Донести эту мысль до брата он, впрочем, даже не попытался. И так ясно, что ему на это ответят. Только про коней напомнил – им-то вода очень даже нужна.

А еще… еще не удержал в себе тихого, почти детского восхищения – потому что только сейчас до него дошло, что свет на стенке – искристый и волшебный (ну а какой же еще?!) – дело валькиных рук.

«Потрясающий свет! В нем можно растаять, в этом свете… просто смотреть, таять и ни о чем больше не думать… Не думать, что надо как-то выбираться отсюда, что надо выжить, потому что Валька не знает местности… что шансов мало, и хоть бы он не заблудился нигде…»

Валька суетился рядом, пытаясь настроиться на извлечение болта, а Энрост сочувственно за ним следил и наконец деловито предложил сделать это сам. Делал же он это когда-то!

Воспоминание не особо обрадовало, потому что в тот раз он несколько раз терял сознание, прежде чем продавил наконечник сквозь мышцу. К тому же рана тогда была простая, ничего важного задето не было… А сейчас…

Зато ведь получилось. Значит, и сейчас получится. Тем более там стасис, будет не так больно…

Однако идея отклика не нашла, увы… Брат решил сам.

Страх откровенно мешал ему – рана там, наверное, страшенная, месиво, а не рана… Вот и медлит, не решается… А когда решается, то делает неправильно. Слишком медленно, слишком неуверенно… даже мягко как-то…

«Не так! Брат, не так… сильнее! Резче! Не надо так…»

Энрост чувствовал, как от брата идет тепло… нет, не тепло – жар.

«Что с тобой, Валька? Ты что, ранен? И тебя лихорадит? Я идиот, даже не спросил…»

Исправиться он не успел – Энвальт наконец сообразил, что медлительность тут некстати, и нажал именно так, как требовалось – резко, сильно, выгоняя зловредный болт из раны.

Боль вгрызлась в бок, и Энрост застыл, пережидая эту вспышку. И только после того, как отдышался, смог выдавить из себя слова ободрения.

«Ну правда ведь молодец! Не у всякого с первого-то раза рука бы поднялась эдак железяку из живого тела выталкивать!»

Додумать дальше не вышло. Рана вдруг полыхнула огнем, и жутковато потемнело в глазах, и он застонал, чувствуя, как наворачиваются непрошенные слезы… Холод в районе живота исчез, и даже сквозь нахлынувшую слабость сделалось ясно, что это…

«… заклятье… вышло время заклятья… и мое, кажется, тоже…»

- Стасис… кончился…

Младший от испуга никак не мог вспомнить нужное заклинание – наверное, надеялся все-таки спасти… удержать в жизни хоть как-то… и плевать ему, что кровопотеря уже слишком велика.

«Как странно… Никогда бы не подумал, что ты… так… Да не кричи же ты так, что ж ты… сейчас все с окрестности сбегутся посмотреть… Все равно память на крик не выходит… только если успокоишься… Ох, какой же ты… яркий! Или у меня уже просто видения какие-то? Но ведь мне и жарко от тебя, Валька, и светишься ты… ну пусть не светом, а… не знаю, чем. Не знаю, какими словами это описать – просто кажется, что ты сам костер какой-то… живой…»

Тьма, обволакивавшая его и грозившая утащить за собой, дрогнула и притормозила, словно в неуверенности. По телу прошла волна. Потом еще одна. Сердце затрепыхалось, не умея справляться с таким… с такой… силой, наверное.

Его начала бить дрожь, и он застонал от этого непонятного и невыносимого ощущения какой-то небывалой свободы, полета какого-то, когда кажется, что любую скалу… одной рукой… и не важно, что иллюзия это…

За брата только вот страшно, и ничем же не помочь… Проклятье!

«Мог ли я подумать, что ты, Энвальт Хорна, будешь так хлестаться за мою жизнь? Насмерть? По-настоящему? Эдак ведь и… до нехорошего финала может дойти! Э, нет, братишка! Не смей! Теперь, когда я знаю тебя – пусть чуть-чуть, немножко, но знаю! – теперь не смей себе вредить!»

Боли не было. Почти совсем не было – так, неуютность некоторая, и все.

Энрост вздрогнул от неожиданности, когда Валька положил руки на его рану, и вдруг подумал, что ведь это же сила его брата сейчас хозяйничает в его теле. Вот почему не больно, и тьма отодвинулась в сторонку, любезно соглашаясь обождать, и эта легкость… чувство свободы… - это все брат. И кажется, даже чувства его… сделались вдруг слышны. Хотя… не ему, Энросту, разбираться в чужих чувствах.

