В комнату прошла Катерина. Она долго стояла, вглядывалась в мужа.

– Есть же счастливые жены, у которых мужья не пьют, – наконец заговорила она. – Опять болтаешь. Вы его не слушайте. Он пьяный может часами болтать, не остановить. С дочерью некогда позаниматься, а для пьянки время есть.

– Обязательно позанимаюсь, не говори больше так! – стал Александр серьезным. – Не мешай. У нас мужской разговор.

– Знаю я твои мужские разговоры. Один мат. Детей бы постеснялся. Отец называется. Твой друг не ругается.

– Катя, я тебя как человека прошу: уйди. Не играй на моих нервах, пожалуйста. Отлично знаешь, что они не восстанавливаются.

– Меньше пить надо, и нервы будут в порядке.

Катерина ушла на кухню.

– Вот ты, молчун, – Александр поддел ложкой капусту и, роняя ее по столу, все же донес до рта. – К чему стремишься? Есть у тебя свое дело, цель в жизни? Нет такого человека, который ничего бы не хотел. Я как-то подсчитал на досуге: по статистике каждые три секунды у нас в стране с конвейера сходит автомобиль, можно было давно всех обеспечить машинами. Зоя, – обратился Александр к дочери, тихо сидевшей на стуле.

Зоя словно не слышала.

– Сколько время! – закричал Александр. – Что-то меня ко сну потянуло, – прибавил Александр тихо, словно и не повышал только что голоса. – Хочешь, сыграем в шашки, в шахматы?

– Нет, – отказался Федор.

Все уже было выпито. Из кухни опять вышла Катерина, она словно ждала, когда супруг угомониться и дождалась:

– Спит уже. Наговорился. Вставай, – затормошила Катерина супруга. – Приехали. Иди спать.

– Извини меня, Федор. Я сам, Катенька. Иду.

Александр ушел в комнату. Катерина села за стол.

– Федор, вы вот меру знаете. А мой напился, как свинья. А раньше он не пил.

Федор слушал, соглашался.

8

Федор работал в обжиге: на второй печи лопнула шестерня, в диаметре около четырех метров, около пяти тонн, главного привода. Работа срочная.

Почти все начальство собралось. Главный механик завода, начальник обжига, мастера.

Чуть в стороне от печи развели костер и заложили новую шестерню, для нагрева, запрессовки в нее вала.

Рядом с костром, задрав стрелу, наготове стоял кран на гусеничном ходу. Рабочий в фуфайке с воротником все подбрасывал в костер доски, подливал масло. Механик обжига который раз уже замерял вал, лежащий рядом; щупал шестерню, проверял нагрев. И вот последовала команда: приготовиться! На шестерню накинули трос. Кто-то взялся за кувалду. Кто плевал, кто тянул руки к пышущей жаром шестерне, пытаясь определить степень ее нагрева: лучше перегреть, чем недогреть. Были случаи, когда из-за недостаточного нагрева вал намертво застревал в отверстии; и вытащить его нельзя, и дальше он не садился. На рабочем жаргоне это называлось «козел». Ничего хуже придумать нельзя.

Вал легко зашел в отверстие шестерни. Повезло. Просветлели лица у рабочих, облегченно вздохнул главный механик. Ветер пронизывал насквозь, не помогала фуфайка.

– Пошли погреемся, – предложил высокий рабочий в зеленой каске.

По одному, по двое рабочие несмело потянулись в обжиг.

– Ладно, перекур, и за дело, – разрешил главный механик.

Собрались в комнате приема пищи, курили, говорили о работе. Потом как-то сразу все встали, пошли на печь: работа не ждала. Наверху, у привода, в беспорядке валялись гаечные ключи, трубы .Коварно блестело масло, припорошенное цементом. Шестерня неумолимо поползла вверх. Вот она уже оказалась над печью. Кто-то в последний момент подобрал ключи, отбросил в сторону. Добровольцы взялись за веревку, пытаясь оттянуть шестерню, завести ее за фундамент редуктора. Шестерня легла на опору печи, но не так, как надо. И опять подъем. Шестерня соскочила с выступа и –на рабочего. Все… Кто-то из бригады бессознательно потянулся к шестерне, чтобы изменить ее ход, но куда там… По счастливой случайности шестерня чуть коснулась плеча рабочего. Опять повезло.

