Вы ждали такого от Первого канала? Я – нет.

Роберт Эр (Роберт Рождественский) – Алексей Ильин

Теперь о том, что не понравилось, то есть о недостатках. Они есть. Ненаполненность и схематизм некторых персонажей – Окуджавы, Высоцкого, Солженицына… С другой стороны, они находятся на периферии картины, и нам некогда внимательно в них вглядываться – уследить бы за основными героями. Линия Высоцкий – Влади показалась очень упрощенной и блеклой. Мари Эжен в исполнении Софьи Заики мало чем напоминает Марину Влади, это какой-то другой персонаж, девочка-модистка с неестественным французским выговором…

Мне не хочется встревать в споры, кто получил рукопись «Доктора Живаго» из рук Пастернака – Аксенов или Вознесенский, но я точно знаю, что термин «шестидесятники» впервые ввел в употребление Станислав Рассадин в 1960 году в статье под тем же названием. Он, а не Аксенов. И он же позднее написал «Книгу прощаний», где рассказал, как после 1968 года советская художественная интеллигенция разошлась с властью…

Есть в картине один очень симпатичный персонаж – гэбешник Круглов. Прекрасно сыгран, да и герой у него неординарный – гэбист, который сочувствует своему «подопечному», предупреждает об опасности, помогает в тяжелых случаях. Критики закричали: мелодрама! Не бывает! А почему, собственно?

Вот был такой служащий царской охранки, кажется, Клеточкин его фамилия. Сочувствовал народовольцам, начал им помогать. Или в романе Пастернака невидимый помощник из партийных верхов, вызволяющий Юрия Живаго из передряг… Разве среди этой категории нет «людей»? Ведь даже среди фашистов «люди» были. Так что засчитываю Круглова в плюс, а не в минус.

Вот еще один спорный персонаж, которого называют «мелодраматическим злодеем». А мне при этом вспоминается Комаровский из «Доктора Живаго». Ведь и его можно так назвать. Семен Кочевой, известный оператор, участник войны, коммунист, орденоносец, лаурет высших премий государства. Он страстно полюбил Ралиссу, увез ее с собой в Москву, обеспечил жене беспечальную жизнь. Правда, затем, когда Ралисса стала от него уплывать, он обратился за помощью… к Килькичеву – как к другу и соратнику по партии.

Роль эту, как мы понимаем, не очень приглядную, взял на себя сам режиссер, Влад Фурман. И сыграл хорошо – правдиво. Сыграл не вполне негодяя, а человека «железобетонного», испорченного коррозией заслуг и отличий.

Фокус в том, что в реальности мужем Майи, возлюбленной, а затем жены Василия Аксенова, был Роман Кармен. К этому имени я с детства привыкла относиться с уважением – оператор, снимавший Гражданскую войну в Испании, бои Великой Отечественной…

Подумала в связи с этим вот о чем. Не знаю, каким был реальный муж Майи, в картине и зовут его иначе, и жена у него не Майя, а Ралисса. В конце концов мог Пушкин написать, что Моцарта отравил Сальери – при том, что историки эту версию отвергают (Лично я верю интуиции Пушкина!). А что скажете о Льве Толстом, писавшем исторических деятелей по своим, ведомым лишь ему лекалам! Согласна, что это проблема. Но не буду зацикливаться на этом персонаже в желании обвинить авторов в «очернительстве».

А вообще-то таких «желающих» сколько угодно. Многие из либерального лагеря. Вот неполюбившая картину Ксения Ларина спрашивает своих гостей, чего больше принес этот сериал – вреда или пользы. И по всему видно, что очень ей хочется, чтобы ответ был в сторону «вреда».

Вот уважаемая мною Зоя Богуславская, картину видевшая лишь в отрывках, называет ее «Санта-Барбарой». Почему? Почему у нас постоянная боязнь похвалить, порадоваться острой и важной для современности теме, прекрасным ролям, свежему слову, смелости, наконец?

