— Что ты делаешь? – ледяным тоном осведомилась Фея, выдёргивая свою руку. Она смотрела на него так враждебно, словно ото всех в этом мире ожидала ненависти к себе.
— Хочу отвезти тебя домой, – и какого дьявола в его голосе снова столько нежности. Дерьмо.
— Не нужно.
Кили замолчал на несколько секунд, обдумывая и взвешивая будущую фразу, стараясь изгнать всю ласку из своего тона, уж слишком откровенную для стороннего человека.
— Я хочу извиниться за Торина. Он бывает несдержанным и-ии.. твёрдым в своих убеждениях, но он всё-таки желает нам добра, и от того такой. Понимаю, как тебе обидно, но Фили любит тебя и не бросит. Ни за что не бросит, слышишь?
Лесная Фея молчала, а её глаза отчаянно сверкали, выдавая внутреннюю бурю чувств и сплошные эмоции.
— Я отвезу тебя, куда ты скажешь. Хорошо? – в попытке хоть немного смягчить её Кили ласково улыбнулся.
— Нет! – вновь вспылила она, выхватывая из его руки свой чемодан. – Открывай двери!
— Я всего лишь хочу помочь.
— Мне ничего от тебя не нужно!
Она содрогнулась, а Кили сгорал, будто его сжигало солнце. Он смотрел ей прямо в глаза сосредоточенно и очень пристально, пытаясь разобраться, как ему лучше всего поступить, и так они простояли минуту, не больше, хотя ему казалось, что минули сутки.. или год.. или век. Вдвоём, в тишине, нарушаемой лишь вялыми звуками ветра снаружи, обрамлённые тусклым сиянием единственной лампочки в гараже. Уже совершенно не было понятно: что реально, а что — нет. Но давить и совершать что-то против воли не стоило. Его пальцы нащупали круглую кнопку на шероховатой стене – металлическая дверь стала медленно и бесшумно подниматься наверх, открывая проход в мир пустоты и одиночества.
Не теряя ни единой секунды, Фея развернулась и, звонко стуча каблуками, направилась в топкий вечерний сумрак, разгоняемый лишь светом уличных фонарей. Чемодан катился за ней, шелестя маленькими колёсиками по дорожке из белого камня, что казалась цитрусовой из-за тёплого освещения. Почувствовав, как съёживается его сердце, Кили тяжело вздохнул.
Трандуил..
Такой гордый и неприступный с виду, но Кили явственно ощущал, насколько на самом деле уязвимый и сломленный. Он словно видел воочию этот индикатор боли, который зашкаливал сейчас, грозясь рвануть в разные стороны. А потому не стал догонять его, чтобы не рушить хрупкую маскировку, которую оберегали слишком тщательно, хотя она уже была покрыта сетью мелких, невидимых глазу трещин. Стоило лишь тронуть пальцем, и всё рассыплется, превратившись в пыль. Но ведь никто не знает, чем тогда это может обернуться..
В кабинете Азога воняло. Там всегда чем-то воняло, словно ворс грязного ковра, устилавшего пол, впитал в себя пот, сперму и кровь – то, без чего не обходился здесь ни один день. Лесная Фея то и дело подносила к носу своё запястье, чтобы вдохнуть аромат парфюма, ибо от приступа тошноты можно было спастись лишь этим. Хотелось поскорее покинуть это место. А Смауг, напротив, казалось, совсем не смущался посторонних резких запахов. Он сидел в кресле Азога и блаженно выпускал дым сигары в воздух, повернувшись к Фее в профиль и пряча себя в туманной завесе.
— .. и так, моя Фея, ты хочешь сказать, что тебе не удастся окрутить Торина..
— Я даже не знаю, смогу ли я ещё хоть раз войти к ним в дом.
Резко крутанув кресло, Смауг повернулся к ней лицом. Он ткнул свою сигару прямо в столешницу и, не отрывая от неё своего жёсткого взгляда, отшвырнул окурок куда подальше — тот улетел на пол к окну. Лесная Фея инстинктивно отступила на шаг, к двери, когда мужчина поднялся, процарапав ногтями подлокотники. Чувство самосохранения было всё ещё при ней. Но это единственное, что осталось.
— Хочешь.., – он замолк, взвешивая дальнейшую интонацию, и та полилась из него особенно печально и проникновенно, как он того и хотел, – хочешь расстроить меня? Пытаешься уверить, что не в силах справиться даже с таким пустяковым поручением?
