Ужин и ночлег обошлись герцогине не так уж и дорого. Как она была рада наесться и выспаться впервые за столько дней! Постель, конечно, была жёсткой, еда — пресной, но Эйуми и тому была рада. Если бы ей ещё предоставили новую одежду — было бы вообще замечательно, но за это нужно было платить дополнительные деньги, которые Эйуми пока решила приберечь. Теперь оставалось разузнать, где она, и сколько здесь до ближайшего феода.
Стоило только Эйуми спуститься на первый этаж за завтраком, как она тут же застыла на месте, увидев в дверях знакомую фигуру. Сначала ей показалось, что это вернулся брат хозяйки. От неожиданности у Эйуми буквально замерло сердце, но герцогиня не схватилась за кинжал, не скривилась, не принялась придумывать на ходу план побега. Она ещё раз пригляделась, чтобы убедиться, что не ошиблась. Этому человеку можно было доверять. Это был лорд Чихёль Пак — низкий и худой коротковолосый мужчина лет тридцати пяти, младший брат её покойного мужа Кэйташи. Герцогиня одновременно испугалась и испытала облегчение — теперь найти дорогу до ближайшего замка не составит труда. Если лорд Чихёль здесь, наверное она уже на территории аллода Пак, а не Мин, который был полностью подчинён эрхонцами. Эйуми не знала, что творилось в Пак, но судя по тому, что лорд Чихёль был в добром здравии, и нигде поблизости не было даже намёка на присутствие эрхонцев, аллод хотя бы не захвачен.
Похоже, Чихёль тоже узнал её и, будто бы не веря своим глазам, схватился за сердце. Возможно, Чихёль был уверен, что Эйуми уже мертва и не ожидал встретить её в таверне на окраине леса, ещё и в своих землях.
Они стояли, смотря друг на друга, ещё секунд десять, чем насторожили хозяйку.
— Лорд Чихёль? — Эйуми подошла ближе и поклонилась, сложив руки на коленях. — Герцогиня Эйуми Мурасаки. — Пак, всё ещё не веря своим глазам, вздрогнул, словно очнулся ото сна, и поклонился в ответ.
— Как вам удалось… — начал он, поглядывая на крестьянку, протиравшую пыль. Девушка только первое время поглядывала на них настороженно, сейчас же словно не замечала. Подумаешь, герцогиня, считавшаяся мёртвой, объявилась в какой-то захолустной таверне, ещё и в добром здравии…
— Долгая история, я чуть позже расскажу. — Эйуми сдержанно улыбнулась.
Чихёль всё ещё стоял в смятении, не зная, радоваться ему или плакать. Он видел герцогиню всего несколько раз в жизни, но отлично запомнил её лицо, может быть, знал о ней что-то из рассказов брата. Эйуми было даже как-то странно от того, что он знал, где она. Хотя чему тут удивляться: Чихёль, будучи человеком образованным и всё-таки правителем крупной земли, знал, что творится в Мин.
За завтраком Эйуми и Чихёль разговорились. Выяснилось, что они действительно находятся на окраине аллода Пак. Чихёль на корабле возвращался из Варноса, остановился близ того места, где ранее располагались владения Кумаров, и его корабль оказался захвачен эрхонцами. Весь экипаж, почти все пассажиры, кроме Чихёля и ещё нескольких слуг, бежавших, кто куда, были перебиты. Лорд ничего не знал о том, что происходило здесь пока его не было, и не был готов встретиться с армией Ильзе. Вот уже второй день лорд Пак находился в бегах, добирался в обход леса, но вышел на ту же самую таверну, что и герцогиня Мурасаки.
Узнав об этом, Эйуми приободрилась: не она одна сильно пострадала от действий леди Штакельберг. За завтраком она с улыбкой поведала ему обо всём, что произошло с ней за время войны, об осаде, о смерти Джуничи, о темнице, хуже которой Эйуми не могла ничего себе представить. Вспоминать об этом было обычно тяжело, особенно вечерами, у Эйуми дрожали руки и бешено билось, пока она рассказывала, описывала в подробностях увиденное. И всё это время она улыбалась — того требовал этикет.
— Невозможно править без любви к тому, чем ты правишь, — отвечал Чихёль, доедая свой рис. — Любовь к своему народу — это ответственность. Без неё власть бессмысленна, как и всякая жестокость.