Никита Хрущев и Андрей Вознесенский; фото: Сергей Смирнов/Известия

Лично я благодарна создателям фильма. Они сделали интересный сериал, приоткрыв перед современниками – вслед за сериалом «Оттепель» – кинодверь в шестидесятые.

Они напомнили нам, жившим в те годы, стихи и песни поколения «оттепели», а тем, кто родился десятилетия спустя, дали представление о светлой эпохе, так быстро закончившейся «танками в Праге», брежневским многолетним и липким застоем, развороченным революционной волной Перестройки…

О том, что происходит сейчас, – говорить не буду.

Выскажу пожелание. В истории российской поэзии было несколько необыкновенных групп, состоящих из талантов и гениев, соединенных между собой отношениями дружбы, любви, восхищения, соперничества… Говорю о поэтах Серебряного века – Ахматовой, Цветаевой, Пастернаке, Мандельштаме, пятым добавим сюда Николая Гумилева.

В 1960-е вокруг Ахматовой группировалась еще одна четверка поэтов – Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев. Пятым здесь может быть Александр Кушнер.

Отчего бы не сделать сериалы о них? Почему считается, что если сериал, то непременно «жвачка», непременно для домохозяек? Первый канал под водительством Константина Эрнста уже вошел в эти воды. Поплывем!

15.09.2016

Этот фильм – он шел в сентябре на канале КУЛЬТУРА в рубрике «КУЛЬТ КИНО» с Кириллом Разлоговым – заставил меня о многом задуматься. Назывался он просто «Семейная жизнь», был снят в далеком 1971-м английским режиссером Кеном Лоучем, но пробудил во мне мысли отнюдь не архаические – современные.

Скажу несколько слов о картине. Начну с последнего кадра. Аудитория медицинского факультета, перед студентами-медиками профессор. Идет разбор медицинских случаев. Прежде чем привести очередную пациентку, профессор вкратце рассказывает ее историю: «Молодая девушка. Хороший дом. Хорошее детство. Потом часто меняла работу. Попала в психиатрическую лечебницу». Вот в сущности и все, что он может сообщить.

Пациентку приводят. Она не просто молодая – юная. Зовут ее Джен. Она ни на кого не смотрит.

Профессор ее окликает: «Доброе утро, Джен! Как ты себя чувствуешь?»

Вопросы остаются без ответа, девушка безучастна. Торжествующий профессор поворачивается к аудитории: «Видите, она не отвечает? Яркий пример речевого блока. Будут вопросы?».

Зритель остается в неведении, будут ли вопросы. Ибо картина на этом кончается. Открытый финал. Вопросы предстоит задавать нам, зрителям фильма, – и не кому-то, а самим себе. Что случилось с девушкой, чья жизнь, в некоторых узловых моментах схваченная камерой, прошла сейчас перед нами? Почему она стала «случаем» для студентов-медиков?

Фильм смотрится почти как документальное свидетельство. Но это иллюзия. Такая же, как в повестях Довлатова, где «сконструированную» писателем реальность хочется принять за живую жизнь. Я восприняла эту ленту как параболу. Сценарист Дэвид Мерсер и режиссер Кен Лоуч рассказывают некую притчу о юной жизни – загубленной, подавленной, скорей всего, потерянной безвозвратно. Что же привело юную Джен к такому финалу?

Ответ – в названии. «Семейная жизнь». Жизнь в семье. И вроде бы, ее родители далеко не чудовища. Правда, по ходу дела мы узнаем, что сын давно уже с ними не живет и не навещает по праздникам, а старшая дочь сбежала из дома, вышла замуж, родила детей, и редкие ее визиты с маленькими дочками к «бабушке-дедушке» обычно кончаются скандалом.

Нижний уровень среднего класса. Однотипные домики, чуть менее унылые, чем наши «хрущевки», но о-чень с ними сходные. Работа на конвейере, где от Джен требуется успеть заполнить пуговицами все ячейки… Это раз.