– Лучше поздно, чем никогда, – заявил Коля, попивая чаёк. Он встал из-за стола, открыл печь и взглянул на огонь. – Всё еще думает, – сказал он, закрыл дверцу печурки и налил мне чая. – Иди, сейчас новости будут показывать, – сообщил он и направился к телевизору.

Тепло растекалось по костям, грело тело, укутанное в тяжелое одеяло и прикрытое для надежности покрывалом. Только лицом я еще ощущал холодное дыхание ночи, которому я предавался с удовольствием человека, не поленившегося обезопасить себя толстым теплым коконом. Всё вокруг плясало в такт пляски угасавшего пламени на поленьях. В этом тихом театре теней предметы повседневного обихода принимали самые причудливые формы. На перекладине, колыхаясь от потоков печного тепла, сохли Максимкины штаны.

– Плюнь! Плюнь в огонь! – крикнула Татьяна.

– На фиг?

– Плюнь, говорят!

Слюна зашипела в ярком пламени. На щепке зашкворчал вытопленный из нее сок, своим шипеньем возвращая воспоминания о вчерашнем вечере. О том самом моменте, когда я почувствовал тычок в спину, и оказалось, что это черенок моего ножа. Тогда я вынул его из-под себя и с размаху воткнул в деревяшку, лежавшую перед огнем. Реакция была мгновенной. Татьяна вытащила нож и откинула его в мою сторону.

– Плюнь!

Я видел ее широко открытые глаза, с изумлением смотрящие на меня.

– Помни, держи эту штуку подальше от огня. Не то что-нибудь плохое случится с нами или с тобой.

Я перевернулся на спину, теперь надо мною зияла черная дыра первобытного дымохода. Стенки конусообразного чума сходились к ней, как будто мы лежали в пирамиде или в жерле нацеленного на небо орудия. Остатки света взбирались по брезенту ввысь, слабея по пути и в конце теряясь в чернильном колодце, полном колышущихся в его бездне звезд. Пламя понемногу угасало, темнота постепенно стекала вниз, вбирая в себя всё больше предметов. Сначала она захватывала те из них, что висят повыше, потом остальное, пока в конце концов не зависла на долю секунды надо мной. Брезентовые покровы чума будто исчезли, растворившись во мраке, оставив нас голыми перед пустотой пространства. Единственное, что подтверждало реальность бытия – шум деревьев.

– Помни, – сказал на прощанье Коля, – не свисти там, не нарушай покой мертвых.

Где бы они ни лежали на своих древесных помостах, как в гнездах, просвечиваемые сквозь ребра всеми созвездиями, я почувствовал на мгновение, что, прежде, чем эта мрачная толпа, сокрушая нас, ворвется в рот, нос и уши, все мы будем дышать спокойно.

Вся деревня спала. Только молодежи, допоздна тискающейся по темным углам, было не до сна. Да еще редкому подгулявшему народу, чьи ругань и громкие разговоры долетали до нас через плотно зашторенные и наглухо закрытые окна. Только по всполохам сигаретных искр можно было узнать, куда не стоило соваться. Телевизор мигал, так что мне пришлось повернуться лицом к стене. Коля лежал на соседней кровати, закинув руки за голову: он как раз смотрел ночной сеанс.

– Грузят нас этими ужастиками, чтобы уничтожить нашу психику, – уловил я его слова, проваливаясь в сон, а во сне – в потрясающей красоты большие голубые глаза… Их зрачки были как глубокие колодцы, к которым по спирали слеталась стая птиц. В колодцах отражались облака. Достаточно было поднять взгляд и они висели над головой на своде небесного купола, как в горах: изгибы местности, лес, пригорки и поле со стогами выцветшего под солнцем сена.

– Жарко? – раздался чей-то голос.

Да, жарко, понял я. Разгар лета, пахло скошенным сеном, а с возвышенности открывался широкий вид на всю долину со старыми домами, костелами и людьми. Городок лез в боковые ответвления долины и в ущелья, минуя сказочные китовые спины пригорков, поросшие лесом и выгоревшей травой, в которой извивалась пестрая лента змеи.

– Берегись! – донеслось неведомо откуда.

И вот змея на тропинке свернулась в кольцо, присмотревшись к которому я понял, что она – радужная оболочка глаза, а трава, доходившая до пояса даже самым высоким (а уж что говорить обо мне!) и скрывающая в себе большие цветки ромашек и колокольчиков, это ресницы «змеиного глаза». По каждой из этих ресничек я пролетел как по доскам сельской мостовой, перескочил на черные клавиши пианино, стоявшее в большой комнате, а рядом с ним была мама. Пианино молчало. Зато звук лился со стеклянного экрана, с которого прямо на меня смотрели глаза ковбоев; а еще звучали душеразлирающим скрипом несмазанные качели, качаясь то влево, то вправо.

– Суд идет, – вновь раздался голос.

Через белый дверной проём я вошел в комнату, где продолговатое зеркало серебрило стену. В комнате кто-то был. Улыбался пухлыми губами, обнажая гнилые зубы, смотрел на меня глазами, обрамленными серпантином татуировки. Я выбрался на его теплое веко и начал своё путешествие.

– Привет, – сказал этот кто-то.

Круги, обрамлявшие его глаз, повели меня дальше, по волнам припухлостей на коже, в направлении густых бровей, росших словно кустарник на берегу ручья. Вода шумела, разбиваясь о мелкие камешки, перекатывала их, становясь бурой, когда подмывала откос, и слезами прожигала борозды на этом лице. Брат сначала бросил камнем через ручей, а потом исчез под черным узором, который раскручивался, разрастался, расползался побегами по всему покрытому морщинами лицу, густой, дикий, он спустился по шее и наверняка пополз еще ниже. Не затронул только кроткие голубые глаза.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.