В ответ Дин услышал унылое мычание.
— Мне уже ничего не хочется.
— Значит, убить фашиста тоже уже не хочется?
— Какой смысл? Кто это оценит?
— А тебе обязательно чтобы ценили?
— А как же без этого? Я привык к медалям и кубкам.
— В этом твоя беда. Ты уже привык, но ещё не успел пресытиться. Какая разница, что одна девчонка не оценила твоих рыцарских порывов? У тебя уже есть перспективная девушка, которая любит тебя, и которой ты не должен ничего доказывать.
— В том-то и беда, что она меня любит уже который год. Мы вместе с седьмого класса. У нас все пацаны в команде меняют тёлок каждую неделю. Один я, как дурак, застрял с одной.
— С такой как Лили не стыдно застрять. Вот увидишь, она закончит юридический институт и займёт место прокурора. Джеку Рифу лет через десять на пенсию. К тому времени ты закончишь ординатуру и устроишься в военный госпиталь физиотерапевтом. Вы с Лили станете золотой парой Филадельфии, а эта неблагодарная мексиканская шлюшка будет мыть унитазы. Теперь ты понимаешь насколько глупы твои обиды?
Кенни вынужден был согласиться.
— Вот… вот почему я весь вечер пытался до Вас дозвониться. Я знал, что после разговора с вами мне станет намного лучше. Кажется, бар уже закрывают. Спокойной ночи.
Положив трубку, Дин вернулся к своему воспитаннику. Мартин лежал в той же позе, чуть заметно дёргаясь под удары скандинавского рока, совсем как обычный подросток. В полумраке ночного клуба он мог сойти за почти нормального. Если бы не следы надрезов на руках… Впрочем, тело парня выглядело не лучше. Зрелище было не для слабонервных. Не всякий врач мог спокойно смотреть на эту карту узловатых рубцов. Дин знал наизусть расположение всех штырей, пластинок и болтов, которые скрепляли то, что осталось от скелета Мартина. Свободная одежда сглаживая асимметрию. Около года назад парень наконец перестал расти. Теперь можно было планировать очередную серию операций. Ортопед уже продемонстрировал Дину модели имплантов.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Мартин открыл глаза и снял наушники.
— О чём Вы думаете, начальник?
— Ни о чём.
На самом деле Дин думал о том, что произошло пятнадцать лет назад, о той странной, невыносимой весне, которая отняла у него всё и возместила сторицей.
========== Глава 7. Добрые души ==========
Филадельфия, 1967 — городской госпиталь, отдел травматологии
Во дворе городской больницы уже давно затихли сирены и последних посетителей выпроводили из здания. Двадцатидвухлетняя медсестра Джин Типпетт стояла у распахнутого окна и шмыгала носом, не забывая затягиваться ментоловой сигареткой между всхлипами. Её более опытная коллега Китти Клеин легонько похлопывала её по плечу, хотя в голосе её были отчётливо слышны злорадно-назидательные нотки.
— Джинни, милочка, что ты себе думала, когда устраивалась в отдел травматологии? Неужели ты думала, что сюда люди поступают, чтобы удалить вросший ноготь? Смотри, если тебе такая работа не по нутру, ещё не поздно переучиться на стюардессу.
Джин выбросила окурок в окно и закрыла лицо руками.
— Боже, какая она была красавица!
— Ты всё ещё про Эмму Томассен? Фотомодели не отличаются умом, дорогая. Эта надралась и вихляла по дороге на своём задрипанном Шевроле.
— Мне трудно поверить, что я больше не увижу её лицо на обложке, — продолжала сокрушаться Джин. — Она была моим кумиром. Я волосы покрасила, чтобы быть похожей на неё. Так мечтала с ней лично встретиться, но не при таких обстоятельствах, конечно. Может это и к лучшему, что она умерла, не увидав… своё отражение после аварии. Я не представляю как я бы жила с такими уродствами.
Шведская красотка не была единственной пострадавшей, которую скорая помощь привезла в тот день, но на Джин именно её трагедия произвела неизгладимое впечатление. Её абсолютно не тревожила участь почтенных пожилых супругов, которые погибли в той же катастрофе.
