– Так, может, это? – спросил Обухов. – Встретимся вечерком у девятнадцатой школы? Там кафешка образовалась. Посидим, вспомним…

Я ответил согласием. Складной нож с выкидным лезвием лежал теперь постоянно в кармане – только бы не попасть врасплох.

У меня отлегло от сердца, и я принялся за работу. Целый день я корпел над дипломной работой, к вечеру вышел на улицу и направился в сторону улицы Волжской. Вдоль нее, серединой, здесь проходила старая липовая аллея. Войдя в аллею, я двинул в сторону школы.

Деревья только что распустились, и думалось тут легко.

Свернув с улицы Волжской, я оказался на просторном школьном дворе, поросшем тополями, кленами и липами. От бывшей школы для слаборазвитых детей осталось лишь здание, отданное в аренду под склады для коммерсантов. С северной стороны здесь оказалось летнее кафе, обнесенное стальным заборчиком. Вокруг кафе разрослись акации.

Петьки Обухова в кафе еще не было – там вообще никого не было. Шашлычник еще только разводил мангал. Две официантки и бармен слонялись по залу, обирая по углам паутину и протирая столы.

Потом народ стал потихоньку собираться, запахло шашлыками, а Петьки Обухова всё не было.

Петька-Петух на завалинке протух! Я был готов порвать негодяя на части. Он сорвал меня из дома, а сам не пришел. И когда я уже уходил тем же путем в сторону улицы Волжской, то услышал позади себя свист. А услышав, обернулся, хотя с детства помнил, что оборачиваться на чужой свист – плохая привычка.

Обухов стоял возле кафе, расставив ноги, и махал мне рукой, так что пришлось возвращаться.

Петька, не дожидаясь меня, плюхнулся на пластиковый стул, к нему подошла официантка в зеленом сарафане.

Петька был в форме, и это меня удивило. Явился в «доспехах», чтобы на него пялились со всех сторон.

Я поздоровался с ним за руку и сел напротив.

– Прости, что опоздал, – бурчал тот, оборачиваясь к даме.

Та взяла заказ на карандаш и отвалила, виляя бедрами.

– Рассказывай, – велел Обухов. – Что за звонки, откуда им известен твой телефон?

Петька поражал меня своей циничной наивностью, как, впрочем, и дядя Вова Орлов. Я знал ровно столько же, как и они.

Петька откинулся на спинку стула:

– Не переживай. В обиду не дадим… Будет сидеть, пока не подохнет…

– Приятно слышать. Хотя он знает теперь мой телефон.

Петя повел глазами по сторонам, мельком взглянул мне в лицо и продолжил:

– Мы же их всех перебьем. По одному.

– Кого их, Петя? Очнись. Мы даже не знаем, кто за Пашей стоит. Они, может, контролируют весь город – неужели до тебя не дошло?

Обухов побежал глазами меж столов. Это был страх. Потому мент, вероятно, и пришел в форме, чтобы хоть как-то себя защитить.

Водка прибыла в объятиях пива. Следом приехал шашлык.

Петька бубнил, чавкая:

– Зря ты с этой анонимностью затеял. Толку, как видишь, никакого – один только шорох.

Он был прав как никогда. Впрочем, пока Паша Коньков находился на экспертизе в психушке, меня никто не тревожил, но стоило Вялову снова взяться за Пашу, как тут же вспомнили обо мне. Выходит, обо мне узнали после очной ставки.

Петька плеснул себе водочки.

– За нас, дружище, – сказал и вылил содержимое себе в глотку.

– Это понятно даже пьяному ежу, – продолжал я, вертя пальцами рюмку водки. – Убийца не знал, что очная ставка состоится с анонимным свидетелем.

– Ты выпей, – говорил Петя, закусывая шашлыком. – Зря ты расстраиваешься. Мы же если начнем их утюжить, от них же перья потом полетят. Знаешь, как начальник УВД настроен?

Я не знал.

– Он прямо сказал, что наше благополучие зависит теперь от нас самих, и что если мы будем развешивать уши, то нам их оттопчут…

Это были всего лишь слова, не подкрепленные конкретными действиями. Говорить у нас всегда умели.

Мы налили по второй и не заметили, как осушили бутылку. Потом принялись за пиво, говоря о разном и вечном. О нашей службе на Кавказе, о Мишкиной большой любви, о Людмиле, которую пришлось ему завоёвывать. Дело в том, что Люська была участковым уполномоченным, старшим лейтенантом, а погибший наш друг до последнего носил лычки старшего сержанта и учиться не собирался.