— Твой Торин на меня кроме как с ненавистью не смотрит. Что я могу? – она очень раздражалась, когда вспоминала о том человеке. То, как он смотрел, с откровенным презрением и отвратительной брезгливостью. Будто она не Лесная Фея вовсе, а противная вошь, осмелившаяся явиться его взору. Он не был похож на её клиентов. Он был другим. И не сказать, что это ей так уж нравилось.
— Ты, моя Фея.., – Смауг сделал шаг к ней, но потом замер, – ты можешь влюбить в себя кого угодно, и не лги мне.
— Это не так, – в словах прозвучала невесомая горечь, но и она погрузилась под слой искрящегося льда.
— Не спорь! – драконьи когти обнажились. В два шага Смауг преодолел расстояние между собой и Лесной Феей и впился взглядом в её глаза. Как же ему хотелось свернуть ей шею или хотя бы врезать так, чтобы разбить губы, смеющие ему возражать. – Посмотри на себя! На тебя поднимется даже у самого безнадёжного импотента! Не нужно, чтобы он полюбил тебя до гробовой доски, просто вскружи ему голову! Компрометирующие документы и компрометирующие фотографии – вот что мне от тебя нужно. Это так много?! Неужели я так много прошу?!
Фея молчала, не опуская глаз.
— Ты расстраиваешь меня всё больше и больше, – продолжил свою речь Смауг. – Судьба дала нам такой великолепный шанс слить Торина Дубощита, а ты хочешь его упустить?! – голос источал яд. Взгляд прожигал. Искорки яростного пламени горели в светлых глазах, дрожали и взрывались, словно в кратере возрождающегося вулкана. Он мог бы вывернуть наизнанку душу своим взором, чем так часто пользовался при любых удобных случаях, будь перед ним враг или приближённый. Но..
Но Лесная Фея уже была опустошена. Она так устала от сегодняшних перипетий, ведь за сегодня её уже достаточно оскорбили и унизили, чтобы реагировать на это вновь. Смауг может убить её, но прикладывать силы для того, чтобы обворожить того проклятого Торина, она не станет. Сколько раз тот пошлёт её и сколько раз взглянет, как на падшее существо, прежде чем это случится. Если случится..
Что ж, Смауг мог не замечать многих вещей, которые были не важны ему, но пустоту в глазах, бессилие Лесной Феи всё же заметил. И он достаточно знал людскую психологию, чтобы понять, что угрозы и давление сейчас будут лишними. Кнут придётся отложить, взявшись за пряник.
Его губы чуть раздвинулись в улыбке, и он старательно придавал ей мягкости, провёл ладонью по щеке Феи, нежно-нежно, ибо изящные, длинные пальцы могли дарить и это, если только того очень захочется их обладателю. Вновь улыбнулся, наблюдая, как Фея прикрыла глаза, смакуя приятные ощущения, но она всё же не могла до конца расслабиться, ожидая привычной внезапной грубости. Грубости не последовало, а голос Смауга зазвучал тихо и чувственно:
— Это важно для меня, детка. Очень важно, понимаешь? Я стою здесь, перед тобой, и прошу у тебя помощи. Я знаю, что только ты сможешь мне помочь. Если только мы потопим Дубощита, я обещаю тебе.. я тебе клянусь, ты слышишь? Я заберу тебя отсюда, и мы будем счастливы вместе. Больше никаких клиентов, никакой работы по ночам. Только ты и я в окружении роскоши.
Он приник к её губам, и это было действительно самое ласковое прикосновение, на какое он только был способен. Ей показалось, что айсберги в её душе тают, превращаясь в свежую, чистую воду новых чувств и ощущений. Должно быть, сейчас Смауг настоящий, истинный. А всё, что было раньше – это бесчеловечная, но действенная маскировка, чтобы поддержать нужный имидж.
Сейчас она была готова сделать для него, что угодно, пойти за ним, куда угодно, быть для него, кем угодно.. И когда он отстранился, Фея сама произнесла вслух мысль, пульсацией бьющуюся в её голове.
— Я всё сделаю..
Губы Смауга расплылись в торжествующей улыбке, радостной и чуть гадливой. Боги, какая же дура! Как легко вскружить ей голову ванильной чепухой. Только строит из себя больше, а в действительности ума в её голове меньше, чем у курицы. Но произнёс он совсем другое:
