Ни один человек, сумевший оставить на нем царапину, не оставался безнаказанным.
Лава, бурля и клокоча, полилась из открытых ладоней, начала разъедать горло, пищевод, желудок, и тело обугленной кучей упало на камни. Внутренности полнились обугленными пустотами. Магма, не остывая, побежала вниз по мостовой, как гигантская волна, разгоняя светлых воинов. Рыкнув, Валентайн поймал еще одного мелкого парня и, заломив ему руку, приподнял за талию над землей. Жажда затмила все принципы и догмы, которыми он жил.
— Видишь? Вот конец вашего Хайленда! Иди, расскажи, пусть они знают!
Внезапная идея поразила Валентайна.
— Пусть лучше сами увидят… — прошипел он и, рывком открыв парню рот, вытащил, невзирая на крики, язык. Сверкнули когти: капли крови пронзили воздух, как агатовые бусины. Мышца, напрягшись последний раз, упала на камни, одеваясь в кружево крови. Валентайн откинул тело. Его найдут, и вместе с ним — послание. Пожар освещал лицо оборотня, покрытое багряно-черными мазками со вкусом металла. «Вспомни, за что мы сражаемся на самом деле», — сказала Донна у него в голове. Полуночный рыцарь остановился. Вдруг заболевшие шрамы на лице напомнили о настоящей цели. С обычными хайлендскими крысами справится армия; Валентайна интересовал крысиный король. Оборотень направился к центру, где скрывались в тумане высокие башни из белого камня. Эмоции брали вверх, он не мог сдерживать себя, а сладкий запах крови сводил с ума и без того взбудораженное сознание. Армия докончит начатое, а он пришел сюда только за одним. За одним.
— Река, глупец! — раздался резкий голос Валетты Инколоре, пролетающей мимо, как валькирия.
Выругавшись про себя, Валентайн остановился и повернулся к Нойре. Он поднял руки — воды расступились, обнажая затвердевающую магму, по которой должна была пройти многотысячная армия королевства. Валентайн захотел сказать Валетте что-то ядовитое и колкое, но обернувшись к Бесплотному клинку, впервые в жизни предпочел промолчать.
Небо пронзали яркие вспышки: от холодно-розового до призрачно-белого и голубого. Неясный шепот заклятий звучал в голове. Валетта взмыла над Призрачным городом как символ рока, фатума, в сверкающем сиреневыми огнями платье. Белые волосы женщины извивались, как змеи, лицо, сухое, жестокое и бескровное, светилось в тьме. Глаза напоминали два ущелья в преисподнюю: в них плескались огонь и кровь, отражение бедного города.
Валетта летала фурией по Каалем-сум и раскидывала врагов энергетической волной. Она выбрала одну жертву, чтобы совершить обряд смерти, и теперь рвалась к ней. Майриор рассказал ей, как совершить таинство бездны. Девушка, дарившая жизнь, стала обрекать на смерть. Валентайн не видел, на кого пал ее выбор. Он стоял посреди опустевшей во мгновение улице и тщетно пытался унять дрожь в коленях. Полуночный рыцарь редко испытывал страх, но это… существо, повисшее между миром реальным и измерением ушедших, внушало его.
— Sangrete mortis ave libertatem…
Дальнейшие слова пропали в боли, разлившейся ледяным огнем по телу. Нервы загорелись, и мир превратился в чистый свет. Валентайна, уловившего последние ощущения жертвы, передернуло. Он разделил агоническую боль и подумал, что все блага мира не стоят повторения подобного. Один смертоносный удар виделся ему более правильным. Но скольких он уже убил иначе?
Тело, оболочка души, взорвалось, окидывая всё вокруг маслянистой кровью и ошметками плоти.
Валетта, закончив шептать, открыла рот, напоминающий гигантскую воронку, ведущую в никуда, и выпила светящийся белый силуэт. Все ее тело было покрыто тонкими ручейками крови. Валентайн отвернулся. Улицы пахли железом и солью, каждый камень был обагрен. Армия темных солдат продолжила адскую чистку оставшихся в живых людей и пожирала остатки тел. Губы Валентайна скривились от омерзения. Вот она, обратная, неблагородная, сторона войны. Почему он взглянул на войну по-новому только сегодня?
Валентайн сжал рукоять меча. «Ты пришел за другим», — напомнил он себе и, прикрыв глаза, перенесся в спальню леди Саманты Санурите. Полуночный рыцарь был уверен, что встретит Михаэля именно там. Он чуял это. Запах серебра преследовал Валентайна с первого шага по правому берегу Нойры.
