Никто не пытался его перебить, все ждали, пока им дадут слово.

– Важно и серьезно другое, – продолжил Тадеуш, – они убили сына моего двоюродного брата и моего племянника, а это очень нехорошо.

Один из собравшихся мужчин, сидел в кресле, плотно сжав губы, глаза его налились кровью. Это был отец Ромы, двоюродный брат, а также правая рука Тадеуша. На вид ему было немногим больше сорока, он был крепко сложен и невысок. Мимические морщины выдавали в нем человека не склонного улыбаться. Звали его Стас.

Тадеуш сказал.

– Нам надо наказать мусаров, но после этого мы будем вынуждены уехать из этого города. Все это понимают?

Это понимали все.

Какими бы ни были продажными и прогнившими менты, убийства своих коллег они не простят, и тогда в таборе случится Варфоломеевская ночь.

– Итак, я прошу каждого высказаться, – сказал Тадеуш и закашлялся.

Первым высказался Стас.

– Послушай Тадеуш, послушайте друзья. Рома был моим любимым сыном, и я готов взять вендетту полностью на себя. Я просто приду в ментовку один и постреляю там как можно больше этих сук. После чего я готов принять смерть.

Тадеуш поднял руку, жестом заставляя Стаса замолчать.

– Дорогой брат, твоего сына убили не какие-то абстрактные мусора в ментовке, а конкретный человек. И у этого конкретного человека был конкретный командир. Ответить за смерть моего племянника и сына должны они, а не кто-то другой. Сначала надо выяснить кто эти люди, позже, дело надо тщательно подготовить, и выждать год, или два, чтобы по возможности развеять подозрения. Ты не думаешь о жителях табора. Пока мы будем готовиться и выжидать, наши люди смогут продать своё имущество и собраться к переезду.

Все согласно закивали.

– Поэтому, Стас, все мы знаем, как ты скорбишь, и скорбим вместе с тобой. Но пожалуйста, успокойся и наберись терпения, – закончил Тадеуш.

– Хорошо, Тадеуш, – покорно склонил голову Стас.

– Итак, я думаю, сегодня мы больше не будем ничего обсуждать, – обратился Тадеуш к собранию, – завтра мы должны проводить Рому в последний путь, а сегодня я поеду в контору и договорюсь с этими жадным мразями.

Собрание было закончено. Все неторопливо встали и разошлись.

Собакин привычно пропускал мимо ушей истеричные претензии супруги.

Он сам приготовил себе завтрак, помыл за собой посуду и взыскательно осмотрел форму. Ваня Собакин был очень аккуратным, он с детства был приучен держать всё в порядке и заботиться о себе сам.

Когда он женился по любви, он и представить себе не мог, что его любимая женщина будет ему домработницей. Он любил её и хотел себе подругу жизни. Подругу… гавёных дней его суровых.

Не тут то было. Как оказалось, для женщин гораздо привлекательнее другой склад мужчин. И дело даже не в том, что он не бил ее и не заставлял делать работу по дому, сейчас это уже становилось не модным. Дело было в том, что Ваня Собакин был добрым, ласковым и нежным. Он уважал женщин, был галантен. Всегда подавал руку и сам помог залезть себе на шею.

Постепенно привыкая, сначала к недовольной гримаске, потом к недовольному тону, Собакин за два года супружеской жизни пришел к тому, что уже привычно выслушивал ежедневные оскорбления и истерические крики.

В глубине души он понимал, что так не должно быть, но поделать с этим ничего не мог. Те остатки воли и духа, которые он приносил домой с работы, позволяли ему лишь приготовить себе еду и привести в порядок одежду.

Он поправил перед зеркалом в прихожей галстук, надел фуражку, вздохнул и молча вышел из квартиры.

Впереди были дежурные сутки.

***

Когда Ваня Собакин выходил из дома, Зубин уже был на работе. Он всегда приходил раньше всех. То была привычка, да и делать ему дома было нечего.

Одинокий мужик, разочаровавшийся в жизни и в людях. Дома на него постоянно нападала тоска. Он думал о гнилой системе, продажных ментах, думал о гнусных людях, которые заслуживают именно такую систему и таких ментов.

