— Что? — не выдержав, спросила вампиресса.

Донна разомкнула губы:

— Альмейра, это непозволительно. Принцесса не должна плакать, она должна быть сильной.

— Тебе-то откуда об этом знать? — возмутилась Вейни, ощутив, что девочка отстранилась. Почему слова бездушной статуи оказались более эффективны?

Белладонна неуловимо помрачнела и, отвернувшись, начала спускаться к Валентайну. Металлическая рука девы блестела в лунном свете. Короткие черные волосы развевались от ветра. Многие считали ее красивой, а для Вейни Донна была подобна картине: яркие краски, застывшие в скудном моменте на плоскости. Супруге Валентайна, в противоположность ему самому, катастрофически не хватало жизни и легкого дыхания. Айвена не понимала, по какой причине прибывший в Синаану лорд выбрал самую черствую, пресную, пустую женщину из всех Клинков. Она, стараясь любить всех, не могла смириться с парой, процветавшей на чужих смертях. Ситри Танойтиш, в отличие от них, говорила прямо, что если бы ад существовал, то она горела бы в нем в первую очередь. Белладонна считала, что совершает благородное дело. Вейни не собиралась выслушивать от нее советы и не желала, чтобы их впитывала Альмейра.

— Не слушай ее, — зашептала Айвена. — Не слушай. Быть сильной и не уметь плакать — это совсем разные вещи, милая…

========== Глава 27 Падение ==========

3 число месяца Постериоры,

Валентайн Аустен

Некогда величественный и гордый Реймир-сум, восстав с морского дна, выглядел своей бледной тенью. Крепостные стены зияли брешами, оставленными ударами ядер, угловые башни обвалились, а восточные стены, пострадавшие во время атаки больше всего, рухнули всем массивом. От прекрасного крепостного замка остались только выгоревшие стены с одним-единственным уцелевшим шпилем башни, с которого, словно невидимой рукой, смахнули черепицу и оставили зиявшие дыры вместо окон с витражами.

Вода потушила пожары, смыла мусор и тела с улиц города, лишила каменные дома крыш и унесла дерева постройки. Подвесные мосты, увитые зеленью арки и сады исчезли. Город был чист, абсолютно мертв. Ни один горожанин не пережил ту ночь. По улицам тянулись черными лентами, закованными в сталь, лишь отряды чужаков. Захватчики осматривали доставшиеся им огнем и кровью руины. Семь дней и восемь ночей прошло с тех пор, как Реймир-сум поглотил океан.

Валентайн родился на другом берегу реки.

Солнце освещало путь Валентайна сто одиннадцать веков, и всего лишь четыре тысячи ночей он носил на латах знак призрачной луны. Любимый первенец родителей и второе в истории пятно на древе Аустен. Он помнил отца и восхищался им; имя матери хранилось в сердце как величайшее зло. «Эйа» — первые века оно считалось синонимом предательства, для Валентайна же стало таким навсегда. Вердэйн не имел настоящей могилы — семье нечего было хоронить. Никто не знал, как умер принц, Пламя Севера, но все знали, от чьей руки. Бой в поднебесье видел каждый.

Валентайн помнил фальшивую церемонию погребения около ворот Каалем-сум. Пустую урну закопали у памятника отца под взгляды толпы. Брат, Рейлиар, плакал, плакала бабушка Аделайн, надевшая траурные бело-зеленые одежды. Императрица не пожелала приехать, Михаэль стоял непоколебимо, как скала. Валентайн следовал его примеру. После того дня появились слухи, что старший из сирот жестокосерден, как сбежавшая мать.

Полуночный рыцарь — так его прозвали жители Хайленда. Вечное напоминание о недостойном происхождении.

Валентайн защищал границы империи всю жизнь — услышал ли он благодарность хоть раз? Нет, Михаэль, издеваясь, открыто говорил, что внук не получит ни медали, ни одного теплого слова в свой адрес. Опасное ранение, полученное во Вселенной, не взволновало даже жену. Именно тогда Валентайн впервые задумался, что больше дорог Ситри Танойтиш, нежели Мару. Ситри бросила все и приехала к нему, пока жена невозмутимо ходила на службу и изредка спрашивала о самочувствии. Остальные члены семьи, лорды и мемории ждали, чем все закончится. Так было всегда. Что бы он ни сделал, это не ценилось; единственным поступком, прославившим рыцаря, стало предательство. Почему бы наконец его не совершить?

