Я провожу ладонью по стопке книг о своих предках, Коттоне и Инкризе Мэзерах. Раз уж моя фамилия в этом городе приносит столько проблем, я хочу знать почему. В смысле, эти двое были высокоуважаемыми членами общества. Инкриз даже привез из Англии указ, провозглашающий Массачусетс провинцией.

К несчастью, Коттон был той еще проблемой. Безумно умный, он в возрасте шестнадцати лет окончил Гарвард, а к двадцати пяти годам мог писать на семи языках, включая ирокезские. Некоторые историки утверждают, что он был праведен и честен, но бо́льшая часть считает, что именно Коттон оказался главным зачинщиком судов над ведьмами. Он был так озабочен искоренением «зла», что ради этого соглашался вешать людей. Забавно, как теперь все иначе для Мэзеров в Салеме.

На страницу, которую я читаю, падает тень. Поднимаю взгляд и вижу стоящую в дверях справочного зала Лиззи. У нее разные глаза – один золотисто-коричневый, а другой зеленый, они выделяются еще ярче на фоне черных волос.

– Так, значит, это правда, – говорит она, изучая свои черные ногти с нарисованными на них блестящими черепами.

– Что, прости? – Я складываю листок с найденной информацией и прячу его в карман.

– Они сказали мне, что ты здесь.

Что она задумала?

– Они? Кто?

– Тебе не спрятаться в таком городке, как наш, Мэзер.

Я неосознанно задумываюсь об обвинениях в колдовстве. И тот факт, что она обращается ко мне по фамилии, тоже от меня не ускользнул.

– Говоришь, ты шла за мной?

– Нет, я говорю, что знаю, где ты. – Она отрывает взгляд от ногтей и оценивает меня своими разноцветными глазами.

По рукам пробегают мурашки. Не собираюсь даже притворяться, будто не напугана. Лиззи определенно имеет в виду не «только сейчас», а «всегда». Я пытаюсь отыграться:

– Итак, значит, свободное время ты тратишь, выслеживая меня? Какая дерьмовая жизнь.

На одно крошечное мгновение глаза ее сужаются.

– Скоро ты поймешь, что в Салеме только несколько вещей имеют значение, и ты к ним не принадлежишь. Всем плевать, что с тобой будет.

Это угроза? Если город хоть чему-то смог меня научить, это тому, что нельзя показывать, будто угроза тебя волнует.

– Сомневаюсь, что меня заботит, знаешь ли ты, где я нахожусь. Вау, ты узнала, что я читаю книгу. Поздравляю, какое открытие!

Она искренне улыбается:

– Подожди. Будет заботить.

Ну все. С меня хватит этих разговоров. Пинаю дверь носком черного ботинка, и она захлопывается прямо перед лицом Лиззи. По какому-то неудачному стечению обстоятельств, когда дверь с грохотом закрывается, в комнате выключается свет. Из крошечного окошка в двери, который теперь стал моим единственным источником света, видно, что Лиззи смеется.

Да вы шутите! Я встаю и ударяюсь коленом об один из деревянных стульев.

– Ай!

Отталкиваю стул и медленно пробираюсь к стене. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле. Я хлопаю по стене ладонями, нахожу маленький выключатель. Вверх, вниз, вверх, вниз. Ничего.

Хватаю за ручку дверь и тяну, но она не поддается. Я тяну сильнее. Ничего. Налегаю на нее всем весом, дергая изо всех сил. По-прежнему ничего. Лиззи уходит, оставляя меня в закрытой комнате совершенно одну.

Она как-то меня заперла? Насколько могу судить, задвижки на двери нет. Ей бы понадобился ключ. Как бы она его достала? Может, замок старый и просто заел, когда я захлопнула дверь? Но это не объясняет, почему выключился свет. Я достаю телефон, но сигнал здесь не ловится. Остается только биться и кричать.

– Помогите!

Что, если никто не слышит? Я в малопосещаемой части библиотеки. Не настолько, чтобы Лиззи с ее шпионами не смогли меня здесь отыскать, но все же. Что она задумала? Не верю, что это и шутка со шкафчиком никак не связаны.

Прежде чем меня находит неряшливый на вид уборщик, проходит двадцать минут.

– Пожалуйста, помогите выбраться отсюда! – кричу я. В комнате темно и начинает насыщенно пахнуть затхлостью. К тому же я не великий фанат пауков, которые, уверена, устроились на постоянное местожительство в этой редко используемой комнатушке. Практически слышу, как они копошатся, ползут ко мне по старым манускриптам.

