигурку, вытянувшуюся перед человекопсом: у нее над плечами косо торчали целых две такие же штуки, как у Сэнсея на поясе, но было видно, что девушка эта замерла в почтительном ожидании. – Куноити-тян. Хотя для тебя, наверно, Куноити-сан?..» Поздно: ее он уже запомнил как Тян. Про себя-то, что он Сэнсей, знал давно, со щенячьего возраста.

Выждал перед дорогой: по ней сплошным потоком неслись машины, это действительно опасно, каждая из таких штук может покалечить, даже остановить насовсем. А он может помочь Тян только живой и сильный.

Но такие потоки истончаются, пускай и ненадолго. Если улучить момент, у Сэнсея будет достаточное количество секунд, чтобы…

Перебежал.

Почти сразу по ту сторону – палисадник. За ним приземистое серое здание. Не то чтобы похожее на тот нарисованный дом с башенками: нет, даже совсем не похожее. Но…

Сэнсей глухо зарычал. Она, его Тян, была сейчас в этом здании. И над крышей вздымался невидимый огонь.

Вообще-то там все было рассчитано так, чтобы никто не вошел – ну, во всяком случае, пока его не впустят. Однако бо́льшая часть этих предосторожностей была рассчитана на людей: их рост, их скорость, возможность задать вопрос и ожидание того, что приказ подействует. Два заслона Сэнсей на этом преодолел, а потом даже ему бы застрять, потому что дальше начинались бронированные двери, которым надлежало быть закрытыми. Но вышло так, что тут, уже внутри, царила какая-то паника, до наружных рубежей еще не добравшаяся. Она была связана не с Сэнсеем, хотя вообще-то он отлично умел панику вызывать; его тут, кажется, даже не замечали. То есть несколько раз все-таки заметили, но не сообразили, что делать. А один раз ему оказалось достаточно оскалиться – и человек, уже собиравшийся захлопнуть перед его носом стальную дверь, немедленно раздумал.

За этой дверью Сэнсей впервые учуял запах Тян – давний, но раньше вообще было только «чувство направления», ранее неведомое, оно прямо-таки тащило вперед, но верить ему приходилось через силу. И обезумел. Это, правда, выразилось в том, что он сделался еще более скрытен, стремителен, а когда не помогало – свиреп. Так что вскоре уже именно он сделался ощутимой причиной дополнительной паники. Впрочем, тем быстрее удавалось продвигаться вперед.

Еще две двери. Поворот. Запах становится четче, уже можно идти по следу.