Одновременно и грустно, и больно. Пять лет прошло…она уже забыла имена своих одноклассников, учителей и других знакомых, родственников, Адриан и Лоренца практически заменили ей настоящую семью, а Густав и Алиса — друзей, братьев и сестер. Она просто привыкла к тому миру, уже стала частью его, а реальность вызывала только щемящее чувство печали и тоски.

Они идет и ни о чем не беспокоится. Наконец доходит до центра села, а там магазины. Ничего не изменилось. Заходит в один из них и рассматривает лица людей; некоторых она вспомнила, а другие как казались незнакомыми — такими и остались. Подходит к прилавку и хочет взять булочку, но рука проходит сквозь нее, ведьма улыбается. Точно…она же просто беспомощный призрак в этом мире, тут она не может даже камешек поднять.

Её откидывает обратно в Лимб, да так быстро, что Элли только вскрикнуть успевает. Снова холод и тьма, но уже по-своему родные. Девушка поднимается и не видит ничего, лишь пустота пугающее смотрит в душу, словно пытаясь сожрать. Казалось, это не просто отсутствие света — темнота, словно живое создание, монстр, окружала её, затягивая в свои болезненные, губительно-сладкие объятья. Она утопает в них, как в омуте, позволяя делать с ней все, что вздумается; тьма рвет её душу на мелкие кусочки, а потом склеивает, как ни в чем не бывало, и снова раздирает, после унося боль с чувством возрождения. Это напоминало вечные муки, ад, который никогда не закончится. Она открывает глаза от странного чувства и видит проблеск света, тянется к нему, пытаясь вырваться из тьмы. Темная, вязкая грязь, коей являлась та пустота, отступает и она зажмуривается от больно бьющего в глаза света.

Видит перед собой старое кладбище и недовольно морщиться, уже не радуясь своему освобождению. Взгляд приковывает свежевырытая могила и, на несчастье свое, ведьма подходит ближе. Она видит открытый гроб, в нем лежало прогнившее тело, а вернее, его останки, обглоданные червями и опарышами.

Она смотрела на это и не испытывала никаких чувств, несмотря на то, что это была она. Каково это — еще раз осознать, что давным-давно мертва? Она чувствовала, что не умерла, но и не жила. Детские годы пролетели быстро, незаметно, словно вспышка фотоаппарата, а время, проведенное в потустороннем мире, показалось ей насыщенней и дольше, чем при жизни.

На этом нить видения обрывается, и она просыпается, настоящая она, а не та, что была во сне. На сонных глазах наворачиваются слезы, и Элли заново переживает все, на этот раз намного болезненней и сильнее. Закрывая рот рукой, чтобы никто не услышал её всхлипов, ведьме спустя время удается расслабиться и успокоиться.

— Интересно, сколько время?.. — она бросает взгляд в окно; снаружи слабо розовел рассвет, значит, примерно семь часов утра.

Хотелось еще поваляться в кровати, что она и сделала: обняв подушку, она легла на живот и закрыла глаза без намерения заснуть, вдруг опять приснится кошмар. Только недолго Элли так пролежала. В дверь постучали, и девушка недовольно хмыкнула, даже не желая отвечать, не говоря уже о том, чтобы встать и открыть.

— Элли, ты спишь? Если не отзовешься, я войду… — этот голос невозможно было не узнать.

Но она молчала. Он не зайдет без её разрешения.

— Как хочешь.

Ведьма уловила звук открывающегося засова и скрипучий звук отворенной двери. Похоже, она ошибалась. Кровать здорово прогнулась под весом дополнительного тела, и девушка еле сдержалась, чтобы на лице не дернулась ни одна мышца, несмотря на удивление.

— Спит, — за этим последовал вздох и легкое прикосновение. — Наверняка опять плакала… — он продолжал поглаживать её по щеке, потом накрыл оголенное плечо одеялом и ушел.

Как только она убедилась, что одна в комнате, то тут же поднялась с кровати и закрыла лицо руками.

«Черт, черт, черт…гаденыш Густав!»

Еще никогда с ней так не обращались, она чувствовала себя хрупким цветком, который он так боится поломать, его прикосновения легкие, осторожные, не грубые и не резкие. Разве она достойна такого обращения? Вчерашние мысли все еще не хотели отступать.

