Был конец смены. Токаря чистили станки, почти никто уже не работал.

Накрапывал дождь. Небо то очищалось, то набегали тучи. В окнах домов загорался свет. В общежитии играла музыка. Федор далеко уже был от общежития, напрягал слух, слов не слышно, только мелодия, и та скоро пропала. Федор хотел зайти в столовую, но Мария наказала никуда не ходить, сразу домой.

– Как поработал? – спрашивала Мария.

– Я не работал, смотрел завод.

– Вино будете? Нет так нет. У меня Юра всегда после работы выпивает. Говорит, снимает стресс. Вовремя никогда не приходит с работы. Начальник. Ответственность большая, а то вызывают.

Мария была в желтом тонком свитере, красиво обтягивающем грудь, в джинсах. На ужин была рыба. Федор любил рыбу. Собрав на стол, Мария ушла в комнату, чтобы не мешать, включила телевизор.

– Федор, идите сюда!

Мария стояла у окна.

– Смотрите, снег. Вон Сомова опять пьяная идет.

Сомова была еще не старой, в осеннем пальто, походка нетвердая.

– Пьет она сильно. Сколько раз муж ее подбирал пьяную. Говорят, во время войны она медсестрой была, вынесла раненого мужа, тогда они еще не были женаты, с поля боя, выходила. Выходить-то выходила, сейчас – пьет, мучает его. Детей у них нет. Может, из-за этого пьет. Захаров поет, мой любимый, – повернулась Мария к телевизору. – Идите, ешьте, а то остынет.

Мария сидела в кресле, смотрела телевизор, ждала, когда Федор выйдет из кухни, хотела поговорить. Гость о себе почти ничего не рассказывал, странный какой-то был. Федор, словно догадавшись, все не выходил. Мария хотела встать посмотреть. Звонок. Помешал супруг.

– Телевизор смотришь? – спросил Юрий. – Я сегодня прочитал в газете, что многочасовой просмотр телепередач отрицательно сказывается на здоровье. Человек не в состоянии переработать предлагаемую информацию. Оттого неврозы, чрезмерная возбудимость.

– Вот это новость! – нарочно удивилась Мария, потакая супругу. – Пошли, психолог, накормлю тебя.

– Мы с Алексей Алексеевичем, механиком, зашли в буфет.

– Я же тебя предупредила, никуда не ходить. Чай будешь?

– Нет.

Мария обиделась. Она долго смотрела телевизор назло супругу, легла, Юрий что-то писал.

– Федор сколько будет у нас жить? – спросила Мария. – Боюсь я его что-то. Чужой человек он и есть чужой.

4

Было холодно. Федор мерз. Кто-то сзади долго кашлял. Кажется, все дороги вели на завод. Тот, ощетинившись трубами, похоже, совсем этому не радовался. Стучала дробилка, скрипели краны, транспортер – билось стальное сердце. Рабочие – точно белые и красные кровяные тельца.

Одноэтажное бытовое помещение. Тепло. Шкафы, шкафы, шкафы.

…Ругалась с утра пораньше женщина, работница бытовой.

– Борис, ты еще не женился? – подтрунивал над плешивым рыжим мужиком парень.

– Это ты под бабью дудку пляшешь, – нараспев отвечал Борис.

Кто-то смеялся.

– Борис, у меня есть тут одна на примете. Хочешь, познакомлю? – встрял в разговор еще кто-то за шкафами. – Здесь она работает. Близко.

– Дурак! – огрызался Борис. – Твоя жена с другим валяется.

Вмешался третий:

– Правильно, Борис! Так его! Ты его за углом повстречай.

– У меня есть резиновая плетка, в середине железный прут. Всыплю – вот будет помнить!

– Борис, он боксер.

– Видал я таких боксеров. Будет прятаться под юбку, – Борис злорадно и отвратительно рассмеялся.

– Борис, за тобой бабы бегают?

– Пусть они за тобой бегают. Молчи сопляк!

– Борис, у тебя не хватает?

– Иди сюда, – угрожающе протянул Борис. – Я покажу тебе, у кого не хватает. Сопляк!

– Вот дурачок, – рассказывал рабочий, уже на пенсии, седой. – Сломанные часы все покупает, якобы, ремонтирует. Как-то у одного сломались часы, обратился к Борису. Борис взял часы, обещал отремонтировать. Через неделю пришел. Борис приносит ему в платочке запчапсти.

Что было дальше, Федор не слышал, вышел.

