Наконец Генрике удалось приглядеться и хоть немного различить, что происходит в самом сражении. Левый фланг располагался довольно близко к засадному, примерно в двухстах метрах. Ещё ближе располагался арьергард. Солдаты обоих полков постепенно стекались к сражению. Генрика пока не замечала знакомых лиц, но пристально следила за ходом битвы.
Сражение длилось уже часов пять, когда стало известно о смерти Кирстен Рихтер. Авангард сильно поредел, но всё ещё держался, поддерживаемый арьергардом, правым и левым флангами. Основной удар смещался на левый фланг, а о правом данных почти не было.
Генрика чувствовала, как дрожат руки и закипает кровь в жилах. Кирстен умерла, а что с остальными? Насколько помнила Генрика, сражались в этотм раз все полковники, кроме Ежи и Ульрики. Что сейчас может быть с Вибек, её лучшей и единственной подругой, она не знала. Осознание того, что Генрика узнает это только к концу битвы, безумно давило, заставляло сильно переживать и нервничать. А это было сейчас совершенно ни к чему. Только бы в обморок в самый ответственный момент не упасть, да справиться с предательской дрожью. Герцогиня помолилась перед началом битвы, но вдруг богини не услышат? Ильзе говорила, что всё это — глупости, может, она права?
В тумане свои и вражеские войска терялись, и Генрика боялась упустить что-то из виду. Враг приближался. Сложно было сказать, кто пока выигрывал сражение. Генрика знала только то, что до конца было ещё далеко.
Герцогиня поняла, что скоро её выход, когда лучники и арбалетчики левого фланга уже вовсю обстреливали врага. Туман рассеивался, сражение стало ближе, и Генрика видела, как стрелы проходили сквозь броню, как врезались в головы врагов, как градом сыпали в никуда. Вместе с ними летели молниеносные арбалетные болты. Казалось, этого могло хватить, чтобы испугать и пошатнуть уверенность врага в победе, но и у ламахонцев было, что ответить. У них были прекрасные, умелые, беспощадные лучики, которые любили смазывать ядом наконечники своих стрел. Поражённые таким ядом умирали долго и мучительно, но он стоил довольно дорого, а потому был не у всех. Можно сказать, тем, кто был убит обычными стрелами, повезло.
Генрика, как ни старалась, не могла разглядеть в армии ламахонцев знакомые лица. Некоторых ламахонских полковников девушка знала в лицо, хотя, если честно, они все были до боли похожи друг на друга. Темноволосые, узкоглазые, в большинстве своём, низкие и манёвренные. Признаться, Генрика не сразу научилась различать их на портретах в книге по военному делу. А издалека различить их было крайне сложно. Зато Генрика отчётливо видела своих: Эльжбету с арбалетом, Вацлаву Склодовскую с мечом и ещё нескольких знакомых баронов и рыцаресс. Остальных различить не смогла. Через кого-то, ей явно знакомого, прошла вражеского стрела, и этот кто-то оказался отброшен на землю. Генрика вздрогнула от ужаса: на этом месте мог оказаться кто угодно из её близких, или она сама. А у того человека была семья, которая его ждёт, вассалы, земля. Чем всё это станет теперь?
Смотреть на то, как умирают солдаты, было тяжело. Пусть издалека, пусть многих она даже не знала в лицо, всё это вселяло какой-то ужас и причиняло боль. Смотря на всё это, герцогиня понимала: она не имеет права умирать. Она не может оставить Витольда, который без неё сопьётся или уйдёт в разбой со скуки. Она не может оставить шестидесятилетнего отца и младшую сестру, не может оставить Ильзе, которая, впрочем, без неё бы справилась, но раз уж она действительно любит Генрику, а Генрика любит её, она не должна уходить от неё так скоро.
Герцогиня ведь обещала ей, что после войны они обязательно будут вместе, что у них будет всё, о чём они мечтали.