Ведьма решила не медлить и начала приводить себя в порядок. К вечеру нужно уже уходить, иначе Адриан сам приедет за ней, что будет очень плохо. Как для нее, так и для всех остальных.

Утро прошло тихо и спокойно, хозяева дома не стали проявлять неприязнь, она позавтракала в саду, где в воздухе приятно благоухали сирень и белоснежные шары бульдонеза. Солнце к середине дня жарило, как в последний раз, буквально прожигая лучами все, поэтому пришлось попросить панамку, чтобы не получить солнечный удар. Элли бросала мимолетные взгляды то на госпожу Ангелину, то на Густава, который о чем-то с ней дружно беседовал, будто друзья. Если бы не заметная разница в возрасте, ведьма бы именно так и подумала.

Только одно напрягало: будто параноик, Элли постоянно чувствовала на себе неодобрительный, злой взгляд, а порой даже оборачивалась, желая убедиться, что сзади никто не стоит. Но мерзкое ощущение не пропадало, даже усиливалось. Девушка сосредоточила свое внимание на милых собеседников и со временем поняла причину своего беспокойства. Хозяйка не просто не проявляла своего отношения, но в целом вела себя так, будто ведьмы сейчас нет. Но скрыть это от дочери колдуна не получилось; каждой частичкой кожи она чувствовала, как к ней относятся.

— Элли, чего молчишь, как в рот воды набрала? — вырвал её из раздумий вопрос Густава.

— А? — не понимала она.

— Я спросил у тебя: что из себя в целом представляет магия? Ангелине Петровне хотелось бы узнать об этом побольше.

— Да, расскажи нам, может я поменяю свое мнение о нем, — сказала пожилая женщина, не стесняясь пристально разглядывать девушку.

Если бы она это не сказала, Элли со всей душой начала бы свой монолог о безобидности колдовства, хотя прекрасно знала, что на самом деле это не так. Но последние слова прозвучали, словно оскорбление, пощечина, которая предназначалась ему, но весь гнев и негодование от этого испытала она. Тон, которым было сказано это, оставлял желать лучшего; ведьма почувствовала жгучее желание вылить чай прямо в лицо этой старухи. Да, она не прогнала её, но это только благодаря уговорам Густава. Злость кипела в девушке, подталкивая на самые безрассудные поступки.

Но она этого не дождется.

Элли медленно повернулась к госпоже Ангелине, закрепив на лице непроницаемое выражение. С каким же адским трудом ей это удалось.

— Магия, уважаемая Ангелина Петровна, — она повысила голос на обращении, пропитав его ядовитой интонацией, на которую только способна. — Это то, с помощью чего можно осуществлять свои желания и цели. Какой человек — такая и магия. Я понятно сказала? — вопросительно изогнув левую бровь, ведьма в упор смотрела на женщину.

«Выкуси, старая карга!»

— А какой он человек?

Вопрос расшевелил и без того бурлящую лаву, готовую вот-вот вырваться наружу.

— Для тех, кто этого заслуживает, он хороший человек. Для остальных он такой, каким его хотят видеть. Но никак не настоящий, — довольная своим ответом, Элли откинулась на спинку стула, наблюдая за реакцией своей «приятной» собеседницы.

— Элли, успокойся, ты говоришь так, будто тебе зла желают… — вмешался парень, пытаясь предотвратить крупную ссору, но в ответ не получил даже взгляда в свою сторону.

— По тебе видно, какой он человек. Тебя никто не учил, как нужно разговаривать со взрослыми? — не унималась женщина.

— Как того заслуживают, так и разговариваю, — не сдержав эмоций, ведьма привстала и

громко стукнула ладонью об стол. — Я не хочу продолжать этот разговор.

— Тогда выметайся отсюда, колдунье отродье. Зря я позволила тебе остаться, подумай над своим поведением, — с открытой неприязнью ответила хозяйка, продолжая невозмутимо пить чай. — Густав, уведи её отсюда и больше никогда не приводи.

Девушка цокнула, вырвав локоть из руки Густава. Пусть говорит, что хочет, они только и могут, что за спиной тявкать. А в лицо ему никто этого не скажет. Потому что все — трусы. Про себя шепча всевозможные проклятия, она покинула пределы дома.