Всё чаще звучали рассказы о путниках, ставших жертвами разбойников, не удосуживающихся даже скрывать собственные лица. Они нападали с деревьев, преследуя путников, и избивали бедняг до полусмерти, даже после того, как те отдавали им все свои ценности.

После гибели Яна Роберт осознал, что беспокоится гораздо сильнее, чем прежде. Если жертвами становились здоровые молодые мужчины, способные за себя постоять, то что говорить об остальных. Роберт с болью осознавал, что его обрюзгшее стареющее тело уже не так сильно и проворно, как раньше.

Он до сих пор не мог поверить, что юноша в самом расцвете сил гниёт в могиле. Это случалось уже со многими другими, но родной сын… Ян не мог погибнуть так глупо. Роберт не мог с этим смириться. Его коробило от того, что другие так считают.

Роберта раздражала мысль, что полгорода шепчется у него за спиной, будто он вырастил пьяницу и гуляку. Скорбь и негодование при мысли о сыне закипали в нём одновременно. Если бы парень не был таким упрямцем, то сидел бы в тот вечер дома и мирно ужинал в кругу семьи, а не шлялся по Брейдфорду, подвергая себя смертельной опасности.

Спеша домой, Роберт ни разу не остановился на отдых в гостинице. Он съел несколько жареных улиток{36}, да кусок вяленого мяса, не вылезая из седла, спровоцировав тем самым такую дикую жажду, что его кожаная фляжка с элем опустела задолго до того, как он достиг городских ворот.

Он мечтал отужинать в тишине со своей женой, только он и Кэтлин, и она, подливая гиппокраса в его кубок, будет интересоваться подробностями трудной поездки, нежно приглаживая его виски. В итоге он испытал неконтролируемый приступ гнева, застав свою семью за столом в Большом зале, приканчивающих вечернюю трапезу.

Кэтлин не ждала его к ужину? Эдит всегда считала это обязанностью любой благочестивой супруги. Теперь ему придётся ужинать в одиночестве, доедая остатки пирогов и остывшее жаркое. Вряд ли кто мог предугадать время его приезда, но в гневе Роберт и думать об этом не желал.

Едва он открыл дверь, как Леония бросилась к нему и заключила в объятья, зарывшись лицом в его грудь. Он провёл пальцами по её шелковистым локонам и поцеловал в макушку. Её радость несколько остудила гнев Роберта, но это не искупало вины Кэтлин, она должна была выбежать навстречу, едва заслышав во дворе топот копыт его лошади. Роберт сомневался, что она вообще его слышала, потому что с порога увидел, как Кэтлин сидит, склонившись к некоему юнцу, и так поглощена беседой, что не заметила, даже если бы вокруг неё заполыхал весь дом.

Мужчина полуобернулся к двери, и сердце Роберта ёкнуло. На мгновение ему показалось, что это Ян сидит в кресле, на привычном месте, которое он занимал с самого детства. Но в тот же миг призрак растаял, словно заслышав крик петуха, на него смотрело лицо Эдварда, сына Кэтлин.

Кэтлин поднялась и подошла к нему.

— Роберт, ты вернулся! Мы думали, что ты приедешь только завтра.

— Оно и видно, — огрызнулся он.

Кэтлин, казалось, не замечала его резкого, вызывающего тона, хотя нежный поцелуй, запечатлённый на его щеке, и остался без ответа.

— Надеюсь, всё прошло удачно, милый.

— Сносно.

Роберт подошёл к умывальнику в углу и ополоснул руки розовой водой, похлопав себя по щекам. Беата, опередив Диот, вручила ему чистое льняное полотенце, чтобы вытереть руки, и упивалась своей маленькой победой над соперницей. Кэтлин налила немного вина, грациозно протягивая ему кубок, словно девственная невеста в день свадьбы, но никто из них так и не удостоился благодарности. Беата была к этому привычна, но между бровей Кэтлин пролегла сердитая складка.

Роберт подошёл к столу, всё ещё сжимая в руке кубок с вином, и плюхнулся в огромное резное кресло. Деревянная конструкция заскрипела под его весом. Эдвард поднялся и отвесил вежливый поклон, однако Роберта возмутило, что тот тут же вернулся на место, не дожидаясь, пока он его отпустит, словно был в этом доме кем-то бóльшим, чем просто гостем. Роберт решительно отказался поселить сына Кэтлин в своём доме.

