Бетельгейз с робкой надеждой наблюдал за ходившей из угла в угол матерью. Она не знала, куда себя деть. Чарингхолльская принцесса бродила меж тел, крутя в руках ожерелье вдовы, некоторых переворачивала лицом вверх, очевидно, пытаясь запомнить «подосланных убийц». Воздух в спальне щекотал ноздри. Смесь, впитавшаяся в него, отталкивала Бетельгейза; дядя и мать оставались к ней пугающе равнодушны. Принц Альбиус сидел рядом с племянником и смотрел, как Сиенна, точно запутавшаяся в паутине пташка, стремится к выходу, который он для нее наметил. Сцена, очевидно, доставляла ему наслаждение.
— Как это произошло, не понимаю!
Дядя на удивление правдоподобно развел руками.
— Поверь, мы сами удивились. Остается только молиться на твое решение. Что было бы, если бы Бетельгейз остался сегодня один?
Сиенна осмотрела последнее тело.
— Все чаоситты. Все! Что это значит, Альби? Нас подслушивали?
— Может быть. Сложно узнать точно. Я могу предположить около шести-семи вариантов, почему чаоситты напали. Из них мне по душе всего пара-тройка. Например, им не нравилось, что будущим, так сказать, начальником буду я. Если так, то своего они добились — начальником для них точно не стану. Или, — продолжил тянуть дядя под взбешенным взглядом сестры, — их главарь хотел забрать титул себе. Или, наоборот, он настолько любит Чарингхолл, что решил избавиться от осквернителя — по его мнению, Сиенна, не моему! — без указа свыше. Или получил такой. Все может быть. Если последнее, то заказчик не успокоится. Я бы даже сказал, что последние два варианта наиболее возможны, учитывая слова чаоситтов в коридоре.
Сиенна, опешив от потока речи, не сразу озвучила вопрос:
— Что они кричали?
— Флегматически переговаривались. О том, что принц Бетельгейз замыслил сместить императора. Не ты, не я — он.
Дядя Альбиус произнес сакральную фразу с такой легкостью, будто та ровным счетом ничего не значила. Бетти оставалось только позавидовать его артистическим способностям. Он бы никогда не смог солгать столь искусно. Результат превзошел ожидания: Сиенна задрожала, точно лист на ветру, и сжала кулаки с силой, от которой пространство вокруг затрещало, пошло пятнами.
— Сестра, спокойно, — совершенно будничным тоном посоветовал Альбиус, а Бетельгейз впервые за долгое время осмелился подать голос:
— Мам, чему удивляться, если я всегда был лишним?
— Всегда, — тут же подхватил дядя. — И останется таковым, пока мы не избавимся ото всех. Твоя забота погубит парня. Мы не сможем оставить его одного ни на…
— Я не… — начала было возмущаться Сиенна, но Альбиус в очередной раз сбил ее с мысли, бросив вопрос-шпильку:
— Ты что, собственному мужу не веришь? Зачем тогда души связывала?
Принцесса сердито вздернула нос.
— Пока ты тут строишь рожи, — продолжал дразнить ее Альбиус, — наши обожаемые родственники готовят еще одно нападение. И вместо того, чтобы как-то предотвратить увечье или, не дай бог, смерть сына, ты представляешь, как будешь страдать в его отсутствие. Видит Чаосин, иногда мне кажется, у тебя нет мозгов. Порой думаю, что в семье они присутствуют только у меня и Бетельгейза. Видимо, он их от отца унаследовал, как ни больно это признавать. Взгляни правде в глаза: парень подохнет здесь, если ты не отправишь его к Майриору. Так будет лучше для всех: мальчишка перестанет ныть о своей ущербности, ты — носиться около него и начнешь заниматься делом вместе со мной. Наследники перед нами сами собой не умрут. Точнее, умрут, но слишком долго ждать.
— Иногда ты говоришь как Майри… — протянула Сиенна вяло. Обилие аргументов выбило ее из колеи.
— Не завидую я тебе, если он считает тебя такой же дурой, какой сейчас считаю я.
— Хватит! — вновь взбесилась она. Дядя Альбиус знал, куда бить — по гордости. — Я согласна отпустить Бетти на пару падений к Майри. Буду его навещать. Мы с тобой все устроим, и я вернусь за ним. Может, тогда и Майри разберется со своим миром… — мечтательно добавила она.