— Могущественная Луна, — услышал шепот Валентайн и замер около стены, у которой появился. Белая лепнина, яркий свет бесчисленных ламп. На восточной стене был нарисовал знак горящего полумесяца. Валентайн не ожидал увидеть герб Синааны и тем более не ожидал увидеть застывшего перед полумесяцем Михаэля. Родственник стоял на коленях, опустив голову, и быстро шептал:
— Я взываю к тебе. Спаси ее, мою Сэрайз, я склоняюсь пред тобой, Отец. Я знаю, мои слезы — это твои слезы, я знаю, ты чувствуешь мою боль, и я молю, Отец, помоги ее унять. Я прошу помощи.
Если бы вместо Валентайна стояла Айвена, она бы удивилась, что встретила на землях Хайленда того, кто искренне молился Королю. Полуночный рыцарь же не мог поверить, что у святыни королевства обнажает сердце именно Михаэль. Они никогда не были близки, Валентайн не вспомнил бы ни одного совместного ужина или вечера, но он и не собирался вспоминать. С тяжелой грудью он слушал, как дедушка просит счастья для девчонки, само существование которой представлялось Валентайну настолько омерзительным, что он забывал и о ее возрасте, и близком родстве. Мягкость сменялась черствостью. Он мог только мечтать услышать подобное в свой адрес и был рад, что Ситри вместе с майомингами изувечили девчонку. Михаэль, по всей видимости, не знал об этом и продолжал бессвязно шептать. В свете спальни его волосы казались седыми.
— Спаси ее. Я знаю, что много лет ненавидел тебя, оскорблял в мыслях. Я не заслужил прощения. Сэрайз верила. Она дитя твоего племени. Она не будет просить, она не знает. Вытащи ее из…
Михаэль, будто лишившись сил, упал на бок. На какую-то долю секунды Валентайн испытал желание подойти и помочь. Доля оказалась ничтожно короткой. Ее отделил грохот открывшейся двери. В спальню вбежала Рейниария Кайцер.
— Милорд!
Валентайн разочарованно прислонился к стене. Из всех бывших подчиненных он встретил именно ту, что боготворила кронпринца. Рейн опустилась рядом с Михаэлем и заставила его сесть. Валентайна упорно не замечали. Испытывая странное удовольствие перед слабостью врага, он начал внимательно слушать разговор. Валентайн был уверен, что убил бы обоих без раздумий, но сейчас, после увиденной жестокости Валетты Инколоре, неосознанно медлил.
— На нас напали, — едва не плача, сказала Рейниария. — Напали, а вы даже не отдали ни одного приказа с тех пор, как приехали.
— Они были не нужны, — Михаэль говорил так тихо, что голос его напоминал девичий. «Великий бледный принц» лежал щекой на плече Рейн и едва дышал. Валентайн не помнил, видел ли его когда-нибудь в таком состоянии. Неужели сердце бессмертного монарха дало сбой?
— Я пыталась… — тут всегда хладнокровную Рейн покинуло самообладание, и полосы слез заблестели на ее щеках. Валентайн со смешением чувств смотрел на разыгравшуюся сцену. Он бы не удивился, если бы «генерал Кайцер» призналась бы в любви объекту обожания прямо сейчас. И хотя Йонсу одно время пыталась убедить Валентайна, что Рейн всего лишь уважает начальство, тот в это не верил и считал, что дело в очередной раз в смазливой внешности. — Я пыталась, но ничего не могла сделать! Мы разрушены. Прошу, позволь мне увести тебя из города. Я обещала.
Михаэль сумел выпрямиться.
— Ты бы не пришла, если бы не подслушивала.
— Я никогда не была твоей любимицей, — просипела Кайцер. — Ты всегда превозносил Йонсу, не меня, хотя я сделала больше. Я уведу и выиграю…
— Она предала меня, Рейн. Нитсу Кэйар. Послала к тьме в самое пекло. Забавно понимать, насколько люди неблагодарны. Я знал это всегда и, тем не менее, удивился. Знаешь, что она сказала? — Михаэль говорил все тише и тише, рассказ превращался в приговор самому себе. Его не волновали чувства Рейн — как чувства любого другого человека. — Ей нет дела до Сэрайз. Рассмеялась мне в лицо. Заявила, что ненавидит ее. Как можно ее ненавидеть? — Валентайн хладнокровно выслушивал поток мыслей. — Она ведь никому ничего не сделала. Кэйар это не волнует. Она ненавидит меня и, как оказалось, ненавидит Мару. Сэрайз умрет, — буквально прошептал Михаэль. — Я ничего не могу сделать. Это было глупо, отправлять ее в Браас в одиночку. Я не отец, я слаб.
