Рабочее дело
Роман
Часть первая
1
Еще одна смена прошла, а сколько их впереди… В шестьдесят лет на пенсию, на общих основаниях. Это значит, еще двадцать пять лет работать… работать еще и работать.
Трудился он слесарем на щебеночном заводе, в ремонтном цехе нестандартизированного оборудования. В шесть пятнадцать подъем, завтрак и – на работу. Через восемь часов домой. И так каждый день. Однообразно все, скучно.
В четыре тридцать он собрал весь свой инструмент: монтировку, штангель, зубило, молоток, – и без пяти минут пять уже был в бытовке. «За пять минут много не заработаешь. Подумаешь, пять минут. Нет у тебя, Дмитрий Сапунов, чувства хозяина производства. И неоткуда ему взяться, –иронизировал, отшучивался Дмитрий. – Не дорос еще до хозяина, иначе не сбегал бы с работы». В бытовках было тесно – кругом шкафы. Воздух тяжелый, спертый. Повесив в ящик спецовку, раздевшись, Дмитрий в резиновых тапочках поспешил в душевую. Задержись он еще минут на пять на работе, и все моечные кабины оказались бы заняты, пришлось бы ждать. Мылись по очереди.
«Что же все-таки представляет собой чувство хозяина производства? – хотел бы Дмитрий разобраться. – Я не болею душой за производство. Мне как-то все равно, что делается на заводе, выполняется ли план. Я спокойно могу пройти мимо брошенной кем-то гайки, болта. И – не поднять. А ведь кто-то точил этот болт, старался. Все станки, средства производства принадлежат народу, в том числе – мне. Общественная собственность на средства производства. Тогда почему я так расточителен, словно все кругом чужое? Из чего оно складывается, чувство хозяина производства? Я, может, хочу лучше работать, но у меня нет такой возможности. Я не могу организовать работу как мне удобно. Какой из меня после этого хозяин производства? В цехе низкая организация труда. Часто бывает так, что заработаешь рубль, а потеряешь – два. При сдельной оплате труда – каждая минута на счету. Хозяин из меня, конечно, никудышный. Расточительный. Ладно, – давал себе Дмитрий понять, что о работе хватит. – Сколько можно? Смена закончилась. Чего еще?!» В приподнятом настроении Дмитрий вышел из душевой. Белов, слесарь с дробилки, переодевшись в чистое, закрывал шкаф, гремя на всю бытовку замком. Скоро должен подойти автобус, надо торопиться.
Валентин Петрович, начальник цеха, сидел у себя в кабинете, закрывшись на ключ, чтобы никто не мешал. «Ну как так можно работать? – Не понимал Валентин Петрович. – Никакой ответственности. Иной раз подсказываешь, хочешь как лучше, а он все равно делает по-своему. Хуже, но по-своему! Откуда у людей такое безразличие к резу? Раньше как-то больше было ответственности. Если старший скажет, его не смели ослушаться. Слесаря контролировали сварщиков. Сварщики требовали от слесарей, чтобы не было больших зазоров между сопрягаемыми деталями. Сейчас такого нет. Сварщики без стеснения закладывают в зазоры пруток и заливают его металлом. Какое может быть после этого качество? Пакостят сами себе. Права свои все хорошо знают, а об обязанностях – забывают. Люди все грамотные, со средним образованием, если бы каждый переживал за свое дело, болел душою за коллектив, тогда бы и жилось нам всем лучше, и государство богаче было. А то для себя сделают качественно, а для производства – лишь бы с рук сошло!»
Вот уж шестой год Валентин Петрович руководил. Начинал с рабочего. В тридцать девять лет, являясь отцом троих детей, пошел учиться: окончил вечернюю школу, потом – техникум. Три года проработал мастером, и был рекомендован на должность начальника цеха. Валентин Петрович с удовольствием всегда вспоминал, как работал слесарем. Дружным был коллектив, не то что сейчас, и пьяниц было меньше. Последнее время много уволили хороших работников с предприятия за пьянку.
Валентин Петрович вынужден был ходатайствовать перед администрацией завода об увольнении Суркова Геннадия Афанасьевича за систематическое нарушение трудовой дисциплины, распитие спиртных напитков в рабочее время. Два года Сурков обещал в рот спиртного не брать; два года все нянчились с ним, верили ему на слово.
