Слова «старшего брата» Валька выговорил медленно и четко. И вообще он старался говорить очень разборчиво, чтобы всем было слышно… чтобы было сложнее отмахнуться… чтобы поверили в эти его слова…

- … я виноват.

И Валька склонил голову.

- Балбес ты, - еле слышно выдохнул Энрост, даже не пытаясь согнать с лица неожиданную улыбку. – Что ж ты творишь, а? Сам же… свою же победу… Зачем, Валька?

- Она не моя. Она – наша, - сказал Валька, взяв брата за руку.

- Валенька, - растерянно и испуганно вздохнула баронесса. – Что же ты говоришь такое?! Батюшка тебе… а ты…

- Алмерана, иди к себе. Мне тут надо бы разобраться кое в чем, - помедлив, произнес отец. Энрост отлично знал, что барон растерян и от этого начинает злиться.

- Что встали, парни? Я вроде велел с носилками управиться, а Энрост до сих пор во дворе, не дело это. Энвальт, подойди ко мне, сын.

Валька неохотно отошел к отцу, а Энрост продолжал улыбаться. Носилки дернулись вверх, и его потащили… домой. В его комнату.

Он вдруг почувствовал необоримую усталость. И апатию, навалившуюся на него на первой же ступеньке лестницы. Не хотелось ничего делать, ни с кем говорить, ни на что смотреть… только закрыть глаза и дать себе уснуть. Ведь все закончилось. Не нужно никуда торопиться, они доехали. Живые. Были ведь моменты, когда он не верил в это – не верил, что еще раз увидит Хорна, что снова будет дышать этими запахами жилого дома, хлебом и молоком… И то, что он увидел и дышит – лишило его сил так же верно, как и сама рана.

В конце концов, отец же не чудовище какое, Вальку не убьет и не покусает… хотя, конечно, Валька его обидел, наверное. Тот ему практически первородство предложил, наследником чуть не сделал – и такой отказ! Завуалированный, надо признать, очень вежливый, чуть ли не теплый, но… Ладно. В таком состоянии Энрост все равно сделать ничего не сможет, да отец его и слушать не станет – решит, что старший за свое старшинство позорно дрожит. Нет. Надо подождать, посмотреть, во что все выльется, и тогда уже что-то делать. Если все еще будет нужно…

Так что Энрост даже не дождался, когда его переоденут, прежде чем положить в постель – уснул сразу же, как только позволил себе это. Ну не железный же он, в конце концов!

Комментарий к Глава 16. Возвращение

Глава 16.

========== Глава 17. Родители и дети ==========

Энвальт Хорна

Чем ближе мы подъезжали к дому, тем тяжелее было у меня на душе. Хотя по идее-то должно было быть совсем наоборот!

Мы возвращались! Живые! И пленников спасли! И из раненых никто не умер…

А внутри было так тревожно и неуютно – хоть обратно поворачивай!

На мгновение я очень сильно пожалел, что мы с Ростиком не можем сейчас повернуться и уехать… Вот сказать бы ему: «Брат, а поехали к Дедушке! И в степь… Покажешь мне то, о чем рассказывал тогда…»

Но, разумеется, это было бы дико. Нас ждут. Отец вернулся. Мы должны рассказать о походе. Определить куда-то бывших пленников. И много что еще…

И мне подумалось вдруг, что там, дома, у нас с Ростиком уже не будет таких отношений, как по пути назад, когда мы были вдвоем! Такой… дружбы. Затворимся снова каждый в своих комнатах и будем встречаться за обедом… с рыбой.

А вот надо попросить как-нибудь, чтобы мне приготовили рыбный суп! Наверное, это вкуснее, чем походная похлебка! Хотя, может, и не вкуснее. В походе всё по-другому.

То-то отец и матушка удивятся, если я рыбу попрошу! А потому что воротить нос от еды в походе совсем уж глупо. И похлебка была очень даже ничего.

Но ведь мы сами будем решать, как нам общаться дома! И уж я, во всяком случае, буду приходить к нему! Хотя бы для того, чтоб полечить… И я думаю, он меня не прогонит! Ростик…

Сколько еще есть в тебе такого, что я не знаю? Вроде этой неожиданной почти-дружбы с деревом, такой трогательной и даже в чем-то магической… Вернее, я был почти уверен, что старое дерево и в самом деле хранило нас. Вот честное слово!

