- Ключ – это мой брат. Вот так… - усмехнулся я.

Отец помолчал, переваривая услышанное.

- Энрост – твой ключ? – наконец недоверчиво произнес он. – То есть… Энвальт, послушай меня. Я вижу, твое отношение к брату… переменилось. Я сначала не знал, что и думать, а теперь… не хочу ошибиться. Ответь, это оттого, что ты нашел в нем свой Ключ?

- Нет! – ответил я почти резко. – Это оттого… что раньше я его просто не знал… Не знал, сколько он всего умеет – того, что нужно… а я еще не умею. Не знал, сколько в нем терпения… и воли… он ведь даже не вскрикнул ни разу и почти не стонал… а такая рана была… Если бы ты видел… И он раненый дрался с ч-ра, когда отправил меня спать, там, в пещере!

- Да, драться он умеет… и молчать тоже, - казалось, отец озадачен и не знает, что сказать. – Вечно, как рыба какая-то… даже в детстве таким был.

Он вздохнул и совершенно неожиданно признался:

- Трудно такого любить. Мариона, его мать… я ее не по любви взял, а потому что деда твоего воля такая была. Сам бы ни за какие калачики, веришь?! Вот суровая баба, ровно щука мороженая! И сына такого же растила.

- Отец!

Я даже подался вперед, настолько признание это было неожиданным – и многое объясняющим. Бедный Ростик! И его матушку мне тоже стало жаль. Если тебя не любят – может, и будешь ходить по дому ровно рыба, стараясь не плакать… А много ли любви доставалось брату?!

- Но ведь он живой… и ему тоже больно. Он готов был умереть… и только всё старался убедить меня, что я молодец, что у меня всё получилось…

Я вдруг вспомнил о Дедушке – не от одиночества ли была эта дружба со старым деревом? Но говорить об этом отцу почему-то не хотелось. Поймет ли он, поверит ли?

- Сарвера был уверен, что Ро… что брат умрет, - сказал я дрогнувшим голосом. – Он и сам сказал, чтобы мы оставили его и скакали прочь… И я до сих пор едва верю, что у меня получилось залечить его рану. Вернее, не залечить, а сделать так, чтобы он доехал! Я еще обязательно буду его лечить! – горячо сказал я, словно отец возражал.

- Лечи, - вздохнул он и, помолчав, добавил, - из твоих слов делаю вывод, что он теперь тоже… относится к тебе по-другому. Это так? Или… это его вечное чувство должного так себя проявляет? Ты говоришь, он тебя хвалил…

- Хвалил! И не раз. Говорил, что я буду хорошим магом… Много чего говорил. И берег меня… чтобы я отдохнул после магии… А еще…

Я посмотрел на отца, на его хмурое, озабоченное – но не рассерженное лицо, и добавил:

- Говорил, чтобы я с тобой не спорил… Что наша победа, что мы и пленников отбили, и людей вернули – это моя победа! Но это не так! Без него бы ничего этого не было!

- Допустим, - раздраженно сощурился отец. – Но какого черта ты этот балаган устроил во дворе, а?! Я-то всерьез же думал насчет тебя! И вряд ли я ошибусь, если скажу, что ты чего-то подобного хотел.

- Может быть, и хотел… раньше. Когда дураком был. И не понимал, ЧТО это такое – отвечать за своих людей и за отряд… Нет! Я родился младшим – и хвала всем создателям! А мое призвание – магия. Я хочу быть магом в отряде Энроста! – выпалил я… Словно в любви признался.

- Под его началом ходить? – удивился отец. – Ты?

- Да. Именно под его началом. Потому что в отряде нужен маг! И никто лучше брата не научит меня всему… - сказал я со всей доступной мне убежденностью.

Отец встал и начал ходить по арсеналу, сбрасывая напряжение. Потом резко повернулся ко мне:

- А Сарвера? Чем он хуже? Бери его и иди учись, он опытен и вроде вы с ним сработались. Разве нет?

- Сработались. Но что мне мешает учиться у Сарверы, находясь в отряде брата? Почему я должен лишать его лучшего следопыта? – сказал я, замирая.

- Я не хотел, чтобы Энрост был над тобой, - буркнул отец. – И твоя мать о том просила, я обещал.

Он снова замолчал, хмурясь и о чем-то думая, потом спросил:

- Сарверу ты свел? Не ври мне только, я имел время поспрашивать тех, кто остался. Так как?

