- Вообще я тебя искал, но сейчас смотрю вот и думаю, и чего мне спокойно дома не сиделось?

- А зачем искал? – уже серьезно спросил Накилан. – Что-то случилось? Я могу помочь?

- Ну… да.

- Это срочно? – он оценивающе смотрит на буланую, словно прикидывает, долго ли еще с ней возиться.

- Нет, не срочно. Приходи ко мне, как освободишься.

- Хорошо, я приду. Скотину эту домой сведу после ковки и приду.

- Спасибо, Наки.

Буланая ревниво наступает ему на ногу, и Наки быстро становится не до меня. Я улыбаюсь и бреду наверх, к Белым стенам. Кьюрр живет дальше всех теперь, придется потрудить ножки.

- Летовд! – Талла, и впрямь беременная, машет мне полотенцем из окна и тут же исчезает, чтобы поскорее открыть двери. – Кюр, смотри, кто пришел! Доброго дня, Летовд!

- Талла, я же говорил уже, что можно называть меня Лет, - я смеюсь, потому что Талла ужасно милая и смешная в этом просторном платье с тонкими обережными оборочками.

- Я забываю… и стесняюсь, - смущается она. – Ты не обижайся, Летов… Лет… я привыкну. Просто… ты у нас так редко бываешь, что немудрено забыть то, к чему еще не успела привыкнуть.

- Летка, привет! Сто лет тебя не видел! – Кьюрр, как всегда, шумный и громогласный, скатывается по лестничным перилам и бросается ко мне обниматься. Мы хлопаем друг дружку по спинам, молотим плечи и со смехом расходимся, огретые верным таллиным полотенцем.

- Талла, можно, я у тебя мужа на сегодня украду? – спрашиваю я у хозяйки дома.

- Можно, но только на сегодня!

- Эй, у меня еще День Рожденья скоро, я на него потом еще раз хочу украсть!

- Хорошо, хорошо, кради, воришка! – смеется Талла. – Только пусть Кюр доделает мне полку в кухне, а то уже начал, все там раскурочил, а толку чуть. Вот закончит, тогда и кради.

- Кью, давай скорее доделывай и бегом ко мне! Ты официально украден на весь вечер, мне твоя супружница разрешила! Слышишь?

- Вот не мог ты украсть меня пораньше! – досадливо вздыхает Шнобель и уныло бредет на кухню курочить раскуроченное.

Получилось! Все придут! Осталось вино!

С целой корзиной красного рамайского я вернулся домой. Уже в конце, чтобы срезать путь, пошел через сад. Двуцветный «Рохгвайтский Щит» приоткрыл лепестки, и стало ясно, какого цвета будет цветок. Темно-красный и белый. Эффектное сочетание, что и говорить. Рядом с ними уже почти распустилось бледно-розовое с легкой желтизной «Осеннее утро», туман оставил на бархатистых лепестках крошечные капли воды. Будто дождь прошел…

Красиво.

***

День рожденья.

Вчера я даже не хочу вспоминать. Ужасный день. Самый ужасный день за почти двадцать пять лет моей жизни. Шучу. Бывало и хуже, конечно.

Но зачем, зачем было так напиваться позавчера?! Во уж не думал, что от рамайского будет такое похмелье. Еще и Кью, зараза такая! Вот на кой он припер ту бутылку самогона? Зато все съели, молодцы. Задача выполнена, Летовд спасен. Ценой кошмара, но… Ладно, будем считать, что так и планировалось.

Сегодня, по крайней мере, мне уже хорошо. Даже ноги не подкашиваются. И сегодня день моего рожденья.

- Господин, - Амечета духом возмездия нарисовалась в дверном проеме.

- А?

- Господин, Вам несут подарки. С утра.

- Подарки? – я растерянно уставился на нее. – Просто так несут? В смысле – оставляют и уходят?

- Конечно, господин, - дух возмездия суров и сейчас начнет карать. – Вы же сами не дали иной возможности.

- Я не понимаю, - признался я, решив пропустить предварительные попытки что-то выяснить, не потеряв лица.

- Оно и видно. Вы что же, не помните, как вчера разослали всем приглашенным отмену своего приглашения?

- Я?! Отменил приглашения?

- О да. Правда, в достаточно тактичной форме, но… никто не придет. Рассылать повторные приглашения после вчерашнего было бы… неразумно.

