Коридор кончился; Мару открыла новую дверь. Оглянувшись напоследок и успев заметить последний портрет, на котором запечатлели двух девушек, темноволосую и ярко-рыжую, Йонсу вступила на новую лестницу, ведущую вниз. Воздух стал влажен и горяч. Откуда-то снизу доносилось журчание воды.

Внизу, как оказалось, были купальни для служанок. Йонсу уже ожидали три одетые в простые платья из беленого льна девушки, чьи волосы были спрятаны под чепцы. В углу небольшого помещения паровала дубовая купель, доверху наполненная водой. Рядом, на скамье, лежал аккуратно сложенный новый наряд Йонсу.

— Мы обе понимаем, что ты решила, верно? — прокомментировала происходящее Мару.

— Тогда изволь принять немногочисленные правила жизни в этом замке. Помойся и оденься во что-то более приличное, чем попугайские тряпки. Я отойду. Кто-нибудь знает, где Кэтрин?

Драили ее на совесть, до красноты растерев кожу мочалками и трижды промыв волосы. Из купели Йонсу вышла розовая, как младенец, и еще некоторое время терпеливо сносила обтирание и вычесывание волос, которые еще влажными стянули на затылке в высокий хвост и обвили голову косой, наподобие короны.

Следующим надели пышное платье из почти невесомого шелка и стянули талию тесным расшитым золотой нитью корсетом.

Йонсу едва дышала, но терпела. Раскатав по ногам тонкие чулки и закрепив их подвязками, она, наконец, закончила свой туалет, сунув ноги в туфли-лодочки, что почти не чувствовались на ноге. В ушах появились серьги, кисти рук украсились браслетами.

Ливэйг подумала: если с ней обращаются так, то как обращаются с императрицей?

Вернувшаяся Мару тщательно оглядела Йонсу, велев ей покрутится вокруг своей оси, и удовлетворенно кивнула. Сама она за то время, пока готовили полуэльфийку, тоже принарядилась: платье сменилось на лазоревое из атласа, волосы завились в спирали, спускавшиеся к чуть загорелым плечами. Окружение идеально подходило к ней. «Пожалуй, Мару родилась для такой жизни», — подумала Йонсу, залюбовавшись ей. Неудивительно, что именно леди стала женой Михаэля Аустена. С этим тоже было связано какое-то воспоминание, но оно ускользало, как шелковая лента платья для вальса.

Кровавое пятно исчезло, и только приглядевшись, Йонсу заметила перетянутую бинтом талию. Его текстура предательски проступала сквозь ткань.

Мару кивнула в сторону двери.

Шли они молча; Йонсу разглядывала убранство новых помещений, удивляясь неизменной роскоши и стремлению к вычурности и помпезностью тех, кто занимался обустройством замка. Везде наблюдалась все та же лепнина, от обилия которой уже рябило в глазах, позолота, которой укрывался малейший бугорок на рельефах стен, настенные канделябры и тяжелые люстры, на потолках сверкали переливами хрусталя, начищенной меди и серебра. Память молчала.

Императрица обитала на самой вершине башни. Здесь царили тишина и холод — какой контраст по сравнению с остальным городом! Уткнувшись в широкую дверь из светлого дерева, Мару остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

— Только молчи.

После чего легко толкнула двери. В нос сразу ударил аромат цветов. Йонсу против воли отступила назад. Только сейчас она полностью осознала то, как изменилась ее жизнь за этот день. Йонсу вдруг подумала: сколько жителей империи хотели бы оказаться в опочивальне леди Астреи вместо нее! Йонсу не хотела, но выбора не оказалось. Она шагнула в спальню правительницы западных земель Мосант.

На роскошной кровати с голубым постельным бельем лежала женщина. Бледные тонкие губы не улыбались, не шевелились, серые глаза ничего не выражали, только правая бровь поднялась немного выше левой, придавая женщине слегка горделивое выражение лица. Удивительное дело, но она спала. Йонсу озадачено взглянула на Мару.

— Правительница никогда не закрывает глаза, — прошептала та, вновь надевая на лицо улыбку. — Леди Астрея сейчас проснется.

Не закрывает глаза? Ливэйг готова была поклясться, что правительница — человек.

— Что я должна делать?