Альбиус никак не показал, что предположение вывело его из себя, но Бетельгейз почувствовал возникшую волну неприязни. Юноша поежился. Многие бы радовались, обладая его проницательностью, но порой Бетти хотелось стать слепым, чтобы не видеть ужасов жизни вокруг.
— Ты должна перенести его сейчас.
— Неподходящее время. Если мы исчезнем…
Дядя, вдруг вспылив, ударил мечом по полу. Серый туман под ним сжался, чтобы не касаться клинка, и побагровел. Бетельгейз подумал, что сам мир был бы рад отторгнуть меч главного чаоситта, который пугал каждого, а особенно — его. Когда Альбиус вынул оружие из образовавшегося провала в полу, тот зарос, подобно человеческой ране. Бетти ощутил легкий укол боли над коленом.
— Дура. Всему тебя нужно учить. Вызываем остатки нашей семьи, начальника этих трупов, — дядя изящным жестом показал на десятки тел в комнате, — главаря банды храмовников и объявляем, что принц Бетельгейз находится в страшной опасности, владычица Чаосин требует его к себе! Если уж я научился чему-то, изучая историю династии, то вот чему: хочешь избежать внимания, привлекай его. Вызывай резонанс сам. Мало кто подумает, что человек, решивший что-то скрыть, прыгнет под софиты. Таких называют идиотами. А мы, Сиенна, никогда не выставляли себя идиотами, чтобы кто-то так решил.
Дядя Альбиус всегда знал, что сказать и как поступить. Он слыл счастливым обладателем сочетания интуиции, рассудительности и наблюдательности. И, к тому же, полным отсутствием совести, которая позволяла манипулировать практически всеми. Особенно часто от его влияния страдала бесхитростная сестра.
— Только я бы не рискнул показывать им Бетельгейза. Возможно, кто-то захочет сыграть в спасителя мира. Перенеси его в Ожерелье, объясни, как найти отца, и мы вызовем тех, о ком я говорил. Времени на раздумья у тебя нет. Любое промедление вызовет слухи и проблемы. Ты и так создала их, решив сбежать с бала сразу после убийства. Если постараемся, то успеем «повесить» смерть деда на них.
Сиенна переводила взгляд с брата на сына и не могла решиться.
— Вдруг Чаосин разгневается? Мы прикрываемся ею.
Дядя вдруг усмехнулся.
— Не понимаю, что происходит в твоей голове. Ты считаешь Чаосин мерилом справедливости, воплощением добродетели, но по какой-то причине она должна обозлиться за то, что мы спасаем чью-то жизнь. Это по меньшей мере нелогично. Хватит болтать, действуй уже. Я пошел за остальными, — Альбиус спрыгнул с кровати и, закинув клинок на плечо, обратился к племяннику: — Помни, что я тебе говорил. Прощай.
Это «прощай» значило, вопреки общепринятому смыслу, «надеюсь, мы больше не увидимся». Бетельгейз едва заметно кивнул. Он не собирался возвращаться и надеялся, что мир отца примет его, в отличие от Чарингхолла. Усталость от чужого презрения усиливалась с каждым падением. Он варился в этом котле заживо и все понимал. Понимал и Альбиус. Ненавидя, он дал возможность племяннику исполнить давнюю мечту. Конечно, Бетельгейз понимал, что мотивацией для дяди выступил далеко не альтруизм, но радости это не умаляло. В этот момент он любил его по-особенному. «Люди часто делают добро, сами того не понимая, — подумал Бетельгейз. — Действие не перестает быть добром для других. Жаль, что теряется смысл для души совершившего». Жалел он, но не дядя. Альбиус Чарингхолле не верил ни в душу, ни в ее просветление. Он перешагнул через труп, лежащий в дверном проеме, и исчез во мраке коридора.
— Что он тебе сказал? — взволнованно спросила Сиенна, и Бетельгейз утонул в объятиях чарингхолльской принцессы. Мама обвила его за плечи и опустила голову на плечо. Светская дама со всеми, наедине с сыном она превращалась в нежную и трепетную мать.
— Дядя рассказывал мне сказку.
— Сказку! — голос Сиенны зазвенел. — Ты не маленький ребенок, чтобы в них верить. Сколько раз просила не засорять тебе голову! Милый, в них нет ничего полезного. Они воспитывают наивность… Хорошо, что твой отец того же мнения, что и я.