— Да отпусти наконец свою инфантильную мечту, — сказала Китти. — Эмма Томассен уже пять часов как в морге. Её сын скоро там же окажется. Во всяком случае, у меня такое предчувствие. Я видела его медицинскую карту. Там перечислены все увечья. Нам его предстоит навестить. Тебе будет полезно.
Джин вцепилась руками в оконную раму и покачала головой. Ей не хотелось идти в детское крыло травматологии.
— Может, лучше навестим того старого мотоциклиста? — заикнулась она робко. — Он такой юморной. Сейчас бы пошлую шуточку в самый раз.
Китти неумолимо потянула её за пояс белого халата.
— Пошли. Тебе нужно познакомиться с нашим юным пациентом. Завтра тебе в любом случае придётся сменить ему повязку и поставить капельницу — если, конечно, он доживёт до утра. Если ты увидишь его сегодня, то по крайней мере будешь морально подготовленной, и завтра, при свете дня, для тебя это не будет таким шоком.
— Неужели это так необходимо? — простонала Джин.
— Если ты хочешь удержаться в этой больнице, то представь себе, да. Это при мне ты можешь устраивать тихие истерики. Боюсь, что начальству это не понравится. Мы с тобой сдружились, и мне бы не хотелось тебя терять.
Последние слова Китти были чистейшей ложью. На самом деле она молила Бога, чтобы Джин сломалась и добровольно уволилась. В отделении работал статный хирург доктор Флеминг, который недавно развёлся и на которого Китти уже положила глаз. Присутствие грудастой конкурентки ей было совершенно некстати.
— Спасибо, милая, — всхлипнула Джин. — Не знаю, как бы я продержалась без тебя эти две недели.
Ухмылялась, Китти обняла конкурентку за талию и потащила её по тёмному коридору по направлению к детскому крылу. В тот вечер оно было почти пустым. Большинство юных пациентов перевели в отдел реабилитации. Только в палате интенсивной терапии горел свет. Прерывисто дыша, Джин Типпетт подошла к окошку в двери и заглянула внутрь.
Зрелище, представшее её глазам, было не так ужасно, как она себе представляла. На высокой каталке лежало подобие маленькой мумии. Сквозь повязки на голове пробивалось несколько золотисто-рыжих прядей. Можно было подумать, что это был обычный ребёнок в наряде на Хеллоуин, который устал собирать конфеты и решил прилечь отдохнуть.
— Парни в реанимации загипсовали его на славу, — хмыкнула Китти. — Интересно, будут ли они разбивать гипс, если он умрёт, или так и похоронят его, как египетского фараона?
Джин передёрнулась от этих слов, не успев привыкнуть к чёрному юмору отдела травматологии.
— Может, это решение примет его отец?
Китти презрительно усмехнулась.
— И ты называешь себя поклонницей Эммы Томассен? Даже я знаю, что твоя скандинавская богиня не была замужем. Никто не знает, кто отец Мартина. Возможно, Эмма сама не знала. Если представить себе сколько агентов и фотографов её под себя подмяло… Впрочем, нельзя говорить плохо об усопших. Сомневаюсь, что на похороны кто-то явится. У неё не было близких друзей. Красивые женщины часто одиноки. Могу представить, как злорадствуют её конкурентки.
Джин зашмыгала носом по второму кругу, чего Китти, собственно, и добивалась.
— Может с ним поговорить? Ты думаешь, он что-то услышит?
— А что толку? Сомневаюсь, что голос чужой тётки его утешит. Лучше его не дёргать. Но капельницу тебе всё-таки придётся поставить и повязку на голове сменить.
— И что теперь будет? — спросила Джин.
— Не думаю, что его возьмутся реабилитировать. Скорее всего, его переведут на паллиативный уход.
— Какой уход?
— Паллиативный. Хоспис, дорогая, — Китти чуть не сказала «дура». — Он будет там лежать, пока природа не возьмёт своё.
Джин вздохнула с облегчением. По крайней мере, хоспис находился в другом здании, и мальчишкой занимались бы другие.
— Этого не будет! — раздался мужской голос у них за спиной. — Я этого не допущу.
Медсёстры вздрогнули и одновременно обернулись. В нескольких шагах от них стоял высокий, сероглазый юноша лет двадцати. Его левая рука была на перевязи, а лицо покрыто кровоподтёками.
