А среди всех этих размышлений рождалась в девушке надежда, что в один прекрасный день ей удастся убежать из рабской неволи. Порою, наедине с собой под надёжной защитой леса, она предавалась этим мечтам; но радость надежды вызывала в душе Заряночки такое смятение, что справиться с бурным этим чувством бедняжка не могла; земля словно бы вздымалась ей навстречу, и леса кружились перед её взором, так, что девушка не могла устоять на ногах, но без сил опускалась в траву и лежала так, безутешно рыдая. А затем чаще всего жар в крови сменялся леденящим холодом, и девушка начинала бояться, что однажды ведьма заметит ликующий отблеск заветной надежды в глазах пленницы и поймёт, что это значит, либо случайно сказанное слово ненароком выдаст непокорную; и воображение немедленно подсказывало Заряночке, что тогда с нею станется, а это нетрудно было себе представить, и картины эти являлись несчастной снова и снова, пока не обессиливали и не изматывали её совершенно.

Но тревожные эти мысли, хотя и не покидали девушку ни на миг, не столь часто терзали её невыносимою мукой, но скорее отзывались тупою болью, что приходит после того, как затянется рана: ибо воистину приходилось Заряночке трудиться от зари до темна, и ничуть она на это не сетовала, ибо работа облегчала для неё пытку надежд и страхов и даровала крепкий сон и радостное пробуждение. Коров и коз полагалось невольнице доить; и пахать, и сеять, и жать в поле, в зависимости от времени года; и уводить скот на лесные пастбища, когда луговые оказывались затоплены либо выжжены солнцем; она же должна была собирать плоды сада и орехи – в лесу, а в сентябре отрясать с веток каштаны. Она сбивала масло и сыр, молола зерно на ручной мельнице, замешивала и пекла хлеб – словом, зарабатывала себе на пропитание тяжким трудом. Более того, девушка выучилась искусству стрельбы из лука и по приказу госпожи своей отправлялась то и дело в чащу, чтобы подстрелить оленя либо косулю и добыть свежей дичины; но и на это Заряночка нимало не сетовала, ибо в лесах обретала она покой и мир.

Правда и то, что порою, как брела она сквозь чащу, или по прогалине, или по лесной поляне, вдруг охватывала её робость; тогда девушка старалась ступать легко и неслышно, чтобы шорох листьев или треск сучка не растревожили неведомых созданий в человеческом обличии, дьяволов, или проклятое ныне божество, или деву народа Фаэри*. Но если и впрямь скрывались в лесу подобные создания, либо мудры они были и предпочитали не показываться на глаза, либо добры и не желали пугать простодушную девушку; а может статься, и не осталось их вовсе в те времена. Как бы то ни было, никакое зло не коснулось Заряночку в Эвилшо.

Высока и стройна ныне милая Заряночка; загаром позлащены её обнажённые ноги там, где не прикрывает их жалкое серое рубище и ещё более жалкая нижняя сорочка, что и составляют все её одежды, кроме как в непогоду; тогда, правду сказать, к облачению девушки добавляется плащ из козьих шкур. Колдунье дела не было до того, во что одевается её служанка; да и Заряночку не настолько это заботило, чтобы отважилась она навлечь на себя гнев госпожи, обратившись к ней с просьбой.

Но как-то раз однажды по весне, когда ведьма пребывала в лучшем расположении духа, нежели обычно, ибо день стоял погожий и тёплый, хотя февраль только-только ещё близился к концу, Заряночка, краснея и стыдясь, робко попросила об одежде, что более пристала бы женщине. Колдунья же, оборотившись к ней, угрюмо молвила: «Тьфу, дитя! – это ещё на что? Нет тут мужчин, и некому на тебя заглядываться. Я ужо сама позабочусь, чтобы к должному времени сделалась ты холёной да ладной. Но послушай-ка! Ты девчонка сноровистая; возьми оленью шкуру, что висит вон там, да пошей себе башмаки на ноги, ежели хочешь».

Так и поступила Заряночка, и скроила башмачки, подогнав их по ноге; но, пока сшивала она кожу, пришла девушке в голову новая причуда. Совсем недавно попались ей под руку шёлковые нити разнообразных оттенков; и вот унесла она шёлк, и башмачки, и иголку в лес, и устроилась под огромным раскидистым дубом, где частенько сиживала, и радостно принялась расшивать мягкую оленью кожу. Немало времени потребовалось Заряночке; и на следующий день вернулась она к вышиванию, и ещё на следующий, и ещё много дней подряд трудилась девушка над башмачками, как только выдавалась у невольницы свободная минутка, и однако же далеко оставалось работе до завершения.