Левая часть вражеского авангарда всё сильнее смещалась в сторону засадного полка, но было ещё рано. Всё смешивалось, солдаты левого фланга приближались к засадному полку. Герцогине уже было начало казаться, что эрхонцы отступают, но фланг сражался с такой яростью, что даже слегка превосходивший его по численности вражеский авангард казался не такой уж и сложной целью. Ламахонцы и эрхонцы пронзали друг друга мечами и копьями, рубили головы направо и налево. И всё это происходило, с одной стороны, до одурения и дрожи во всём теле близко, всего каких-то жалких девятьсот метров, и, вместе с тем, ещё далеко. Вестей о состоянии других частей армии не было, что казалось Генрике неудивительным: она о смерти Кирстен узнала-то случайно…
Прошло ещё полтора часа. Сражение становилось всё ближе. Герцогиня поняла, что время пришло, и отдала приказ о том, что пора в атаку. Дикий страх, смешанных с азартом и яростью, овладел ей, когда она взяла в руки меч. Он казался ей каким-то особенно тяжёлым, острым, молниеносным. Былая неуверенность пропала, осталась только кипящая ярость. Лучники, ушедшие далеко вперёд от конных и пеших воинов, обстреливали врага, явно не ожидавшего такого поворота событий. Было видно: солдаты в недоумении. Некоторые из них даже удивиться не успели, как вслед за лучниками их стали поражать мечники. Генрика, оказавшись прямо перед ламахонцем, уже было занесла меч, чтобы ранить его, но тот отразил удар и попытался ранить герцогиню в живот. Отойдя на пару шагов назад, она нанесла ещё один удар и снова не смогла даже ранить воина. Тот от неожиданности попятился назад, согнулся, и с левой стороны к нему внезапно в прыжке подлетела какая-то эрхонка, и ударила воина в голову с ноги. Ламахонец упал на землю, и воительница добила его ударом копья в шею. Брызнула алая кровь, и эрхонка вытащила копьё так же резко, как и вонзила.
Битва только-только началась, а Генрика уже чувствовала себя избитой и усталой. Ламахонцы, очевидно, хорошо подготовились в этот раз, и убивать их было сложнее, чем раньше, в предыдущих битвах и штурмах. И от этого только возрастала ненависть и нервное напряжение. Генрику снова несильно ранили, но она даже не заметила этого. Ей просто хотелось поскорее добить ламахонцев, добить всех, чтобы они больше не лезли, не рубили своими мечами, не мешались под ногами, не наступали из-за углов. Чтобы просто сдали знамёна, и эрхонцы отправились отмечать успешную битву и овладение новым замком. Генрика забыла обо всём, что волновало её до сражения. Ей хотелось быстрее убивать, но ламахонцы так просто не сдавались.
Левый фланг и засадный полк стали единым целым, и Генрика увидела, что ламахонцев осталось совсем мало. Они продолжали несмотря ни на что держать строй, вели оборону, но герцогиня не позволяла себе вздохнуть с облегчением. Ламахонцы ведь сумасшедшие, когда дело касается защиты родины. Ей отчего-то начало казаться, что у ламахонцев тоже мог быть засадный полк: воины сражались так уверенно, словно их — не жалкая горстка, а около двух тысяч, а то и больше.
Но, увидев, как часть войск отступает, герцогиня улыбнулась: победа была за ними. В конце концов, она ведь понимала, что ламахонцы вряд ли придумали что-то новое, к тому же, разведка работала прекрасно и ложных сведений ещё ни разу не доносила. Эрхонцы уже почти победили. Несмотря на боль, на усталость, на страх и отчаянье, кровь и большое количество жертв. Генрика заулыбалась и даже могла бы рассмеяться, если бы это было уместно. Она неожиданно вспомнила о том, что не знает, где Витольд, Вибек и другие её друзья, и улыбка исчезла с её лица. Увлекшись сражением, она забыла обо всём. О долге, о родных, о друзья, даже об Ильзе. Сердце пропустило удар. Хотелось верить, что они не ранены и не убиты: в этом кровавом месиве было невозможно что-либо вообще разглядеть. За Ильзе она могла не беспокоиться: она находилась в лагере и точно не пострадала. Скоро она выйдет на поле битвы, чтобы леди Ханыль Мин бросила к её ногам своё знамя.
Но битва ещё не окончена.
Генрика резко повернула голову влево, в сторону леса, и увидела Ежи Кюгеля. Ей показалось странным, что он находился там, ведь когда она уходила, Ежи был в лагере. Кюгель командовал левым флангом, и возможно оказался здесь, когда левый фланг смешался с засадным полком. Ежи находился почти в лесу, среди деревьев, и в кого-то старательно целился из лука. Герцогиня Корхонен не видела его цели, и было хотела что-то предпринять, помочь, но граф бросил взгляд в её сторону и помотал головой, давая понять, что сам разберётся. Генрика решила не вмешиваться и застыла на месте, наблюдая. Стоило Ежи только отвернуться, как чья-то стрела внезапно вылетела откуда-то справа. Он даже не успел заметить, что ламахонец, в которого он целился, уличил столь удобный момент. Стрела вылетела молниеносно и врезалась прямо в грудь. Ежи едва успел произвести ответный, совершенно неэффективный выстрел и почти тут же упал на землю.
