«Боже, дай мне разум и душевный покой,

Принять то, что я не в силах изменить,

Мужество, изменить то, что могу,

И мудрость, отличить одно от другого»

Карл Нибур

Далеко-далеко тянется река Волга, тысячи километров. А по берегам ее то и дело мелькают города, леса, поля…

Много всего повидала Волга за свою долгую жизнь. Сменялись поколения, вымирали биологические виды, шли войны и высыхали мелкие речушки, впадающие в нее.

А Волга всё текла и текла. Раньше и называлась то она по-другому, а еще раньше и вообще другими звуками.

С самого своего рождения Волга текла и текла…

А на берегах ее вырастали все новые города…

Среди них появился однажды крупный и величественный Сталинбург…

Во времена активного коммунизма этот город достиг небывалой величины. Его архитектуру нельзя было ни с чем сравнить.

Он раскинулся по обе стороны Волги и был крепко соединен между берегами множеством мостов. По окраинам города, словно стены крепости, на всём периметре расположились заводы. Алюминиевый, сталелитейный, химический…

Центральная часть города была заполнена грозными зданиями, где обитали народные лидеры. Вот городская дума, вот суд, вот и администрация, а там поодаль ФСБ и МВД.

Совсем недавно, всё это называлось по-другому, но особенного смысла от перемен названия не поменялось. В корне всё оставалось таким же как и сто, двести, триста лет назад.

Когда с играми в коммунизм было покончено, многие города, Рассеи были переименованы, но Сталинбург сохранил название.

Это был город крепкой воли, такой же, как и его жители. Здесь не принято было идти на компромиссы, которые угрожали моральным принципам. Здесь жили люди сильные духом.

Но капля камень точит, и даже самая твердая эрекция обречена со временем на размягчение, если целый организм угасает, травится, мельчает, стареет…

Старая школа умирала, молодая всё чаще смотрела в сторону Воскмы и других Европейских столиц. Молодёжь разбегалась, старики умирали.

Оставались немногие, а прибывали другие. Совсем другие люди, далёкие по духу тем прежним.

Далёкие и чужие.

И хотя последняя перепись населения и показала, что в Сталинбурге проживает миллион людей, едва ли это было похоже на правду…

Но Сталинбург продолжал стоять, раздражая многих своим гордым именем.

А Волга равнодушно продолжала течь…

-… как меня это всё задолбало уже, слышишь меня или, нет!

Она орала как потерпевшая уже второй час, выкрикивала с кухни всякую дрянь, в классическом стиле, про потраченные на него лучшие годы и прочее. Он уже давно перестал отвечать, с интересом наблюдая, закроет ли она свою поганую пасть, и через сколько времени это случится, если случится.

Но ей похоже не было нужды в диалоге, достаточно было осознавать, что в соседней комнате сидит он, и что он слышит все её претензии. Как и соседи справа, слева и по диагоналям. Ее подруги потом с готовностью ей посочувствуют, и она может быть уверена, что все они прекрасно слышат сейчас всё то, что она говорит, благо планировка панельного дома не оставляла в этом сомнений.

– Ты конченное мудило, ты даже не в состоянии обеспечить семью нормальным жильем! Все нормальные люди давно переехали в приличные дома из этих холуп! Старьё! Дерьмо!

Когда же настал тот момент, когда для него стало нормой, выслушивать подобное от этой тупой суки?

Два года назад они поженились, и всё было вполне пристойно. Он, молодой лейтенант, она выпускница педагогического. Всё ведь должно было быть нормально, почему так получилось, что он превратился в подкаблучника?

Зазвонил телефон. Начальство.

– Здравья желаю, товарищ майор, – нажав кнопку принятия вызова, сказал Ваня Собакин. В трубке что-то кратко объяснили, – так точно, товарищ майор, всё понял.

Ваня Собакин, повесил трубку и с удивлением отметил про себя, что рад этому вызову на работу в выходной день.

