Я сидел на скале уже несколько часов и смотрел на мой город. Город, который я должен беречь и защищать. Город, который я любил. Люблю. Смотрел – и никак не мог отделаться от мысли, что этот самый любимый мой город меня предал.

Они все сделали верно. Они вынуждены были спасать жизни всех, тем более что как спасти мою, не знал никто. Правильный, логичный, объяснимый поступок. И требование уйти… я ведь должен защищать. А как еще я могу защитить Рохгвайт от этого ужаса? Только уйти. Или… нет? Мне ведь всегда говорили – твоя любовь и есть надежнейший Щит. Любовь. Получается, не надежнейший? Раз мне не дали даже попытаться? Не поверили в мою любовь?

Я ведь продолжал бы их любить. Всех. Весь город. Разве ему что-то грозило бы? А если да? Если грозило? Они перестраховались. Все правильно сделали. И предали меня.

Мне дико хотелось есть, и почему-то жальче всего было сгоревшей с домом земляничной корзинки. Я не догадался потребовать у них еды. Или захватить с собой, когда выходил из дома. Или хотя бы украсть ее, когда сделал вчера вылазку к лекарю. Не додумался. Зачем я взял ненужное? Для чего мне мамина рубаха, которую я не могу надеть, потому что любое прикосновение вызывает дикую боль? Или папина статуэтка… всадник этот с алебардой? Наки, спасший меня от врагов, с ликованием во взоре? Никто ни от чего меня не спас. Да и как от такого спасешь? Вот и сижу теперь голодный и в язвах. Они все до сих пор похожи на розы, просто новые язвы похожи на розы больше, чем старые. Кожа на глазах разрушается, расползается гнильем, и мясо там под ней… моя плоть… что-то жрет ее, и она расслаивается на разноцветные лепестки. С кровью, с сукровицей, частично с гноем… У меня в них вся рука, частично спина, и вторая рука тоже начала покрываться… и на щеке уже одна есть, чешется ужасно… а ноги пока чистые. Не знаю, успеют ли они тоже зацвести, прежде чем я умру. Не знаю даже, как долго я буду умирать. Аксан сказал, я умру, когда зацветет сердце или мозг. Но как быстро это случится?

Я, наверное, невыносимо воняю сейчас – разлагающийся на глазах труп, но обоняние мое отказало почему-то, и я даже рад. Очень больно. Особенно если задеваю язвы-цветы. Иногда, когда осознание близкой смерти особенно обостряется, меня затопляет ненависть. Я из последних сил стараюсь, чтобы объектом ее не был Рохгвайт. Не знаю, по-моему, у меня не получается. Мне очень трудно его не ненавидеть. И думать трудно. А уж любить так и вовсе…

Кто со мной это сделал? И чего они хотели добиться – те, кто подарил мне эту… розу? Эту смерть. Я все равно умру, я смертен, и Рохгвайт выберет себе новый Щит. Крепкий и целенький. Так и будет. А сейчас…

Я посмотрел на шпили и крыши. А есть ли сейчас у Рохгвайта Щит? Я? Разве я по-прежнему Щит? Щит остается Щитом, пока есть любовь. А я? Я ведь ненавижу их… тех, кто изгнал меня, пытаясь таким образом спасти свои шкуры. Сейчас, когда я жив, когда мое тело не приняла кладбищенская земля, они не могут найти новый Щит. Им следовало меня убить, что правда, то правда. А они не стали. Сделали неправильно.

Они должны были или убить меня, или положиться на мою любовь. А во мне сейчас только ненависть и боль, никакой любви. Боль и ненависть, и еще страх. Хотя, положа руку на сердце, разве я хочу гибели Рохгвайта? Нет. Не хочу.

Я забылся тяжелым и мутным сном. Засыпать вообще стало очень трудно, почти как думать. Спал и видел, как к Рохгвайту идут армии. Неисчислимые враждебные рати, сжигающие все на своем пути… Проснулся как от толчка, болезненно щурясь, уставился на город, пытаясь сообразить, что же меня разбудило.

В городе что-то горело. Не так и далеко от меня, кстати, ветер донес запах гари.

Началось? Щита нет, и бедствия все какие есть вот-вот обрушаться на Рохгвайт. Уже обрушиваются… Горит дом в нижнем квартале, там живет Амечета… она трогала меня, кстати. Когда перевязывала руку – трогала… Значит, в Рохгвайт все-таки пришла беда.

Потому что…

Я с трудом повернул голову в сторону перевалов и затаил дыхание. Пыль. Почти как в моем сне! Враги! Это они, они подсунули мне эту розу, чтобы захватить Рохгвайт! Мой город! Вон, идут… правда, маловато что-то у них людей для осады и войны… но осада и не нужна, если город в панике, и люди, привыкшие к защищенности, не знают, что делать. Война будет совсем короткой. Потому что у Рохгвайта нет больше Щита. И неизвестно, когда он появится, я-то еще жив, просто уже перестал быть Щитом…

И пожар этот в городе –неужели Амечета все-таки заразилась? Моя ворчливая убийца… которая так и не успела убить меня своей вкуснющей стряпней…

Болезнь, пожар… и война, ждущая на подступах, когда город падет к ее ногам…

Или мне все это кажется, и у меня галлюцинации, Аксан говорил, что при этой болезни они бывают частенько…

Но я ведь Щит! Я обязан исходить из того, что это правда! Мне надо… предотвратить… беду…

Сейчас… Только дышать тяжело очень… Сейчас…

Я просто… просто опять люблю Рохгвайт. Ненависть во мне никуда не делась, но тут совсем все легко. Куда правильнее и удобнее ненавидеть тех, кто подарил мне эту стекляшку. Вот этих вот, которые пылят к городу. Не Наки, не Кью, не Тари… они не захотели меня убивать, хоть и закрыли передо мной двери… я их все равно люблю… всех. А ненавижу других… тех, которые…

Нате-ка выкусите… думали, что Рохгвайт так легко оставить без Щита? Да даже если меня предали, это не повод, чтобы разлюбить! Поняли?!

- Рохгвайт! – хрипло крикнул я, обращаясь к городу. – Я люблю тебя! Слышишь? У тебя есть Щит!

Есть… у тебя есть… Щит… рохгвайтский щит с разноцветными лепестками…