- Я воспользовался его горем, - сказал я честно, понимая, что сейчас решается судьба бедняги Жеарта. – Он не смог отказать. Слишком близко была… та история. А что касается матушки…

Я сжал и разжал кулаки – ну как, как убедить его?

- Я почитаю ее. Но разве женщины… разбираются в войне?

- Что ж мне теперь, слово свое рушить? – недовольно пробурчал он в ответ. – Ладно, поглядим. Энросту еще выздороветь надо, если это действительно был большемерный шургинский самострел… знаю я, каковы от него раны. Не раны, а дыры. Как у тебя получилось ему жизнь сохранить, не ведаю. Но жизнь – не здоровье, здоровье может и не вернуться. Тогда в седло он больше не сядет, и говорить будет не о чем. Сам понимаешь. Ты вот возмущаться вздумал, что я на него сердит из-за этого ранения, а про меня ты подумал? Каково это – каждый раз думать, целым сын вернется или уже нет?

- Если я буду рядом – у него будет больше шансов выжить, - сказал я. – Раз у меня получается лечить! И, отец… вот он ободрял меня, говорил, что из меня получится маг… и командир… а ему самому – разве не хочется услышать что-то хорошее? Что он сделал всё правильно? Что ты его ждал и беспокоился?

Это было уже давление на отца – но я всё-таки должен был это сказать!

Отец опустился в кресло, откинулся на спинку и прищурился, глядя на меня чуть ли не гневно.

- Учить меня вздумал?! Не тебе решать, что и кому мне говорить надлежит! И кого наследником делать – тоже! Ишь, нос он воротит от отцова наследия! Больно много воли взял, я смотрю!

Он с трудом взял себя в руки и сухо сказал:

- Ты – радость моей жизни, от Энроста же я всегда ждал безупречности. Мог я в том и ошибаться, конечно, но это уж не тебе решать, сын!

И я встал… прежде чем подумал, зачем я это делаю.

Уважительно поклонившись отцу, я сказал:

- Я безмерно почитаю вас, отец… и ни в коей мере не хотел проявлять неуважение. Я не ворочу нос. Просто… я, наконец, лучше узнал своего брата… Вашего старшего сына! И он… действительно безупречен. Он прекрасный командир, отважный воин, и самоотверженность его выше, чем я когда-либо слышал или читал в книгах… Служить под его началом – честь для меня. И я в этом походе еще понял, как мне кажется… одну вещь. Даже безупречный воин нуждается в тепле и любви… И ему тоже больно. Даже если он и не показывает виду!

- Ну ты прямо… - отец засопел растерянно и чуть ли не обиженно. – Больно ему… Всем больно, тебе вон тоже досталось… Можно подумать, я его обделяю со всех сторон! И так с ним больше времени провожу, чем с тобой или с Алмераной – когда он в замке. Что же мне теперь, наседкой квохчущей вокруг него бегать, коли он поранить себя дал?

- Нет, конечно… Отец, Ростик этого и не ждет. Он слишком не привык к сочувствию! И… я не только физическую боль имею в виду!

- Тьфу на тебя, совсем запутал старика! – в сердцах выдохнул отец и снова поднялся из кресла. – Идем-ка… пока не запамятовал. С вами поседеть можно до времени!

Я опять почтительно поклонился, облегченно выдохнув. Он не гневается! Хвала всем святым! Спасибо Ростику, что наказывал мне не спорить с отцом! Хоть я и не в полной мере использовал его совет, что да то да…

Отец отошел куда-то к глубоким полкам, на которых лежали щиты и поножи, кряхтя, вытащил из-под них тяжелый длинный ящик. Лаковые доски, чуть забрызганные грязью, которую явно кто-то (неужто сам отец?) пытался оттереть подручными средствами. Бронзовые уголки затейливого плетения, два замка-защелки, кожаные вставки… И все незнакомое. Не видел я раньше этого ящика!

- Поди сюда, чего ты там встал, - отец наклонился и открыл крышку. – Гляди вот… кажется, наши рогвийские оружейники научились делать сталь не хуже шургинцев! Я подобные этому клинку опробовал – хороши! Держи, это твой! Я подумал, что тебе понравится.

У меня дыхание перехватило – на шелковом ложе, в неге и покое, лежал меч! Мой меч… Весь стальная погибельная соразмерность, притягивающий взгляд и намекающий на счастье обладания, он приковывал к себе внимание своим совершенством.