Требовалось шестерню завести, попасть в зуб с главной венценосной шестерней, опоясывающей печь. Задача не из легких. Задействовали козловой кран с не совсем исправными тормозами. Мешал кожух, – трос соскальзывал, и завести шестерню под венценосную никак не удавалось. …третья, четвертая попытка. Пошла в ход сила, ломы, трубы, доски… Рабочие ругались. То главный механик принимался командовать, то отходил в сторону, полагаясь на сноровку рабочих. Сломался домкрат. Рабочие докуривали последние сигареты, работали без обеда, до победного конца.

– Спирту бы сейчас, – кто-то предложил.

И механик распорядился, чтобы накормили рабочих, чтобы привезли продукты, дал денег.

Рабочие собрались в комнате приема пищи, появилось молоко, колбаса, котлеты, булки. Никто уже больше не ругался. Высказывалось много предложений, как завести шестерню, попасть на зуб венценосной.

Но ничего не получалось, шестерня была точно заговоренная. Федор стоял в стороне, мелко дрожа всем телом. Очередная попытка – и шестерня легко вошла в зуб венценосной шестерне. Наконец-то! Последовал длинный перекур.

– Где здесь мой Валера? – подошла к рабочим внизу женщина.

– Испугалась, что мужа долго нет?

– Конечно, скоро сутки будут, как его дома нет.

– Скоро приду, – обещал супруг. – Кожух поставим.

Негнущимися от холода пальцами закручивал Федор гайки на болтах на кожухе. Дежурный электрик принес еще две переноски. Осталось работы часа на два.

В конце недели, кто работал на печи, получили премию.

9

– Проходи, Федор, садись, – показал Юрий Владимирович на стул справа у стены. – У нас в инструменталке стало некому дежурить. Тамара ушла от нас.

– Можно? – вошел Кадочников, токарь.

– Я занят.

– Но…

– Я разговариваю. Освобожусь – тогда… И на чем мы с тобой, Федор, остановились? Тамара рассчиталась. Я хотел бы попросить тебя поработать некоторое время в инструменталке. Работа не тяжелая. В зарплате ты не потеряешь. Тебе будет идти средне-сдельно. Думай, решай.

Вошел начальник гаража.

– Все, Федор, если надумаешь, Забелину Аркадию Петровичу скажешь.

В четыре часа давали аванс.

– Пересчитай, – говорила каждому табельщица Лужина Галина Петровна, полная в годах женщина с добрым лицом.

Кто-то пересчитывал, кто-то, махнув рукой, доверял.

– Тимофеев опять без очереди, – схватил Трошин слесаря за куртку.

– Ишь, примазался, – возмущалась крановщица. – Лезет без очереди.

– Гони его!

– Тише, тише… У меня долги. Вот этому я должен, вот этому, – тыкал Тимофеев пальцем чуть ли не каждому в грудь в очереди.

– Не лезь к чужим бабам! – сердито заметил Трошин, только Тимофеев потянулся к крановщице.

Тимофеев все же не стал стоять, без очереди получил аванс, разделил деньги на два кармана:

– Это домой, это на пропой.

– Тише, не толкайтесь! – призывала к порядку табельщица.

Тут же за столом сидел комсорг, с профсоюзом собирали членские взносы.

– Пересчитай, – сказала табельщица.

Федор считал деньги.

– Хорошо пересчитывай, чтобы не надули. На свет посмотри. Может, фальшивка.

– Хватит вам смеяться над человеком. – подняла табельщица голову, окинула взглядом очередь. – Правильно он делает. Ничего в этом зазорного нет. Я – не счетная машина, могу и ошибиться. Вот не стану выдавать деньги, если не будете пересчитывать!

– Будем, будем… – один ответил за всех.

Федор отошел в сторону.

Токаря рядом курили:

– Я могу выпить хоть сколько. Пьяный буду говорить, говорить… У меня у пьяного все можно выведать, узнать. Прошлый раз, помнишь, собирались у меня. Я что-то рассказывал, рассказывал, потом, бух, и отключился.

– Мы тебя потом на диван положили. А я когда выпью, меня тянет на улицу, на разные там подвиги.

– А мне еще пьяному на деньги везет. Раз я был на день рождение, иду домой, все уже прошли, я смотрю: – три рубля валяется. И не раз уже так.