Я схватился за голову. Вот я придурок полный! Все вспомнилось сразу, да – действительно же сидел и писал, псих ненормальный. Всем написал, никого не забыл. Хорошо, если не обидел этим… Нет, Кью за этот самогон побить надо! Это ж надо было так напиться! Это ж надо было, чтоб такую глупость сделать! Проклятое похмелье!

Чудесный день рожденья, ничего не скажешь…

- Амечета…

- Я все приготовила! – добила она меня. – Приглашения вы отменили, господин, но приказа пересмотреть меню на сегодня не было!

Развернулась и ушла. Вредина!

Дальнейшие десять минут я самозабвенно страдал от собственного промаха. А потом пошел смотреть подарки.

Изящная статуэтка всадника с алебардой… искусно вырезанная трава под копытами коня, детали обмундирования, глаза… Выражение лица всадника торжествующее. Он явно кого-то победил и сейчас ликует, наслаждаясь своей победой. Это работа бати, без сомнения. Спасибо, пап. Из меня паршивый всадник, и с алебардой я управляться не умею, так что будем считать, что это защитивший меня от смерти Наки.

Шикарная черная рубаха с серебряной вышивкой по вороту, точно по размеру. И с длинным рукавом. Матушка постаралась. Она вышивальщица знатная, даром, что на продажу ничего не делает. И как раз тот человек, который умеет игнорировать мою стойкую неприязнь к длинному рукаву. Точно, вот и записка с поздравлениями, от леди Ителлы.

Мастерок, новенький, с удобной рукояткой, из дорогущей стали – от приятелей-каменщиков.

Здоровенная корзина высокогорной земляники – я обожаю землянику, а там она вообще бесподобная зреет, и раньше, чем тут, внизу. Тармилла это прекрасно знает, к тому же у нее там полянка есть тайная, она туда никого не водит, не раскрывает. Собирает сама, отборнейшую ягоду. Спасибо тебе, милая моя, ты больше не сердишься! Я тебя люблю, Тари!

Отличный кожаный ремень от Тоульта. Шикарные ножны для меча от Накилана – меч он дарил мне в прошлом году. Хороший клинок. Три банки ореховой пасты и жбан с медом от Кью. У него пасека за городом, а Талле частенько перепадают орехи от ее южной родни. Вкусные!

Я смотрел, перебирал, попутно жевал землянику, еще кисловатую, но все равно безумно вкусную. И почему-то было мне не то грустно, не то тревожно. Как-то так вышло, что раньше ни один мой день рожденья я не проводил в одиночестве. Всегда была куча друзей, весело и шумно… А сейчас тихо и пусто. И еды навалом.

- Лето, ты кретин, - сказал я себе. – Если гости не идут к тебе, иди к гостям сам. Тащи снедь на площадь, угощай всех, кто подвернется… Хоть так.

Мысль была не слишком умная, но все же это выход. Ну… пусть буду выглядеть дураком – по сути-то я и есть этот самый дурак. Но хоть как-то извиниться же надо перед людьми.

Я вздохнул, встал и побрел на кухню, но тут взгляд зацепился за небольшую коробку, заваленную другими подарками, до которой у меня не дошли руки. Я поколебался – можно же и потом открыть, но любопытство взяло верх, и я снял крышку. Внутри лежала роза. Стеклянная. Невероятно красивая! Наши стеклодувы так не умеют, при всем моем к ним уважении! Я вытащил цветок из вороха соломы, которым его проложили, чтоб не разбился, и посмотрел на свет. Полупрозрачные коралловые лепестки, аккуратные шипы на темно-зеленом стебле, два резных листа… Как настоящая! На разворотах лепестков были видны в стекле крошечные пузырьки воздуха. Мне говорили, что это признак некачественной работы со стеклом, но… здесь они были потрясающе уместны. Как капельки! Те самые капельки, оставшиеся на цветах после тумана!

Я крутанул розу в пальцах, любуясь цветными переливами, и вдруг… стекло лопнуло прямо у меня в руке, обдав меня мелким острым крошевом. Я охнул, отдернув посеченную осколками руку. Мелки капельки крови выступили из порезов на правом предплечье и частично на запястье. Вот же ж! Ну что за невезение-то такое!

Я плюнул на все и ушел на кухню, чтобы обработать ранки. Было больно и обидно, словно мне снова десять лет, и я упал с лестницы, когда спешил принести маме ее пяльцы.

Амечета недовольно что-то проворчала насчет моего вторжения в святая святых, но увидела мою руку, охнула и, ругаясь вполголоса, поспешила мне на помощь.