— Не шевелитесь, друг мой, — сказал епископ, прижимая мои плечи к подушке. — Вам стоит извиниться передо мной. Вы напугали меня.

— Я сам себя пугаю, — ответил я наобум, не разобравшись толком куда шёл разговор. — Иногда мне кажется, что моя собственная тень живёт своей жизнью.

— Вы бредите! Ещё бы, потеряв столько крови. Каково мне было, когда Вас принесли без сознания посреди ночи! Господин архидьякон, как Вас угораздило? Ваша грудь точно тигром истерзана.

Глянув вниз, я изумился. Вся грудь была искромсана, а на боку зияла рана. Браво, Фролло! Ты разукрасил себя на славу.

В комнате находился ещё один человек. Приглядевшись поближе, я узнал королевского лекаря. Чёрт подери! Похоже, мне не суждено было избежать лап этого шарлатана, чьи услуги мне давно навязывал Луи.

— Вас нашли у моста, — сказал лекарь со своей гадкой вкрадчивой улыбкой, потирая руки. — Вы истекали кровью. На Вас напали. Что же Вы так поздно бродили без своего верного звонаря? Сами знаете, какое неспокойное сейчас время.

— Как господину епископу известно, я был на суде, выполнял свои обязанности. Не могу же я таскать с собой Квазимодо в качестве телохранителя во дворец Правосудия? Глупости. Было не так уж поздно.

— Тем не менее, вы пострадали, — сказал Луи. — Есть же падшие души, которые не постесняются напасть на служителя церкви. Неужели вы не помните, как это случилось?

Обмякнув на подушках, я закрыл глаза.

— Не знаю. Я был совершенно один на улице. После заседания в суде я должен был куда-то зайти. Меня ждали. Один раз я взглянул на небо, и…

Я надеялся, что если убедительно сыграю роль умирающего, Луи оставит меня в покое и перестанет доставать с расспросами. Нет тут то было. Усевшись на край ложа, он принялся поправлять мне подушки, приговаривая:

— Бедный Фролло! У него отбило память. Не молчите, друг мой. Что угодно, только не молчите и не ускользайте в забвение. Поддерживайте с нами разговор. Вы обязательно вспомните, что случилось. Лекарь говорит, что рана не так уж глубока. Её промыли и смазали бальзамом. Вы в самых искусных и надёжных руках. Не тревожьтесь. Зачинщики будут пойманы. Я даже догадываюсь, кто они. Да что я говорю? Не догадываюсь, a уверен! Из меня бы вышел неплохой следователь. Сам Шармолю был бы впечатлён моим применением дидактического метода. Я полагал, что казнь этой голодранки Сменарды послужит уроком для всего племени. Похоже, они не испугались властей. Более того, они намерены мстить за неё.

Поняв, что притворяться умирающим было бесполезно, я открыл глаза.

— С чего вы взяли, что меня изранили именно цыгане?

— Здесь не обошлось без колдовства.

— Вот как? Что вас натолкнуло на такие мысли?

— Ведь дыр на сутане нет. Я тщательно её рассмотрел. Ни одного отверстия на груди! Цыганам известны заклинания, наносящие раны на тело жертвы без применения оружия. Так можно искалечить человека на расстоянии. Достаточно завладеть принадлежностью жертвы, например, обронённой монетой. Это не мои выдумки. Об этом говорил ещё покойный дез Юрсен! Он изучал обычаи белых мавров. Говорю вам, эти нелюди нацелились на самых видных парижан. Сначала Шатопер, а теперь вы, мой бедный Фролло. Я молю вас об одном. Не распространяйтесь о случившимся своим собратьям. Я могу рассчитывать на ваше молчание? Мне бы не хотелось, чтобы собор охватила паника.

— Сомневаюсь, что весть о моей смерти кого-то огорчит, — ответил я с ухмылкой. — Ван дер Моллен будет ликовать. Он давно заглядывается на мою должность. Для него это будет самый настоящий праздник.

— Этот фламандский выскочка меньше всего меня волнует. Мне бы хотелось пресечь слухи о том, что египтяне, якобы, завладели городом. Иначе воцарится хаос! Помните эпидемию чумы?

