— Жить со мной ты хотела, помойная тварь?! Кому нужно такое ничтожество?! – в неистовстве заорал он, прошиваемый дрожью и бешенством, продолжая попытки разбить ей голову. – Даже Дубощит не позарился на тебя! Даже он не захотел тебя трахать! А я, по-твоему, должен?!

— Эй, – Азог лениво сплюнул на пол, угрюмо наблюдая за этой картиной, – не убей её, она самая востребованная.

Смауг распрямил спину, уничижающе посмотрел на Лесную Фею и как можно сильнее приложил её о шершавую стену в последний раз, разжимая пальцы и с наслаждением замечая, как старается она удержаться на ногах, чтобы не свалиться на пол.

— Прямо сейчас.. слышишь меня, ты! паскуда, пойдёшь и совратишь Дубощита. Поняла?! Я даю тебе самый последний шанс. И мне глубоко плевать, как ты это сделаешь! Хочешь – шантажируй его, хочешь — действуй через придурка-племянника, а хочешь — убей, мне до лампочки, поняла?!! Теперь это будет только твоя проблема!!

Она прижималась лопатками к стене, стояла с руками, вытянутыми вдоль тела и с остекленевшим, отрешённым взглядом, так похожая на куклу сейчас. Сломанную и искалеченную. И не могла произнести ни единого звука.

— А не будет бумаг и фотографий прямо сегодня, меня ты больше не увидишь. Я к тебе не подойду, хоть что делай, дрянь! – его голос слегка осип от крика, но Смауг не обращал на это никакого внимания, будучи по-прежнему во власти своей ярости. – Найду себе шлюшку порасторопнее.

Схватив за предплечье, он вытолкал её за дверь. Оглянулся на злобно усмехающегося Азога с раздражением, желая врезать и ему:

— Считаешь, я был слишком груб?

— Разве ж это грубость? – кривая ухмылка, пересекающая лицо хозяина клуба, исчезла. – Да я со своим отпрыском жёстче обращаюсь.

Смауг удовлетворённо закивал, а его мысли вновь занял Торин Дубощит. В последнее время это происходило всё чаще и чаще. Настолько, что ночью он из-за этого не мог заснуть. И чем явственнее он представлял его, павшего духом, раздавленного и сломленного, тем быстрее поднимался его член. Это не могло не возбуждать — видеть его слабым и нищим. Возможно, он даже приполз бы к нему, Смаугу, на коленях, умоляя взять в «Эребор» хотя бы курьером. Такие фантазии вызывали острое желание подрочить. Чем он, по большей части, и занимался, если не удавалось сразу кого-нибудь заполучить на ночь.

— «Э-ээребор, ну и название», – он наклонился, поднимая биту и швыряя её обратно в руки Азога. А тот, как и полагается верному псу, её поймал.

— Дубощит всегда был туповат. Где ему придумать хорошее.

Взгляд Смауга просигнализировал о том, что и сам Азог умом не отличается, но всё-таки удержался от обвиняющих слов. Ему по-прежнему хотелось кого-нибудь убить, четвертовать медленно и мучительно, и это будет одна говнистая Фея, если она не исполнит то, что от неё требуется.

Кили хохотал. Он вообще впервые за этот вечер так легко и от души смеялся.

— Смешно тебе? – с небольшой обидой проговорила Тауриэль, морщась и неприязненно облизывая губы.

Отсмеявшись, тот запоздало вскинул руку, подзывая официантку, и девушка подошла сию же минуту, замирая в ожидании и рассеянно перенимая его заразительную улыбку.

— Сюда положили соль вместо сахара, и теперь латте солёный, – Кили в последний раз хохотнул, и постарался сдерживаться после, улыбаясь одними губами.

— Ой, я прошу прощения, сейчас заменю, – испуганно затараторила официантка, сминая пальцами свой жёлтый передник. – Наш бариста здесь уже вторую смену и..

— Ничего страшного, – ответил Кили вместо Тауриэль, которая так и сидела с недовольным лицом. – С кем не бывает.

Девушка поспешно удалилась, унося с собой солёный напиток, а Тариэль, попытавшаяся вновь возмутиться, вдруг осознала, что этот случай – единственное, что вывело Кили из коматозного состояния. Тот выглядел странным с самой первой минуты, как она его увидела сегодня. Задумчивый, отстранённый, весь в своём мирке из одному ему известных мыслей, в которые был погружён, будто в пучину. И вот, наконец, он смеётся. Тауриэль больше всего на свете обожала его смех.