И вот однажды утром ведьма, расхаживая по дому, глянула на ноги пленницы и раскричалась: «Что, до сих пор боса, словно курица? Или испортила ты добрую оленью шкуру и осталась без обуви?» «Нет, госпожа, – отвечала Заряночка, – но башмаки не вовсе ещё готовы». «Покажи мне, что есть», – велела ведьма.

Заряночка отправилась к крохотному своему сундучку и принесла башмачки не без робости, ибо не знала, как отнесётся госпожа к тому, что трудится служанка над обувью столь долго; только ли выбранит или ещё и накажет, ибо даже в те дни ведьма порою поднимала на девушку руку. Но когда хозяйка взяла башмачки и рассмотрела их и увидела, что вышиты по коже дубовые листья, и цветы, и кролики, и белки, она только улыбнулась Заряночке как-то мрачно и молвила: «Ну вот и выходит, что дурочка ты, раз тратишь своё время и моё на такие игрушки; и заслужила ты по справедливости хорошей порки. Однако поступаешь ты так согласно природе земных женщин, дабы украсить тело своё, а дальше – хоть трава не расти. И хорошо; ибо хочу я, чтобы поскорее проявилась в тебе женщина; ужо помогу я тебе принарядиться, раз обращаешься ты с иглой столь умело».

С этими словами направилась ведьма к тяжёлому сундуку и извлекла оттуда отрез зелёной ткани и ещё превосходного льняного полотна, и сказала Заряночке: «Возьми вот это, и пошей себе платье и новую сорочку, и ужо укрась их на славу, как свою новую обувку, ежели пожелаешь; вот ещё тебе в придачу». И вручила она девушке две горсти шёлковых и золотых нитей, и молвила: «Пока мастеришь ты себе франтовские наряды, мне, верно, ничего не останется, как взять на себя большую часть твоей работы. Однако кто знает: глядишь, и забредёт сюда кто-нибудь вскорости, и сочтёт пташку ещё краше благодаря ярким пёрышкам. Теперь ступай от меня прочь; я же примусь работать за двоих и размышлять о делах великой важности».

И кто же обрадовался, как не Заряночка; она порозовела от нежданного счастья, и опустилась на колени, и поцеловала ведьме руку, а затем пошла себе в лес со своей бесценною ношей, и трудилась под заветным дубом день за днём, ни одного не пропуская: либо там, либо в доме, ежели непогодилось. Случилось всё это в середине марта, когда распевали птицы, на боярышнике распускалась молодая листва, так что казалось, будто бледно-зелёные облака легли между могучими серыми стволами дубов и каштанов; а у озера только что пробившийся из-под земли луговой шафран открывал бутон за бутоном. Но вот закончился март, а за ним и апрель, а девушка всё ещё работала себе, весьма тому радуясь; и вот май стал клониться к концу, и на склоне холма прямо перед взором Заряночки пышным цветом расцвели колокольчики.

На всё это время ведьма предоставила Заряночку самой себе и не поручала ей никакой тяжёлой работы в поле или по дому, но всё исполняла сама; однако неразговорчивой сделалась она с девушкой и порою поглядывала на неё грозно. И вот как-то вечером, когда Заряночка возвратилась из леса, ведьма подступила к ней и уставилась прямо в лицо ей, и сказала вдруг: «Не затаила ли ты в сердце желания бежать от меня прочь и меня покинуть?»

Страх острой болью пронзил сердце Заряночки при этих словах, и вспыхнули её щёки, а в следующее мгновение все краски сбежали с её лица, однако девушка вымолвила-таки: «Нет, госпожа моя, нет в моём сердце такого желания». Ведьма окинула её свирепым взглядом и молвила: «Ежели попытаешься бежать и не удастся тебе, то пожалеешь ты об этом только раз, зато на всю жизнь; а что не удастся тебе, так иначе и быть не может». На этом умолкла колдунья, а затем добавила более мягко: «Потерпи да поживи со мною ещё немного, а впоследствии найдутся у тебя причины радоваться, и очень скоро уже».