«Ну прямо как дети, – сокрушался Валентин Петрович. – Как можно обещать бросить пить и не сдержать слово? И чего людям не живется, не работается спокойно? Будем хорошо работать и жить будем лучше. Все же от нас самих зависит».
Валентин Петрович тяжело поднялся со стула, несколько раз прошелся от стола к двери, разминая больные ноги, подхватил ревматизм. Высокий, крепкого телосложения, Валентин Петрович выглядел моложе своих лет: больше пятидесяти ему никто не давал.
«Сознание у людей низкое. Нет ответственности, хозяйской жилки», –Валентин Петрович решительно шагнул к двери.
Ремонтный цех нестандартизированного оборудования разделялся на две части. Большую занимали станочники-токаря, фрезеровщики, расточники; другую, поменьше – слесаря, сварщики, кузнецы.
Пройдя длинный коридор, Валентин Петрович вышел к токарям. Вторая смена, с пяти приступила к работе. Ночной смены не было. Неделю с утра работала одна смена, неделю – другая, менялись. Виктор Садовский выполнял срочный заказ, точил втулки на транспортер на дробилку. Работал легко, чувствовалось, знал ремесло.
«А где же Ельцов? – Пробежался Валентин Петрович взглядом по токарному отделению. – Наверно, у себя в конторке сидит с нарядами. Сами себе делают работу. Нет, чтобы каждый день писать наряды, так нет, оставляют все на потом, на последний день. Копят. Вот и сидит сейчас в конторке, не знает, что делается в цехе. Мастер еще называется».
Валентин Петрович еще хотел наведаться в слесарное отделение, но передумал: срочной работы не было, так, текущие работы. Завод выполнял план. Валентин Петрович прошел лабораторию, пожарную часть, вышел на бетонный тротуар. Слева и справа тополя, как солдаты. Утренняя, самая большая смена прошла. Аллея отдыхала. Скоро зима.
2
Четыре тридцать – пора начинать заседание, но не все из цехового комитета собрались: Лаптев с Бобровым опаздывали. Николаева Татьяна, председатель цехового комитета, полная женщина с пышной грудью, добрыми глазами, с задумчивым выражением лица сидела у окна и терпеливо ждала, когда все соберутся. Она утром еще всех членов цехкома лично предрупредила о намечающемся мероприятии. Кроме того, вчера после обеда вывесила объявление о заседании. Они проходили в кабинете старшего мастера, Ермакова Андрея Сергеевича. Наконец появились Лаптев с Бобровым. Крепкие парни. Один под стать другому.
– Почему опаздываем? Заставляете себя ждать? – призвал начальник цеха Лаптева с Бобровым к порядку. – Вы должны пример показывать, а вы сами нарушаете трудовую дисциплину! Передовики!
– Заработались, время не заметили, – не растерялся Бобров.
– Уборку делал,– в извинительном тоне ответил Лаптев.
– Пять минут ушло на сборы! Пять минут потеряли из-за вас. – Хотел Валентин Петрович, чтобы Лаптев, Бобров поняли это, прониклись ответственностью и больше не опаздывали.
Татьяна достала из кармана халата сложенный вчетверо тетрадный листок, развернула его и подошла к столу.
– Товарищи, – приступила она к выполнению своих обязанностей председателя цехового комитета, – на повестке дня у нас: подведение итогов работы за октябрь месяц. – Татьяна слегка картавила. – В смене Чебыкина Леонида Ивановича «Лучшими по профессии» были выдвинуты – Сапунов Дмитрий и Бобров Олег. В смене Ельцова Сергея Константиновича – Сиверцев Андрей, Голубцова Фая. В смене Ермакова Андрея Сергеевича – Сапегин Александр. Все кандидатуры «Лучших по профессии» обсуждались на сменных собраниях. У кого какие будут предложения?
Вот уж три года бессменно Николаева председательствовала в цехкоме. Она работала кладовщиком, принимала готовую продукцию, вела учет. Работы у нее было немного: оставалось еще время на общественную, разговоры. Татьяна была человек исполнительный, аккуратный.
– Товарищи, – взял слово начальник цеха, – не нравится мне отношение Сапунова к своим трудовым обязанностям. То ли он высокого мнения о себе стал, то ли еще какая причина кроется, не знаю. Дмитрий хуже стал работать. Сделал я ему на днях замечание по работе… Он зачищал крылатку, работу выполнял некачественно. Так он мне: «Что я теперь, языком ее должен вылизывать!» Леонид Иванович, разберитесь с этим, пожалуйста.