В цехе Юрий Владимирович опять говорил, что некоторое время придется поработать слесарем, пока Забелин не рассчитался; что вопрос о комнате уже решен. Вышел Федор от начальника цеха – разнарядка уже закончилась.

– Ля-ля-ля… – пел Трошин.

Загудели станки, второй, третий… Уборщица с метлой вышла в цех. Федор работал с Рашидом Кулиевым, собирали термобак в обжиг. Рашид был опытный сварщик и в чертежах разбирался. Работа была не сложная.

Полдесятого, крякнув, Рашид поднял руки, что означало: перекур. Федор один из слесарей не курил.

– Кто не курит, тот работает, – как бы между прочим заметил Лаптев, слесарь.

– Вот еще немного поработаю и рассчитаюсь, – говорил Трошин. – Уеду к родителям в Рязанскую область. Там рабочие нужны. Там пивзавод, птицефабрика. Мне терять нечего. А что здесь? Цемент. Там воздух чистый. Речка.

– Ты уж который год рассчитываешься, – отвернулся Рашид.

Десять-пятнадцать минут-перекур, и опять работа. И так до обеда. Кулиев, Трошин, как большинство в цехе, брали с собой, в столовую не ходили.

В столовой выстроилась очередь: не все стояли, кто сидел, хорошо, были свободные места за столами, ожидая. Рабочий в синей каске щелчком стряхивал с ушей впереди стоящего товарища цемент:

– Сразу видно, с помола.

– Не говори, везде сыпет.

Очередь двигалась медленно, вбирая в себя все новых и новых знакомых, стоящих в очереди. Женщина принялась наводить порядок. Выстоять в очереди – полдела, надо еще добыть поднос, их катастрофически не хватало. Передавали из рук в руки.

Весь обед Федор простоял. В цехе уже никто не играл в домино, все работали. Симонов, токарь, говорил, что не всегда такая очередь, как получится, повезет. Трошин все никак не мог дождаться конца смены; с утра он ждал обед. Уборщица устала уже мести цех.

В четыре часа почти никто не работал; убирали, мели. Федор без пяти минут пять вышел из цеха.

Бытовая. Кричали в душевой мужики, делили лейки, всем не хватало. Мылся Федор вдвоем под лейкой. У бытовой ждал Чесноков.

– Ты, Федор, не переживай, – говорил, успокаивал Александр, – раз Юрий Владимирович обещал, значит, будет тебе комната. Можно, конечно, и в общежитии жить. Но свой угол лучше. Знаешь, какая у тебя кликуха?.. Ты только не обижайся. У нас у каждого почти прозвище. Один пришел к нам устраиваться на работу. Его спросили: пьешь? Пью, конечно, что я, белая ворона, что ли. Так и прозвали его Белая Ворона. А тебя назвали Молчун. Ты какой-то некомпанейский, сам по себе. Коллектив у нас дружный. Конечно, бывает ЧП, но кто в наше время не пьет? Блоха и та пьет. Кулиев здорово пьет… бабник. С ним лучше не связываться, в какую-нибудь историю влипнешь. Месяца через два освоишься, появятся друзья. Все нормально будет. Заходи ко мне на досуге. Вон кирпичный дом, пятьдесят пятая квартира.

– Посидим, поговорим. Познакомлю я тебя со своей «старухой». Зверь баба.

Федор не обещал.

У «Мебельного» пьяная баба, как могла, отбивалась от наседавших ребят. Мальчишки кричали, корчили рожи; кто бросал снегом. И тогда женщина, это была Сомова, подняла подол, оголила зад. Ребятня притихла. Проходивший мимо мужик прогнал ребят.

5

Федор рано приходил на работу. Станочники уже забивали в домино козла. По одному, по двое собиралась смена.

– Привет, – небрежно взмахнул рукой Тимофеев, слесарь.

– А, человек – березай, приехали – вылезай, – ответил длинноволосый токарь.

– Рашид, ты опять, наверно, к соседке ходил?

На правой щеке Кулиева красовалась царапина, слезились глаза.

– А тебе что, завидно?

– Да уж не молодой, по бабам-то ходить.

– Может, это кошка его царапнула.

– Молчал бы, Дикарь, – огрызнулся Кулиев. – Сам в субботу еле на ногах стоял.

– Вот так! Дуплись, чего ждешь!? – ругался Борька, токарь.

– Успею!

– …успеешь, когда я тебе его отрублю!

– Следи за партнером. Куда ставишь?! Спишь!

– Вылазь!