— Помню ли я? О…

— Ну вот! Вам же не хочется вновь пережить нечто подобное. Крики, стоны, суматоха, мародёрство. Представляете, что будет, если люди узнают, что архидьякон Жозасский стал жертвой сатанинских ритуалов? Да все служители собора разбегутся кто куда! Скажите, что просто захворали. Я дам вам столько времени, сколько нужно на поправку. Ни слова о ранах, о порче, о заклинаниях. Договорились?

Не помню, когда последний раз видел епископа таким встревоженным. Луи действительно боялся за порядок в приходе.

— Ваше Превосходительство, Вам должно быть известно, что я по натуре своей немногословен. Я не намерен жаловаться и показывать свои раны каждому певчему. Я благодарен за помощь, которую вы мне оказали.

— Нам предстоит самая настоящая война, Фролло. Но обычным горожанам не обязательно об этом знать. Пусть жизнь идёт своим чередом. Мы устроим облаву на цыган. Очень скоро город станет таким, каким он был год назад, а наши злоключения забудутся как страшный сон.

Меня чуть не разобрал смех от его последних слов. Как страшный сон! Что этому сытому диванному коту было известно о ночных кошмарах? Он искренне верил в правдивость своей теории и так же искренне гордился своей прозорливостью. Он был готов приступить к истреблению цыган. Я видел тупую решительность в его зелёных глазах-плошках. Он на полном серьёзе намеревался вырезать целое племя за преступление одной цыганки, которого она даже не совершила.

========== Глава 43. Беседа на галерее ==========

Проведя неделю во дворце Луи под надзором королевского лекаря, я готов был вернуться в свою мрачную монастырскую келью. Не то чтобы я совсем не доверял этому человеку. Называя его шарлатаном, я отзывался о нём несправедливо. Это был голос моей личностной антипатии. Как врач он был вполне адекватен. Уж с такой мелочью, как ножевая рана, он мог справиться. За несколько дней порезы у меня на груди начали затягиваться. Другое дело, что мне хотелось обратного, как дико это ни звучит. Подспутно я желал, чтобы они гноились и кровоточили, как моя душа. Запустив чудовщиный механизм, я не мог его остановить. Я заслуживал телесные страдания, но если бы на моём теле появились новые увечия, это бы не прошло незамеченным.

Более того, я целую неделю не видел Квазимодо. Мальчишка был склонен к домыслам и фантазиям. Моё длительное отсутствие могло натолкнуть его на превратные выводы. Учитывая, что он практически не имел контакта с внешним миром, было безопасно заключить, что весть о суде и приговоре цыганки его не достигла. Помнил ли он её вообще? Узнал ли бы он её перед казнью? Ведь ей предстояло каяться у портала собора. Мне смутно вспомнился эпизод, когда он наблюдал за ней сквозь щель одного из шиферных навесов. Даже если он был частично околдован её пляской, как любой другой парижанин, к его восторгу, несомненно, примешивалась злоба. Ведь это она привела его к позорному столбу. И что с того, что она подала ему воды? Я не придавал огромного значения её фривольному жесту милосердия. Ведь она с такой же лёгкостью вышла замуж за Гренгуара, чтобы спасти его от петли. За этими альтруистическими капризами ничего не крылось. Мне хотелось верить, что Квазимодо это понимал.

Увы, во время нашей следующей встречи я убедился, что переоценивал его зрелость. Я нашёл его на галерее, покинув епископский дворец. Мальчишка стоял, прислонившись угловатым, сутулым плечом к изваянию, скрестив могучие руки на груди. Рыжие волосы трепались на ветру. Кривое лицо излучало какую-то мечтательную тоску. Ему это выражение не шло абсолютно. Мне вдруг захотелось влепить ему затрещину, чтобы вернуть привычное и естественное выражение злобы.

Увидев меня, он не бросился к моим ногам и даже не пошевелился, из чего я сделал вывод, что он не слишком скучал по своему господину всю эту неделю. Ему и одному было неплохо. В то же время он разглядывал меня так, будто заметил во мне что-то новое. И он не ошибался. Я действительно не был уже тем человеком, который взял его на попечение пятнадцать лет назад.

— Учитель, — заговорил он наконец, — я хотел бы задать Вам вопрос, который меня некоторое время терзает.

Признаюсь, мне не понравился его тон, настырный и, как мне показалось, осуждающий. Мальчишка требовал от меня объяснений.