– Списано.

– Я тебе покажу «списано»!

– Несчастливое это место, – говорил токарь. – Я тоже проиграл.

Пришла худая Татьяна, встала в стороне, сложив на груди руки. Подошли еще две женщины.

– Двигайтесь! – потребовала старшая, – расселись.

– Женщинам надо место уступать, – поддержала ее подруга.

– Вам дай слабинку, так быстро на шею сядете.

– Да. – упрямо тряхнула головой Марина.

Марина была разведена, жила с сыном…

– А-а! – завизжала пышнотелая Галина.

– Так ее, Витька, жми! – учил Тимофеев, пуская слюни.

Пришла Тамара, инструментальщица. Интеллигентная, симпатичная женщина. Забелин Аркадий Петрович проводил разнарядку, давал работу. Она почти у всех была.

Федор сверлил трубы на фильтра, после обеда ожидала уже другая работа, – срочная, заменить ролик на мельнице в сортировочном цехе и приварить два листа двести на триста. Пантелеев, крановщик, там уже ждал.

– Вот черт! Нашли работу в конце смены, – сматывая кабель, ворчал Рашид.

Было холодно с ветром. Он забирался под фуфайку, в рукава; дул то в лицо, то заходил в спину. Где-то рявкнул тепловоз.

– Холодно, – сказал Рашид, втянул голову в плечи, согнулся, беспрестанно фыркая, шумно вбирал в себя богатое содержимое носоглотки. – Не люблю я эти срочные работы.

Сортировочный цех располагался за обжигом, как склад. В цехе – никого. В бетонных ямах лежали разного калибра шары для мельниц. Чуть в стороне стоял сортировочный барабан.

Федор с Рашидом поднялись на площадку, что была у сортировочного барабана.

Откуда-то снизу появился мужичок в фуфайке с ободранными рукавами. Вероятно, это и был Пантелеев. Он рассказал, что надо делать, как работает барабан; жаловался на шум, показывая на притивошумники, висевшие у барабана на проволоке.

Меняли ролик втроем. Час с небольшим ушло на его замену, потом варили пластины, курили, прощались. Пантелеев долго махал рукой. Он опять оставался один. Рашид закурил, пряча сигарету от ветра в ладонь.

– Значит, не куришь, не пьешь… – говорил Рашид. – Не теряйся, у нас много в цехе незамужних женщин. Например, инструментальщица… ничего баба. Такие как ты, самостоятельные, нравятся женщинам. Через неделю Забелин рассчитывается, ты – на его место. А я бы не хотел быть мастером: отработал свое – и свободен. Конечно, учиться надо.

– Рашид так затянулся сигаретой, что она затрещала и вспыхнула.

– Пошли, Федор, зайдем в одно место, тут недалеко.

Это была бойлерная – царство больших и маленьких вентилей, труб. Жарко. За столом сидела дежурная. Кулиев полез обниматься.

– Уймись, уймись… Дурак! – отстраняясь, смеялась женщина.

– Ладно, потом я к тебе зайду.

– Бутылку не забудь! – то ли в шутку, то ли всерьез крикнула дежурная.

– Раньше она в помоле работала, – стал рассказывать Рашид. – Сейчас ее перевели на легкий труд. Силикоз легких у нее.

6

Скрипнула в комнате дверь, и вошла Тамара, инструментальщица.

– Вот, пожалуйста, инструмент. – Разложила Тамара на столе метчики, ключи. – Выбирайте.

Федор долго искал инструмент.

– А сверел у меня здесь нет, в инструменталке. – Тамара вышла.

Федор пошел в инструментальную за сверлом, попал в бойлерную, испугался, что Рашид скажет, скорее вышел.

– Федор Семенович! Федор Семенович! – прозвучал женский голос.

В дверях стояла Мария в халате.

– Разоспались, вставайте.

Мария ушла.

– Ездил бы на автобусе, не надо было рано вставать, – выговаривал в соседней комнате Юрий Владимирович. – Что за человек. Не понимаю я его. Приходит с работы, сразу в комнату, что он там делает?

– Сидит, я заходила.

– Вот именно, что сидит. На работе про него говорят, что он… какой-то странный.

– Бандит.

– Не похоже. А ты, Мария, рано не вставай.

– Неудобно.

– Это ему должно быть неудобно.

Юрий, похоже, ревновал.

Федор все никак не мог забыть сон, с ним пришел на работу. Закончилась уже разнарядка, а Тамары все не было. В инструментальной сидел токарь, выдавал инструмент.