«Поешь. Отдохни. Не торопись со мной, я, кажется, уже не умру – благодаря тебе. Уймись, не дразни судьбу… Ты будешь великим магом, братишка – только не гневи богов, не торопись. Ну как же поддержать тебя, чтобы ты поверил?! Хоть прям в седло садись!»

Энвальт закрыл глаза и вновь вернулся к своей магии. А Энросту вдруг привиделось, будто бы смотрят на него глаза брата – с восхищением, почти детским каким-то, виновато и жадно… вот-вот потянется к его стремени худой вихрастый мальчишка, попросит взять в седло и прокатить по предгорьям Ча-Раксы… или, чуть стесняясь, намекнет на подарок к Ночи Перелома – камешек с отрогов Арчарай…

Закружилась голова, видение оглушило его, и жар от младшего растекся внутри, плавя в себе реальность…

«Ты – сосна, Валька… пиния-бронзянка… самое доброе дерево в мире. Такая же прочная – ведь ты не сломался, хоть и свалилось на тебя немеряно. И такая же жаркая, когда горит – тепло рядом с вами, лишь бы ты не сгорел, братишка, ты такой же – добрый, жаркий и не ломаешься, как же я не видел этого раньше, дурак я эдакий?! Только не вини себя, не надо. Нельзя так, что же ты… Вина съедает заживо, говорят, а ты жить должен, я матери твоей обещал тебя вернуть. А если с тобой что случится, никто ведь из нас домой не доедет, пропадем оба. Я не справлюсь без тебя. А ты совсем не заботишься о себе…»

Энвальт уперся ему лбом в плечо, и казалось, что дрожь Энроста передалась тому просто с касанием… Плохо. Очень плохо. Ему надо поспать – уже даже не поесть, а именно выспаться. И успокоиться, наконец, а то, может, это и не от усталости, а просто от напряжения и всего этого безумного дня… Энрост как можно мягче предложил ему поспать, а Валька подхватился и бросился искать провизию, чтобы покормить его самого. Он суетливо метался по пещере, а Энрост тревожился все сильнее – уж очень неуклюжими, неловкими становились движения брата. Неужели это его магия так… влияет? Но тогда нельзя, чтобы он дальше ею пользовался… иначе не доедет вообще никто. Когда же брат осел рядом с седельными сумками и… практически разрыдался, Энрост испугался.

«Что с тобой, братец?! Может, тебя ранили, а ты не заметил? Так бывает… я помню по себе… И что делать, если все же ранен? Я ведь… проклятье, я совершенно бесполезен! Обуза! Даже перевязать, и то, наверное, не смогу… Не ранен? Точно? Хорошо. И здорово будет, если это так и останется. Все-таки ты еще совсем ребенок в чем-то… мелкий и шустрый, уязвимый… Мне бы тебя беречь, а я вот… Может, и не зря отец мне не доверяет? Впрочем, об этом я подумаю потом. Сейчас важнее другое…»

Энрост попытался настоять на своем предложении об отдыхе. Валька ведь просто не сможет сейчас сторожить. Да и он сам… дай ему сейчас уснуть, ведь не факт, что получится потом толком проснуться… пока-то он еще сможет удержать в руках меч, а вот потом…

Он с наслаждением сделал несколько глотков воды. Воду надо беречь. Говорил ему Валька что-нибудь про воду или нет? Не вспоминается… и переспрашивать не тянет совсем. В любом случае, воду лучше поберечь. Да и… может, ему пить-то нельзя… А вот поесть придется – иначе брат тоже есть не станет, это вот упрямое выражение на лице говорит об этом достаточно внятно.

«Что тут у нас? Смотреть сил нет… а на ощупь… на ощупь сыр и хлеб. Ну точно, они… грызть придется. Ладно, пусть… зубы целы, в морду мне не прилетело, хвала богам…»

Энвальт тоже принялся за сыр и с энтузиазмом задал вопрос, который Энрост ожидал меньше всего. Вообще не ожидал.

«Валька, ты что, издеваешься?! Отец же запретил! Как я тебя возьму, если он сказал, что пока он жив, нам с тобой друг у друга в подчинении не ходить? Кто мы будем друг дружке в таком походе? Я или командир или нет. И ты – или командир или нет. И подчиняться придется, иначе это не отряд, а барышни на пикнике. А это никак не вяжется с запретом отца. Или, может, отец уже дозволил тебе, а мне… снова не сказал? Впрочем, нет, больше похоже, что ты сам не в курсе этого запрета… Тебя тоже во что-то не посвящали. Эх, отец… хотелось бы мне, чтобы ты знал, что делаешь. И зачем. А то… все сильнее кажется, что это какое-то помутнение на тебя нашло…»