Но больше всего я ненавижу оказываться в ловушке. Уборщик возится со связкой ключей, но, кажется, не находит нужного. Поднимает руку, словно говоря «жди здесь», и уходит. Проходит еще десять минут, и я становлюсь совсем дерганой и ужасно потею. Я прижимаюсь к окошку. Пожалуйста, вернитесь… хоть кто-нибудь.

Стекло уже затуманивается от близости моего лица, когда прямо перед дверью появляется библиотекарь из регистратуры. Сердце мое подпрыгивает к горлу. Божечки, она до смерти меня напугала! К тому же библиотекарь явилась не одна – за ее спиной собралась кучка зевак.

– Не паникуйте! От этого будет только хуже! – кричит она.

– Я не паникую! – лгу в ответ.

– Хорошо. Понимаете, они чувствуют страх, – предупреждает она.

– Кто чувствует? – спрашиваю я.

– Призраки, – заявляет женщина уже громче.

Я не задумываясь оглядываюсь. Никого. Конечно же, никого. Что не так с этим городом? Хочу закричать, что не верю в призраков, что дверь, скорее всего, заперла Лиззи, но понимаю, что уже достаточно выставила себя на посмешище. Раздается низкий жужжащий звук. Дрель?

– Отойдите! – кричит уборщик.

Дверь вибрирует, и через пару секунд к моим ногам падает маленький кусочек металла. Дверь распахивается, едва не попадая по мне. Отскакиваю с ее пути и врезаюсь в стол, ноги дюймов на шесть отрываются от земли. Я судорожно взмахиваю руками, чтобы удержать равновесие. Из толпы разносятся вздохи.

– Вы в порядке? – спрашивает библиотекарь с налетом драмы в голосе.

– Да. Спасибо, – уверяю ее и уборщика.

Должно быть, я похожа на безумную. Но под прицелом множества взглядов почти хочется подольше остаться в темной комнате, пока собравшиеся не потеряют интерес. Я только что как бешеная кидалась на стол, вся мокрая от пота, с прядями волос, прилипшими к лицу. К великому разочарованию, толпа наблюдающих и перешептывающихся посетителей увеличилась вдвое.

Я выхожу на свет и позади толпы в одном из рядов замечаю Джона, который стоит, прислонившись к книжному шкафу. Наши взгляды встречаются, и мои измученные нервы сходят с ума. Я не думаю. Я просто бегу.

– Мне сегодня звонил ваш директор, – сообщает Вивиан, замерев в дверях гостиной.

Я сижу, скрестив ноги, на большом белом диване. Вокруг в беспорядке разбросаны бумаги и книги.

– Он рассказал о шкафчике? – беспокоюсь я.

– Да. – В изгибе ее бровей читается осуждение. – Я только не понимаю, как тебе удалось заработать подобную репутацию за такое короткое время.

Я напрягаюсь.

– То есть все было бы гораздо понятней, если бы случилось позже? Когда меня узнали получше?

– Ты же знаешь, я не это имела в виду. Беспричинно бросаешься на людей. Что с тобой происходит последнее время? Ты мне больше ничего не рассказываешь.

Я стараюсь успокоиться. Вивиан права. До болезни папы я бы рассказала ей все, что произошло, а мачеха выдала бы пару едких комментариев о ребятах, которые это сделали. Мы бы, конечно же, над ними посмеялись, и все стало бы гораздо проще. Теперь же я словно постоянно обороняюсь.

– С той вчерашней выпечкой было что-то не так, – вздыхаю я. – Больше пятнадцати человек ушли домой из-за тошноты. Все обвиняют в этом меня. Поэтому и написали на шкафчике: «психопатка».

Губы мачехи поджимаются. Она опускает на диван рядом со мной маленькую коробку пиццы.

– Я с этим разберусь. – И вылетает из комнаты.

Вивиан звонит в пекарню. Ее голос постепенно становится громче, в нем слышна любимая интонация «я говорю с идиотом». Мы обе вспыльчивы, и не повезло тому, кто попался ей под горячую руку. Когда я была маленькой, мы срывались друг на друга лишь дважды. Но ругались так яростно, что соседи вызывали полицию. Один раз из-за того, что Вивиан швырнула вазу в примыкающую к соседям стену, а второй раз она кричала так долго и громко, что они испугались, вдруг у нас кого-то убивают.