И с кем ты дружишь, Ростик? Кроме дерева… и Жеарта Сарверы? Который теперь виноват перед тобой, и опять же из-за меня…

Внезапная мысль о том, что мой брат по сути одинок, была неожиданной и острой. А еще мне стало стыдно. Потому что я в первый раз думал так о своем брате – о том, что он постоянно в походах, что очень редко ездит в гости к соседям и на охоту, что даже тогда, когда брат дома, он возится с оружием, муштрует новобранцев, составляет карты и… а я даже и не знаю, что еще «и». Потому что сам не принимал в этом участия!

Я не знаю, ласкает ли его кто-нибудь из наших служанок… кажется, однажды я видел в коридоре возле его комнаты нашу новую горничную, Каилу. Но я мог и ошибиться – может, девушка шла по своим делам…

Слова Ростика о том, что я не должен перечить отцу, и о том, что отец будет его ругать за какие-то ошибки, лежали тяжеленным камнем на душе. Это же несправедливо! В том, что он без доспеха оказался, виноват я один! Даже не смог ему внятно объяснить, почему я так поступаю – а ведь надо было настоять, криком, клятвой, - да как угодно! – чтобы он надел защиту обратно… Ведь если бы я объяснил все толком, он бы не обиделся… А если б он не обиделся, то и доспех бы обратно надел… наверное…

А в том, что подставился под самострел, приказав нам скакать дальше, фактически пожертвовав своей жизнью ради остальных – он тоже виноват?!

Не сразу я заметил, что еду и издаю что-то вроде сердитого пыхтения… как вспугнутый еж!

И я еще не должен спорить!

А ведь если Ростик меня так об этом просил… если он уверен в недовольстве отца… значит, тот и раньше был к нему предвзят!

Больно было это сознавать. Ростик как раз и не хотел, чтобы мы ссорились с отцом… Но я и не хочу ссориться! Я хочу, чтобы он был справедлив!

Как тревожно сжимается всё внутри…

И вот они, ворота родного дома, и толпа слуг, и оставшиеся ратники – все высыпали во двор. И моя матушка, судорожно, совсем не дворянским жестом комкающая свою шаль… И отец, как всегда спокойный и стоявший прямо. Даже слишком прямо!

- Валенька!

Бедная моя матушка, действительно позабыв про свои безупречные манеры, стискивает меня судорожным движением и бормочет, всхлипывая: «вернулся… боже мой… Валенька, раненый… вернулся…»

Она крепко обнимала меня и не желала отпускать. Я не противился, потому что понимал: быть может, она нас с братом в мыслях уже хоронила, извелась вся. А отец подошел к Ростику, и я слышал, как он расспрашивает его о ране – «куда прилетело?» и что-то еще… Нет, чтобы спросить «а как ты себя чувствуешь?» Эх, отец…

Внезапно подумалось: а ведь если бы мать Ростика была жива, уж она бы и обняла, и побеспокоилась, и так же гладила бы его по волосам сейчас, как меня – моя матушка! Как жаль, что она умерла… Дикие вещи в голову приходят… В нашей стране у мужчины может быть только одна жена!

… Ростик хвалит меня, что я его вылечил… А отца, кажется, только и интересует, что я магом стал – а бедный Ростик пытается что-то ему рассказать…

Я слушал их разговор прямо из матушкиных объятий, в свою очередь гладя ее по плечу, и отчаянно желал вырваться… Но я знал, что ей будет обидно. К тому же… я же обещал не встревать…

Ну как же так можно, отец?! Это же неправда! За что?!

«…неопытный мальчишка младше тебя цел и невредим, людей спас, тебя привез, а ты… Так отца опозорить – еще постараться надо!»

Я даже застонал тихонько. Матушка, видно, решила, что сделала мне больно – смешная… Разве распаханная щека может сравниться со смертельной раной, что была у Ростика?!

А если бы он погиб?! Неужели отцу было бы всё равно?! И он не пожалел бы, не пролил ни единой слезы? Так и говорил бы, что мол «умудрился опозорить отца»?! Тем, что… не вернулся?

«Рано или поздно я бы так и кончил…» - опять вспомнились мне слова брата. И стало больно. Просто физически больно внутри, я часто задышал… брат, я помню, я обещал тебе… я не буду спорить… но, кажется, я уже не смогу относиться к отцу так, как раньше… и это тоже больно.