Бывший дом казался безумно далеким. Каждая минута на стене укрепляла ненависть. Валентайн, не в силах сдерживаться, сминал пальцами стальные звенья, торчащие из камня, и представлял, что сворачивает шеи хайлендским ублюдкам. Не оценили. Не признали. Предали. С оскорбительным равнодушием презрев его таланты. Его ярость, выросшая из детской обиды, не утихла за девятнадцать лет. Сегодня они ответят. И Михаэль, и Астрея, и вся империя. Никто не вступался за единственного настоящего защитника.

Донна, стоя рядом, одернула его, возвращая к разговору.

— Он сказал, что не уберет солнца.

— Странно, — бросил Валентайн, продолжая прожигать город взглядом. — Можно подумать, что Каалем-сум нужен нам, а не ему.

— Он ему не нужен, — медленно произнесла Донна. — Милорд мог бы разрушить город одной мыслью. Это твой шанс, Валентайн, твой шанс отомстить и проявить себя. Ты должен найти способ. Одной ночи не хватит на сражение. Наши воины падут под лучами солнца.

Это в голову Валентайна не приходило, и он был вынужден вернуться в реальность.

— И что же, — произнес Валентайн, — я должен придумать, как провести армию в Каалем-сум при свете? Майриор мог бы дать воинам силы, если не хочет скрывать солнце.

— Почему бы не напасть ночью, сейчас? — уклончиво ответила она вопросом.

— Это бесчестно.

«Бесчестно». Недавно Валентайн с удивлением осознал, что темная часть мира оказалась более откровенной, целеустремленной, сплоченной и потому сильной. Более… яркой. Королевство подкупало изяществом и многообразием людей, борющихся за него. Здесь у каждого были свои цели, желания — не в пример серой безликой массе империи. Он сам, Валентайн, шел по пути мести; Ситри желала вернуть принадлежащие по крови острова; Айвена жаждала воцарения «настоящего Бога» над греховными землями запада; Наама, думал рыцарь, забыла собственное имя, не говоря о целях, с которыми когда-то перешла на сторону мрака.

— Ночь — наше время, — заметила Донна. — Они не ожидают нападения днем. Атака при свете станет более бесчестной. Ты думал об этом? — Валентайн покачал головой. — Привыкай жить в тени, — шепнула она, дернулась в порыве добавить некое обращение, однако промолчала.

— Никогда не привыкну, — ответил Валентайн, подумав про себя, что высказанная правда наполовину горька. — Это не для меня. Но, считаю, ты права. Нападем на закате и попытаемся справиться за ночь, — он не отрывал взгляда от цели. — Я вырос там. Город огромен. Чтобы пересечь Каалем-сум спокойно, потребовалось бы часов пять. Сомневаюсь, что природного мрака хватит для боя.

— Как ты можешь сделать день ночью? — мягко сказала Донна. Ее темно-вишневые губы были совсем рядом. Валентайн видел каждую искорку в магнетически синих глазах.

Таких, как она, не было по ту сторону пролива. И Валентайн имел в виду вовсе не внешность.

— Туман, — отчеканила Валетта Инколоре, шагнув из башни. Небольшая аккуратная грудь Валетты лежала, как на полке, в жестком объятии корсета платья, открытая низким декольте. Бесплотный клинок предпочитала однотонные ткани и простоту в одеяниях. Она с изяществом, размеренно стуча каблуками, прошла по стене. Ветер развевал ее волосы и трепал юбку. Обескровленная кожа ловила каждый блик луны. Валентайн не помнил, когда последний раз видел ее улыбку, слезы или слышал смех. Попав в королевство, бывшая целительница кардинально изменилась. Кого винить? Империю, ударившую Валетту в спину, или Короля, подарившего новую темную цель? Валентайн подумал, что выбрал не тот момент, чтобы рассуждать об этом.

— Конечно же туман, — сказал он, вновь устремляя страждущий взор на Каалем-сум. — Попросим Айвену, и ночь вернется на небо раньше обычного. Мы же делали так при захвате Реймир-сум, верно? Это Ситри придумала.