– Он мог получить офицерское звание, – говорил я. – Для этого надо было хотя бы поступить на учебу.

Петька чмокал губами. Поздно об этом говорить. Нет больше Мишки Козюлина. Осталась лишь вдова и сын-карапуз, который ничего пока что не соображает.

От выпитого меня потянуло в «отлив». Следом отправился Обухов. И когда мы вернулись, я продолжил ту же тему:

– Он еще отомстит за отца – вот посмотришь. Он же весь в него! Вылитый Козюлин…

– На мать он походит, – перебил Петька. – В крайнем случае, на деда…

– Но как ты так можешь, если у него даже губы!

Я не успел закончить: в зарослях акаций вдруг обозначилась чья-то фигура, шевельнулись листья, и в мою сторону уставился пистолетный ствол.

Если б я был трезвым, то упал бы на пол чуть раньше. Звук выстрела напрочь меня оглушил. За ним последовали еще. Я валялся на полу, а из-за акаций били, не переставая, пока не кончились патроны.

Женщины визжали. Петька валялся рядом со мной, щупая пустую кобуру.

Не дожидаясь, пока по мне вновь начнут палить, я вскочил и щучкой махнул через ограждение. В руке щелкнуло выкидное лезвие. Однако вставлять «перо» оказалось некому. Кто-то большой уносил ноги за угол школы – туда, где ревел на больших оборотах двигатель чьей-то машины. Человек вильнул за угол, двигатель взревел, и сделалось тихо.

Оглядываясь по сторонам, я подошел к углу, но никого там не увидел. Здесь пахло выхлопными газами, виднелись свежие клочья порванной колесами травы.

Судьба вторично усмехнулась надо мной. Я был цел, тогда как о состоянии Петьки Обухова можно было только догадываться. Впрочем, я успел заметить, как тот метнулся в открытую настежь дверь.

Я вернулся к кафе и тут понял, насколько сильно меня трясет. Если бы у меня были блохи, они передохли бы все от страха. Петьки не было. И никто не знал, куда умчался мент.

Мужик, похожий на бегемота, материл возле стойки бара какого-то Михаила Сергеевича и его покойную Раису, словно именно они испортили ему вечер.

– Урод! С печатью на харе! – ревел мужик. – Комбайнер недоделанный!

Убитых или раненых, к счастью, не оказалось. Посетители, как тараканы, моментально разбежались. Какое-то время я еще оставался в кафе, глядя по сторонам и надеясь увидеть Обухова, однако тот всё не появлялся.

Скорее всего, он побежал за помощью. А раз так, то мог появиться с минуты на минуту. Я вышел из кафе и направился к перекрестку. И сколько бы ни смотрел по сторонам, так и не увидел долгожданного милицейского «маяка».

Торчать сорокой на колу не было никакого смысла. Я набрал Петькин номер, но телефон у того оказался почему-то отключен. Петьку могли отключить, затащив в какую-нибудь дыру.

Я набрал номер РУВД и, услышав голос дежурного, стал тараторить о происшествии. Впрочем, мое сообщение о стрельбе дежурного не вдохновило. Меня принялись расспрашивать – когда это было, кто и в кого стрелял, и сколько при этом образовалось трупов. А поскольку потерпевших не оказалось, мне велели оставаться на месте и ждать, так как оперативная группа пока что находится в другом месте.

Отключив телефон, я не стал испытывать судьбу и зашагал той же дорогой к себе домой. Шел и сжимал рукой нож. Стоит нажать кнопку, как металл выскочит наружу. Я думал, что вряд ли в жизни есть теперь место, куда бы ни забралась рука проходимца. Добравшись до дома, я нажал на кнопку звонка. Мать открыла мне и впустила домой. Я прошел к себе в комнату и, не отвечая на расспросы родительницы, разделся и лег спать.

Закон о защите свидетелей так и лежал нечитанным, поэтому с утра я решил восполнить пробел, перед тем как вновь обратиться к Вялову. Я вынул бумажки из стола и прочитал «от корки до корки». И тут же влюбился в статьи, начиная от шестой и кончая двенадцатой. В них говорилось о мерах безопасности, личной охране, охране жилища и имущества защищаемого лица. Закон позволял выдать мне специальные средства индивидуальной защиты, средства связи и оповещения об опасности. Меня могли переселить в другое место жительства, заменить документы и даже изменить внешность. Кроме того, мне могли заменить место работы или учебы, а также поместить в безопасное место.