Он быстро оделся, и выходя из квартиры с отвращением к себе, выдавил.

– Зай, я на работу, начальник вызывает, извини.

И не слушая, что там в ответ изрыгает это чудовище, стремительно побежал вниз по лестнице.

***

Собакин постучался, и открыл дверь.

– Разрешите войти, товарищ майор!

Коренастый мужчина лет тридцати пяти с волевым лицом и седыми волосами, не отрываясь от телефона, посмотрел на Собакина и кивком указал на кресло перед ним.

– Да, я понимаю, – продолжал он телефонный разговор, – так точно, да. Знаю, конечно… Никак нет, не брали его раньше.

Несмотря на уставную форму разговора, которая со временем врастает в лексикон любого госслужащего с погонами, в тоне этого человека не было слышно подобострастия, раболепия и других, так распространившихся в последнее время среди его коллег качеств. Он разговаривал с этим полковником, так, как он разговаривал бы с любым бродягой на улице. Не больше, не меньше. Просто при этом соблюдал общепринятую форму общения.

Это как неизбежность заполнения стопки бумажек ради получения еще одной. Если вы живете в цивилизованном обществе, вам придётся следовать его правилам, какие бы нелепые они ни были. Однако это не заставляет вас пресмыкаться в органах государственной бюрократии перед клерками и ходить с раболепием на поклон к их начальнику. Вы можете просто заполнить все бумажки и молча их сдать, не произнося при этом никаких лишних слов. Это как процедура выдавливания гноя из фурункула, больно, неприятно, но надо.

Таким и был майор Владимир Зубин, человеком понимающим грань, где кончается необходимость и начинается сверхмера.

Ваня Собакин, как и большинство подчиненных Зубина, восхищался им и уважал его больше всех. Он видел грациозность в любых движениях Зубина, каждая сказанная им фраза, казалась Собакину мудростью. Словом если бы не довольно маленькая разница в возрасте, какие-то 12 лет, Собакин с удовольствием называл бы такого человека своим отцом.

Таким отцом, который всегда всё решит и разрулит, защитит и накажет врагов. Отец, который всегда во всем разберется.

–Хорошо, понял вас, разберусь, – словно услышав мысли Собакина, закончил разговор по телефону Зубин.

Он положил трубку стационарного телефона, задумчиво посмотрел в окно и сказал.

–У нас намечается большая операция, Иван, она будет сегодня. Сейчас я собираю группу и едем. С СОБРом.

Старший лейтенант Собакин, привык к такой манере начальника, начинать сразу и без предисловий, поэтому, просто молча слушал.

Зубин продолжил.

– Опасались утечки, поэтому об операции все узнают, непосредственно перед выездом. Поедем брать цыган.

О цыганах все в отделе знали, потому что они орудовали в городе вот уже больше двух лет. Дело у них было нехитрое, однако очень прибыльное. Заключалось оно в следующем.

За 30 километров от города, товарные поезда всегда делали часовую техническую остановку. Когда на такой остановке стояли поезда с цистернами бензина, из лесополосы выбегала шайка, которая дырявила цистерны у днища и «по чуть-чуть» сливала бензин из каждой канистры. После этого дырку моментально заделывали специальными пробками и по прибытии на место, никто пропажи не замечал. Учитывая, что точный объем до литра в таких канистрах не замерялся, а общий вес груза в них составлял более 12 тонн, цыгане организовали весьма прибыльный бизнес, ведь этот незаметный на общем фоне утерянный объем составлял с каждого поезда, более тысячи литров бензина. А поезда проходили минимум раз в неделю.

Со временем даже не осталось уже не продырявленных ранее цистерн. Они просто вытаскивали «пробку», поставленную раньше и доили свежую цистерну.

Как так вышло, что генерал дал команду производить арест, спустя два года, после обнаружения банды, Собакин старался не думать.