Валентайн Аустен отыскал Ситри спустя пять часов. Он шел в воде, погруженный в реку по грудь, и боролся с волнами. Изгнанный принц напоминал косматого медведя, ловящего рыбу. Капли застыли в спутанных волосах. Его мерцавшие глаза были единственным источником света на дне провала, и огоньки от них отражались в воде, стремительно текущей меж скал в долину городов-близнецов.

— Валента-а-айн! — прохрипела Ситри дырявой глоткой, пытаясь ориентировать его. — Валента-а-а-айн! — адские звуки продирались сквозь журчание воды с большим трудом.

Лорд все же услышал и выбрался на берег. Одежда была суха.

— Как ты неудачно упала, — сказал он, критически посмотрев на нее, и задумчиво потрогал слизистую горла. Щекотно. Набежавшая волна окатила их с головой: видимо, где-то в горах сошла очередная лавина. Валентайн снова остался сухим.

— Это все ты виноват, — злобно захрипела Ситри. — Позволил белобрысой скинуть меня в эту пропасть. Я же рассеяться могла!

— Тут высота километров восемь, − отмахнулся «спаситель».

— И проплыла пару в ледяной воде.

— Я тоже шел в ледяной воде. Хотя мог идти по ней, но не хотел пропустить какую-нибудь твою часть. Что бы я делал без твоих ног? — Валентайн провел рукой по покатому бедру любовницы. Ситри сладко вдохнула от нахлынувшей боли.

— Обрюхатил какую-нибудь девку в деревне, я думаю, — прошептала она.

Лицо Валентайна было в тени, горели только глаза. Однако Ситри видела каждый шрам на его коже и самодовольную улыбку на губах. Чрезвычайно высокий, мускулистый Валентайн знал цену своей красоте. Иногда Ситри казалось, что у потомков Астреи нет иного выбора, кроме как быть прекрасными. Смешение с иноземной кровью придавало дополнительный шарм. Ровный нос вкупе с узкими ноздрями, свойственными народам крайнего севера, сводил Ситри с ума. Сама она классической красотой не отличалась. Южная кровь бурлила в Стальном клинке, от матери-пустынницы достались зеленые волосы и цвет глаз. В детстве она собственноручно сломала себе нос в надежде, что горбинка исчезнет, а кончик перестанет нависать над губами, как у ведьмы.

— Мы его завоевали, да? Эту дыру в горах, Палаис-иссе? — Ситри ненавидела северную крепость. — Четыре дня осады. Айвене ничего нельзя доверить. Надо было сразу отправить ее на юг, а самой быть здесь. Если бы не отец, я бы поступила так. Тьма. Как же я устала. Летела с Брааса, забралась в замок и… — Ситри кинула злой взгляд наверх. — Все из-за тебя, Валентайн. Убил бы ее сразу, но нет, взыграли сантименты. Девчонка Нептане всегда тебе нравилась, я знаю. Меркантильная шлюха, вся в папу.

Валентайн усмехнулся.

— Холодная, как моя первая жена.

— Когда мы доберемся до столицы, я сама убью Мару, понял? — Ситри облизнула губы, собирая кровь, и улыбнулась. — Четвертую и оставлю на солнце поджариваться, как кусок мяса. Или выколю глаза, оставлю в лесу, пусть полакомится зверье. О, нет! Нужно думать об армии! Порежу на кусочки и отдам гиргам, они, твари, ничем не отравятся, даже Мару Аустен.

При звуки имени бывшей жены волчьи глаза Валентайна стали блестеть стократ.

— Я твою сестричку проведала в Браасе, — продолжила вампиресса. Разговаривать она любила. — Ничего такая, я бы с ней поразвлекалась, да к детям не тянет. Совсем не похожа на Мару, папашкина мордочка. Я с ней поиграла немного, видел бы этот фонтан слез. Хорошо, что я там оказалась. Не знаю, что бы с ней сделали, если бы не я. Поступили бы как со свиньей на убой. Месть вечно застилает всем видение выгоды. Даже майомингам.

Валентайн отер ей подбородок и наклонился.

— Ты проголодалась, я прав? Только о еде и говоришь.

— Во всех смыслах, — отозвалась Ситри и в следующее мгновение почувствовала знакомый вкус обветренных губ. Рукой Валентайн поддерживал ее голову. Кровь в венах забежала быстрее, кости затрещали. Ситри пошевелила пальцами, и доспехи Полуночного рыцаря развеялись, осталась только длинная рубаха и бриджи. Валентайн вздрогнул.