— То же, что и я. Ты будешь только помогать мне на первых порах. Ей надо принять ванну, расчесать волосы, приготовить платье, заправить кровать.

— Все?

— Молчать. И улыбаться, — добавила Мару.

Створки окон раскрылись, впуская теплый воздух, развевая шторы. Полосы шелка ласкали кожу; хрустальная люстра засверкала; плетеные кресла засияли ласковым белым светом. Цветы в вазах заколыхались, начиная дурманить. Мару неслышно шагнула вперед, к кровати, и Йонсу последовала за ней. Страшно. Монументальная фигура леди Астреи внушала ужас; Ливэйг боялась взглянуть на нее и смотрела куда-то в подушку.

— Доброе утро, госпожа. Ванна уже готова.

Мару подала леди руку. Йонсу замерла. На шелковой подушке лежала жемчужно-золотая прядь волос, выбившаяся из прически Астреи Аустен.

========== Глава 8 Кровь ==========

15 число месяца Альдебарана,

леди Кэтрин Вилариас

Кэтрин Вилариас никогда не участвовала в боевых действиях. Она не совсем понимала, почему Дора и другие придворные дамы жались в углах, подальше от широких окон; почему спешно закрываются ворота, ведущие в город; почему со стен снимают картины, большей частью пейзажи и натюрморты, а портреты оставляют, забрав только два — императрицы и ее блистательного правнука. Почему все мечи, копья и алебарды с тех же стен спешно выбрасывают куда-то за окно, хотя Китти догадывалась, что оружие, чистый декор, давно стало непригодным для боя. Уж явно не для помощи гвардии, собравшейся на площади у моста во взволнованное стальное море.

Война всегда обходила Китти стороной. Ужас кровавых баталий не касался ее ни в Мосант, ни во Вселенной. Как аристократка во время боевых действий Китти должна была сидеть за толстыми стенами замка — Анлоса ли, Верберга или Каалем-сум, не смея и носа высунуть наружу. Даже во время Пятой Космической войны ее упрямо охраняли и оберегали, рискуя собой. Сегодняшний день не стал исключением.

Лорд Танойтиш аргументировал это так:

— Если пострадаешь, меня живьем сожгут, — заявил он, отдав приказ проводить леди Вилариас, как всех остальных, в зал, находящийся на третьем этаже. Дополнительная внутренняя стена защищала это место от ядер пушек, но то, что происходило в устье реки Нойры, Китти оказалось прекрасно видно. Придворных отвели туда, чтобы беспрепятственно собрать ценное имущество для эвакуации, без помех в виде перепуганных женщин под ногами. О контратаке речи пока не шло: Китти не заметила ни одного корабля под белыми парусами, направлявшегося в устье. Флот королевства продолжал беспрепятственно расстреливать города, не встречая сопротивления.

Глядя на корабли врага, Китти не понимала, почему Дора Танойтиш рыдает, взывая к силам, в которые изгнанная принцесса давно не верила. Чем им могли помочь звезды? Чем им мог помочь Бог? Китти видела его. Бог находился по ту сторону пролива, и это его корабли расстреливали прибрежные города. Бог был под знаменем объятой пламенем луны. Ее призрачном пламени.

Поднимался ветер, волны начали лизать причалы и берег, забились о дома нижних улиц. Горожане, надеясь найти спасение, хлынули вглубь полуострова. На центральной площади спешно организовывались экипажи на запад империи, купцы втридорога продавали места в повозках. Все военные силы были брошены перед мостом между двумя городами. Китти скептично изогнула губы. Так глупо… В чем смысл мечей и копий, если на обоих сторонах есть адепты, способные уничтожить небольшой остров? Нужны лишь приказы, которые не желают давать. Одна из многих странностей войны с королевством, непонятых Вилариас. Эта война всегда велась так, будто была игрушечной.

Хайлендская принцесса прислонилась к окну всем телом. Вода прибывала, заползая на улицы, небо наливалось глубокой чернотой. Стекло покрыл рисунок мороза, из рта вырывались белые облачка. Китти знала причину столь резкого перепада температуры, но не хотела об этом ни говорить, ни думать. Бесплотный клинок Короля стал символом страха не так давно, но определенно заслужил подобное звание.