– Как жизнь? – спрашивал Трошин.

– Ничего, – заученно отвечал Федор.

– Как к тебе Власов относится?

– Я знаю, он мужик справедливый. – И Трошин зачем-то подмигнул проходившему мимо Рябову, фрезеровщику.

Федор рубил на ножницах пластины на печь на футеровку. Пластин было много, несколько тысяч. Шли они на крепление кирпича в печи. Работа простая, каких-то навыков, знаний не требовалось. За ножами стоял упор, все пластины одного размера.

За два дня работы на ножницах Федор настолько освоился, что выполнял работу механически, все движения отточил.

– Обед уже. Пошли, – стоял за спиной Чесноков, торопил.

Ножницы долго не могли успокоиться, недовольно урчали. Мужики уже забивали «козла».

У столовой Борис опять ругался:

– Ты молодой. Они за тобой бегают. У тебя кровь с молоком.

– Я видел тебя тут с одной…

– Молчи, сопляк!

– Да, – глубокомысленно протянул Чесноков. – Если его не дразнить, послушаешь, – нормальный человек. А если его приодеть, он даст фору обидчикам. С другой стороны приятно, что такой вот есть… который хуже тебя. Ты уже не последний человек. Бытие определяет сознание. Заходи, Федор, как-нибудь, потолкуем. Придешь? Приходи.

Александр не отстал, пока Федор не пообещал зайти. В столовой опять была очередь.

– Спешить, Федор, некуда. Не война.

Федор с Александром обедали, – появилось уже заводоуправление, их настало время. Красивые кофточки, капрон контрастировали с грязной спецодеждой рабочих в зале.

После обеда Федор опять рубил футеровочные пластины, думал про сон

– О чем задумался? – спросил Трошин. – Думай не думай, сто рублей – не деньги!

Тимофеев с Новиковым собирали защитный кожух на двигатель. Тимофеев все никак не мог приставить лист к уголку, – лист соскальзывал. Новиков с откинутым щитком стоял рядом ждал, когда слесарь установит лист, чтобы его приварить. Но у Тимофеева ничего не получалось. Тогда Новиков смачно сплюнув, легко поставил лист на уголок, приварил. Довольный Тимофеев отошел в сторону:

– Готова собачья будка. Теперь собаку надо.

Кожух, действительно, походил на собачий дом.

– Надо Генку туда посадить, чтобы не лаял.

Генка, токарь, всегда с кем-нибудь ругался на разнарядке, был недоволен.

7

На столе на кухне лежала записка: «Мы ушли к Симоновым, ешь, что найдешь». От записки сильно пахло духами. На плите еще все было горячее. Федор быстро поел и пошел к Чеснокову, только бы Александр оказался дома.

Мелодично, ванькой-встанькой прозвенел звонок. Александр открыл. Из дальней комнаты вышла девочка лет семи и брат, не намного младше сестры.

– Проходи, проходи. Хорошо, что зашел. А то Катя, жена, замучила меня, – перешел Александр на шепот, – сделай ей то, сделай другое. – Тише вы! – уже кричал Александр на детей.

– Саша, кто там?

Из кухни вышла розовощекая женщина и сразу обратно ушла.

– Давай, давай, – махал Александр рукой, мол проходи.

Дети притихли. Вдруг девочка, вскрикнув, погналась за братом в комнату, писк, визг, не без этого.

– Зоя, будешь баловаться, поставлю в угол! – раздалось с кухни.

И стало тихо      .

– Зоя, старшая у меня, как взрослая. Как-то спрашивает меня, зачем люди живут. Я опешил. Сейчас, подожди… – интригующе повел себя Александр, ушел на кухню.

– Ты же хотел оставить на праздник! – сердилась Катя. – Ты и так уже выпивши.

– Ладно, ладно… Тихо.

Александр вернулся в комнату с бутылкой водки.

– Подход нужен. Катенька, капусточки нам положь. Хорошая закуска.

Федор не хотел пить. Но выпил уже три стопки; был навеселе.

– Капусточку, капусточку бери, – подсказывал Александр. – По делам воздается. Коллектив не обманешь. К примеру, взять Борисова. Фрезеровщика. Знаешь. Пожилой такой, с брюшком мужчина. Работает так себе – такое к нему и отношение. Гусев, тоже фрезеровщик, молодой, а уже Владимир Николаевич. Предцехком.