Все эти мысли грузом давили его мозг, и лишь уходя на работу, зарываясь кипой бесполезных бумаг, он забывался и мог играть свою привычную роль.

Его рабочий кабинет был как бы кабинетом в кабинете. За перегородкой работали его непосредственные подчиненные Евгений Семёнов и Иван Собакин. Еще было слишком рано, но Зубин услышал, как кто-то вошел.

Он встал и прошёл в кабинет. Это был Семенов.

– Здравья желаю, товарищ майор, – поздоровался Женя.

– Почему так рано? – спросил Зубин.

– С женой поссорился, товарищ майор.

Это было типично для мента, поссориться так, что уйти из дому, поэтому Зубин не стал больше задавать никаких вопросов и вернулся к себе.

На столе зазвонил телефон внутренней связи. Майор поднял трубку.

– Зубин, – ответил он.

– Зайди ко мне, – без предисловий прохрипел голос начальника городской милиции и положил трубку.

Это тоже было непривычно рано, однако, он понимал в чём причина вызова и не удивился.

Зубин вышел из кабинета, прошел по тусклому коридору, пропитанному запахами гуталина, пота и носков, завернул в конце коридора на лестницу и поднялся на пятый этаж.

Без стука открыл дверь с надписью приёмная. Очередной генеральской подстилки ещё не было, поэтому он прошел через пустую секретарскую обитель, два раза стукнул костяшками пальцев по двери с надписью начальник УВД и открыв дверь рявкнул.

– Разрешите войти, товарищ генерал-майор!

Рылов угрюмо сидел во главе огромного стола, подперев сцепленными пальцами рук, огромную кабанью морду. Он молчал.

Зубин зашёл в кабинет и встал напротив Рылова.

Наконец Рылов начал тихим вкрадчивым голосом.

– Какая необходимость была в убийстве племянника цыганского барона, Зубин?

– Товарищ, генерал-майор, – по-уставному чётко чеканил Зубов, – в момент проведения операции, подозреваемый был вооружен, и своими действиями создавал угрозу жизни личного состава…

Рылов перебил его, уже более громким голосом.

– Какая! Необходимость! Была! В убийстве! – последние слова генерал проорал брызжа слюной.

Губы Зубина стянулись в тонкую ниточку. Он ненавидел эту кабинетную тварь. Он хотел сейчас же, взять с его стола именную ручку и воткнуть в эту свиную шею. Он сквозь зубы с угрозой в голосе сказал.

– Убийство, имело бы место, в случае, если бы подозреваемый воспользовался оружием по назначению. Мои люди не совершали убийства, мои люди произвели ликвидацию опасного преступника, – с расстановкой закончил Зубин.

Он смотрел в упор на генерала. Что-то в этом взгляде не понравилось Рылову, ему стало немного страшно, он отвел взгляд в сторону, взял бумаги со стола и спросил.

– Рапорт готов?

– Так точно, – ответил Зубин, – в компьютере.

– Передашь с секретарем. Свободен.

Зубин молча вышел. С некоторых пор он стал позволять себе вольности с генералом. Не потому что стал его другом, а наоборот. С каждым днём терять ему становилось всё меньше.

Он был одиноким, и топил своё одиночество в работе. Майор понимал, что вся его работа это всего лишь синхронные движения одного винтика в бюрократическом механизме. Они существовали не для того, чтобы уничтожать преступность, их задача была подпитывать её, давать ей жизнь, каждый раз, когда она задыхается. Ведь их ментовское существование полностью зависело от существования преступности.

Куда было отправить все эти сотни тысяч ртов, если вдруг преступность бы перестала существовать? Чем было занять в такой ситуации вчерашних полисменов? Куда девать, ежегодно поступающие на службы толпы выпускников академии МВД?

Система должна работать стабильно, и для этого нужны такие как Зубин, ведь это они обеспечивают её бесперебойную работу.

А руководят этим процессом такие как Рылов и те, кто выше них. Это они решают сколько и когда будет преступности. Это они обеспечивают очаги возгорания уголовной мрази там, где её становится меньше. Это они собирают львиную долю всех млей, которые выделяет бюджет. И это они получают мли от преступных боссов.