— У тебя все органы смешались внутри, что ты делаешь?

— Главный на месте, — огрызнулась Ситри, опуская ладонь ему на поясницу. — Прекрати прикидываться чистоплюем, ты бесишь, когда так делаешь. Я знаю, какой ты на самом деле, оставь благородство для Белладонны, — вампирша впустила ему под кожу острые когти и вцепилась в губы поцелуем. Клыки вампирши давали невыносимое наслаждение; серебристая кровь заставляла Ситри дрожать от экстаза. Ей казалось, что теперь по венам бежит расплавленный металл. Кости начали срастаться с новой силой, клыки вошли глубже. С треском разорвалась ткань.

— Ты совсем больная, — от этих слов Ситри лишь сильнее впустила когти. В этот момент ей хотелось либо порвать Валентайна в клочья, либо чтобы он порвал в клочья ее. Вампирша оплела его ногами. Всегда загорелое лицо побледнело от прилива крови, Валентайн часто задышал от смешения боли и желания. — Ты совсем больная! Ты полутруп!

Ситри размяла шею. Кожа уже затянула дыры в глотке.

— Тебе самому хочется, рыцарь, — с издевкой в голосе сказала вампирша и протиснула ладонь под пояс бридж. Валентайн сдался. Они столько лет были вместе, что Ситри ни на мгновение не усомнилась в будущей победе, и от этого чувства сводило живот.

Лишь когда серебро глаз угасло и Валентайн невольно испустил стон, они оторвались друг от друга. Рубаха пропиталась кровью, на лице рыцаря отпечались грязно-багровые линии. Ситри, как разобранная кукла, лежала на камнях — Валентайн ухитрился сломать ей пару костей заново, и руками двигать проклятая вампиресса уже не могла. В желудок и кишки будто напихали гвоздей — Ситри улыбалась и таяла в сильной ровной боли, одном из немногих переживаний тела, оставшихся при ней. Пустота вместо сердца прекратила напоминать о себе.

— Дерьмо, — выругался Валентайн, заходя в реку по пояс, и принялся яростно тереть кожу.

Ситри попыталась рассмеяться, но из груди вырвалось только булькание.

— Не пытайся, ты убил столько народу, что никогда не избавишься… — она выдохнула и стальным прутом поправила платье, чтобы прикрыть черные гематомы на бедрах, — от этого всего.

Валентайн упрямо тер кожу. Рубаха стала чистой по его воле, но тело зачаровывать он не мог. Кровь не сходила с рук и вовсе впиталась в торс дьявольской татуировкой. Отвратительно… Внезапно полуночный рыцарь выпрямился, как ищейка, взявшая след. Он давно чувствовал, что в ущелье они уже не одни. Тень страха всегда следовала за одним из Клинков Короля.

— Не говори Белладонне! — выпалила Ситри, заметив бледную тень рядом. Вода замерзала, воздух загустел и стал холодным.

— Конечно не скажет, — ядовито сказал Валентайн, повернувшись к Лете Инколоре. — Иначе кто-то может сказать про нее и Майриора его жене.

Лета взглянула на него, но ничего не сказала. Валентайну она никогда не нравилась: слишком пресная. Темные провалы блестели над изысканной бледностью тонких черт лица, обрамленного выцветшими волосами. Когда-то давно, когда он и Лета боролись на стороне империи, Бесплотный клинок был совсем другим: цветущей златовласой красавицей, до забавного похожей на леди Астрею. Давно?.. Всего девятнадцать лет назад, девятнадцать лет, ставшими вечностью, как бы банально это ни звучало. Мир изменился настолько, что Лету с трудом получилось называть ласковым именем, просилось полное — Валетта. Оно стало подходить больше.

— Все прошло гладко? — спросила Ситри. Она обитала в королевстве дольше их на пару сотен веков.

— Да. Переправа сожжена, город затоплен.

— Эти двое никогда не могут сделать ничего нормально, — закатила глаза вампирша. — Куда смотрела Белладонна?

— За Риммой.

— Что ж это за ребенок такой, за которым должен следить главный Клинок Синааны? — с негодованием воскликнула Ситри. Лета уничижительно на нее посмотрела и взлетела в туман. Валентайн с рассеянным лицом пошел по воде.

— Эй, ты куда?!

— Приду, когда соберешься, − не поворачиваясь, ответил он, и Ситри снова осталась одна наедине со сладкой болью.