— На моих глазах юноша лет семнадцати расстреливал ветианцев, выстроившихся в ряд по приказу какой-то баронессы — я даже не знаю её имени, — ответила Эйуми с досадой в голосе. — В их числе были дети, старики… Я наблюдала, как ветианцев и ламахонцев сжигали в срубе. Как они кричали и молили о пощаде. Эрхонцы постоянно устраивали такие представления, запугивали нас. — Эйуми снова улыбнулась, и то была вовсе не улыбка радости.
— Да, я многое слышал об их зверствах. — Чихёль положил на стол палочки так, чтобы они ни на кого не указывали. — И испытал сам. Они пришли как чёрный поток, смели наши поселения, втоптали нас в грязь. Вы ведь знаете, что творится в Мин? — Герцогиня кивнула, хотя в этом не было надобности. — А я и не знал. Вернее, не думал, что это превратилось в полнейший беспредел. И эта чума движется к нам, в мой аллод. — Пак отпил немного сакэ. — Многие графы и бароны готовятся умирать, несколько рыцарей с окраин уже успели сделать сэппуку…
— Но почему никто не готовится защищать свою страну? — Эйуми резко встала и взглянула Чихёлю в глаза. В них читалось сожаление, отчаяние и некоторая беспомощность, словно он действительно ничего не мог сделать со своими людьми. — Очнитесь, это же ваши люди и ваши земли! — Эйуми всплеснула руками.— Эта земля страдала столько лет, здесь рождались и умирали ваши предки, вы родились здесь и росли для того, чтобы защитить свою страну! Сколько ламахонцев погибло за эти замки, за этот мир, за этот покой, который теперь у нас хотят отобрать. Неужели вы так просто отдадите то, что когда-то с мясом вырывалось у куда более страшных врагов? — Герцогиня выдохнула. Хозяйка смотрела на неё изумлённым взглядом. Даже лорд Чихёль, спокойный и отрешённый, глядел на Эйуми круглыми глазами. Сама герцогиня стояла, молча смотря в пол. Внутри у неё всё пылало, в венах кипела кровь, хотя сердце билось спокойно, точно ничего не волновало. Перед глазами снова встали пытки, отвратительные лица истязателей, лицо предателя Рокеру, грязь, копоть, в ушах — крики, звон мечей и чей-то громкий плачь. Эйуми приложила руку к пылающему лбу. Этот плачь звучал в каждом её сне. Он принадлежал женщине, ребёнка которого вздёрнули на дыбе прямо у неё на глазах. Эйуми не видела эту сцену полностью, но слышала, слушала, и много думала об этом потом. Теперь, кажется, эти звуки не отпустят её никогда и будут заставлять её чувствовать жгучий страх и живительную, словно родниковая вода, ярость.
Эйуми выдохнула. Такое яркое выражение эмоций было неприемлемо, но она не могла иначе. Чихёль продолжал растеряно смотреть на неё и в это же время словно искал ответ на какие-то терзавшие его вопросы. Словно пытался принять какое-то важное решение под воздействием слов герцогини. Похоже, они сильно его поразили. А до этого Эйуми считала, что не умеет убедительно говорить.
— Там только эрхонцы, других эллибийцев нет? — спросил Чихёль, всё ещё смотря куда-то в пустоту.
— Только Эрхон, — ответила Эйуми твёрдым голосом. Она наконец пришла в себя, но лоб всё ещё горел, и руки дрожали.
— Да… — покачал головой Чихёль. — У Ойгварца сейчас своя междоусобица: восток намерен отделиться от запада, и местные графы не хотят этого. Власть княгини Терновской становится бессмысленной: она может и пытается что-то предпринять, но пока безуспешно. В Варносе ойгварцские купцы только об этом говорили.
— А Вайсланд? — Эйуми села на своё место. Чихёль вздрогнул, будто не понял, о чём она. — Вайсланд. — Повторила герцогиня.— Вы знаете, что у них?
— Вроде бы там всё спокойно… — задумчиво ответил Пак. — Они проиграли войну Сиверии, но сейчас там волнений нет.
— Прекрасно. — Герцогиня кивнула со сдержанной улыбкой. Прежняя встревоженность вперемешку с облегчением вернулись, заставив сердце биться сильнее. — Вы ведь сейчас отправляетесь в Пак? — Чихёль кивнул. — Как только вернётесь, отправляйте парламентёров в Хвидбьерг — это надежнее, чем письма, которые могут перехватить. — Лорд Пак вздрогнул, но сдержанно кивнул и поднялся с места.
— Вы хотите объединиться с Вайсландом? Но ведь они тоже эллибийцы и могут отказаться и пойти воевать за Ильзе… — Неуверенно проговорил он.