Адам и Леония переглянулись. Глаза Леонии возбуждённо зажглись. Мальчик чувствовал, что она знает секрет, который пока не собирается выбалтывать. Он быстро сообразил, что Леонии нравится наблюдать такого рода игры, и уже испытывал лёгкую дрожь от предвкушения.

Роберт взял внушительный кусок телячьего пирога и некоторое время ел молча. Прожевав, он обернулся к Эдварду.

— Немало удивлён застать вас здесь, мастер Эдвард. Я уж подумал, что теперь, когда тяжкий груз заботы о матери и сестре снят с ваших хрупких плеч, вы займётесь обустройством собственной жизни, может, даже вернётесь к родственникам вашего отца. Так поступают все сыновья.

«Не в этой жизни, — горько подумал Роберт. — Известно, как Эдвард исполняет свой сыновний долг. Скорее, он паразитирует на матери, присосавшись к ней, как пиявка».

Эдвард уже собрался возразить, но Кэтлин жестом приказала ему молчать, покачивая головой.

— Я уже рассказывала, Роберт, что после того зла, что совершил мой покойный муж, я не могла позволить детям оставаться там и становиться мишенью для соседских сплетен. Сыновей всегда попрекают грехами отцов, даже если они невинны.

«Отцам тоже приходится расхлёбывать за сыновей», — печально подумал Роберт.

Адам с любопытством наблюдал за Леонией из-под длинных ресниц, отчаянно желая спросить, что такого сделал её отец, наверняка что-то ужасное. Но он знал, что никогда не задаст ей этот вопрос даже наедине. Леония не любила, когда её допрашивают. Если она и посвящала кого-то в свои тайны, то делала это как королева, посвящающая в рыцари особо отличившихся подданных.

— Есть ещё кое-что, — сказала Кэтлин, наклоняясь вперёд, — хотя я и не хотела рассказывать тебе это сразу по возвращении, чтобы не расстраивать. Пока мы были на мессе в это воскресенье, кто-то проник в нашу спальню. Беата настаивает, что это можно было сделать, только забравшись по лестнице в окно. Это могли быть флорентийцы или даже тот монах, что шпионил за складом. Роберт, они искромсали нашу кровать. И я уверена, нам угрожали, предупреждали, что могут в любой момент ворваться и убить нас, пока мы спим.

Нож со звоном выпал из рук Роберта, он посмотрел на Кэтлин, словно громом поражённый. Одно дело — опасаться засады на тёмной улице или на большой дороге, и совсем другое — когда кто-то врывается в его спальню, единственное место, где он считал себя в безопасности…

— Что-нибудь украли?

Кэтлин покачала головой.

— Лишь изрезали постель.

— И не только это, мастер Роберт! — вмешалась Беата. — Хуже всего то, что оставили на кровати. Расскажите ему о черепе и свечах, госпожа. Я вздрагиваю всякий раз, как вспоминаю про эту бесовщину под нашей крышей. Злые чары, вот что это было.

— Что?! — спросил Роберт, уже совершенно обескураженный.

Но Эдвард и Кэтлин смотрели на Беату так, словно она бредит.

— Не было никакого черепа, Беата, — ласково произнесла Кэтлин.

— Был! Вы видели это так же ясно, как и я, не так ли, мастер Эдвард? Череп чайки, а в глазницах — две горящие свечки, насаженные на шипы.

Эдвард покачал головой.

— Не видел ничего подобного.

— Я подошла сразу же после того, как вы обнаружили этот хаос, — произнесла Кэтлин. — Я бы напугалась, увидев подобные ужасы, но, как сказал Эдвард, не было никакого черепа и свечей, кроме тех, что устанавливает и подрезает на ночь Диот.

Диот уставилась на Кэтлин с миной недоумения и тревоги на пухлом лице. Теперь она дёрнулась, словно очнувшись от транса, и энергично закивала головой.

— Свечи… на шипах… они всегда на своём месте. Я каждый день прибираю покои госпожи. Я знаю, что куда поставить. Кроме себя это никому не доверяют.

Беата растерянно смотрела на лица собравшихся за столом, словно они говорят на иностранном языке.

— Это бесовщина была там, мастер Роберт, клянусь, — возразила она. — Я видела собственными глазами, прямо посередь кровати.