— Надо же.., – прошептала она, разглядывая его глаза. На склерах были видны тонкие, красные сосуды, словно у измученного бессонницей, и где-то в глубине бархатных, тёмных глаз, на границе зрачков, можно было заметить тёплые искорки, блестящие огоньки, которых она не замечала ранее, словно они отображали то, что творилось у него внутри.

— Хочешь мой американо? Я почти не пил, – молодой человек подвинул ей свою чашку, и на её щеках вспыхнул румянец, едва она подумала о том, что может коснуться губами того места, где касались его губы.

В этом круглосуточном, очень уютном кафе, где можно было взять книгу из представленных на полках и почитать, сидя под клетчатым пледом, они ещё никогда не были и совершенно случайно обнаружили его. В основном посетителями здесь являлись студенты и одинокие люди, желающие найти себе пару. Тихая, не отвлекающая музыка, льющаяся из колонок, подключенных к самому настоящему виниловому проигрывателю с пластинками. Поэтому Фрэнк Синатра, Пинк Флойд и Квин.

Коричневые шторы с кисточками, плотно задёрнутые так, что улицу совершенно не было видно. И это тоже было плюсом, ибо там, снаружи, сейчас так темно и неуютно, а тут – светло, тепло, и аромат корицы будоражил аппетит.

— Я рада, что ты спас меня сегодня от Леголаса, большое тебе спасибо, – негромко проговорила Тауриэль, грея руки о чашку.

— Нет проблем, – Кили подмигнул ей и подбросил пальцами развёрнутую салфетку.

— А мне кажется, что есть. Ты какой-то не такой в последнее время, и это не одна я заметила. Может, расскажешь?

— Какой-то не такой, – проворчал Кили, сминая салфетку в комок. – Люди меняются вообще-то.

— Но не так же резко..

— Я влюбился.

Тауриэль замерла, не донеся чашку до губ, и уставилась на своего спутника удивлёнными глазами. Уж этих слов она точно не могла никак ожидать. Кили — ловелас, любитель провести время то с одной, то с другой хорошенькой девушкой, но чтобы заговорить о любви..

— В кого? – осторожно спросила она, поставив чашку обратно на столешницу. – Я её знаю?

К её досаде, на горизонте появилась официантка. Девушка принесла на их столик ещё один высокий стакан с латте и поставила рядом блюдце с десертом – свеженьким, вкусно пахнущим чизкейком.

— Это в качестве извинения за наш счёт, – с виноватой улыбкой произнесла она, и после того, как Кили рассыпался в благодарностях, ушла, сочтя, что за чаевые можно было не волноваться.

— Я считаю, что ты заслужила этот десерт, – Кили пододвинул его Тауриэль, и та рассеянно ему улыбнулась.

— Ответь мне.., – подвинулась ближе, чтобы быть на доверительном расстоянии, и замерла, предвкушая разговор.

Улыбка, что расцвела на лице Кили, была безумно милой, чуть смущённой и такой нежной. Она что угодно могла отдать за такую его улыбку, и мир отторгнуть, и Родину предать.

— В кого-то очень потрясающего, – прошептал молодой человек с придыханием.

Тауриэль не знала радоваться ей или огорчаться. Она совершенно не понимала, о ком идёт речь. О ней? Или о какой-то другой девушке? Насколько она знала, он ни с кем не знакомился в ближайшее время. Разве что на той самой вечеринке, о которой до сих пор радостно вспоминает вся молодёжь. Может, эта какая-то давняя знакомая, к которой он неожиданно воспылал чувствами? Неужели Кили действительно ведёт речь именно о ней? Пока он отпивал латте, немного морщась, Тауриэль тщательно изучала его, чтобы понять, пыталась сопоставить какие-то факты, но так и не смогла подтвердить свои догадки.

— Имя не назовёшь? – спросила она наконец.

— Не-а, – тот облизнул губы, на которых остался привкус соевого молока и усмехнулся. – Всё равно у меня никаких шансов.

— Ты сейчас не шутишь, сердцеед? – возмутилась Тауриэль, не понимая, что это за ненормальная, не осознающая своё счастье. Если, конечно, он.. действительно не говорил о ней самой. Вдруг он решил, что она слишком хороша для него? – А давай так. Я скажу тебе, в кого влюблена я, а ты мне – в кого влюблён ты. Так будет честно, хорошо?