Асель сжала кулаки. Сэрайз побледнела.

— Что ж, тогда я умнее своих родителей, — процедила она.

Эван покачал головой, изображая снисходительность.

— Нет. Вы глупы, как всякая молодая женщина, ослепленная юношеским максимализмом и шквалом гормонов. Вас мучает совесть. Вы думаете, что вмешавшись, искупите вину родителей. На самом деле вы понимаете, что родители оказались не лучше деда с прадедом, какие бы вы оправдания ни придумывали в разговоре со Спэйси. Матери… да, она отвечала на письма даже ночью, но храбрости признаться, что в гибели Кэрлимы виноваты вовсе не предатели из храма земли, ей не хватило. Отец поддержал ложь. Он поддерживал много лжи, верно, Асель? Михаэль Аустен — далеко не принц из сказок. Прежде чем вы откроете рот, принцесса, я сразу заявлю, что чаша со светлыми поступками его души ничтожна по сравнению со второй. Не обеляйте. Не обманывайтесь — во-первых. Во-вторых, ваши попытки в геройство никто не оценит. Некому. Я предложил вам единственный способ все исправить, но вы отказались, раз пришли по мою душу.

— Я не нуждаюсь в чужом одобрении, — отчеканила Сэрайз. — И тем более в советах.

— Прекрасно, — отозвался Эван. — Я знаю похожего человека, сейчас он валяется в пепле и собственной крови. Как грустно, что он приходится мне родственником. Вы, принцесса, жестоки. Я послал вас к нему, чтобы лунная магия подарила быструю смерть страдальцу, а вы пришли ко мне. Бесчеловечная жестокость, но не удивительная, если вспомнить однофамильцев.

Они стояли на куче трупов, кровь омывала их ноги, и Асель чувствовала, что медленно, медленно проваливается вглубь. Принцесса нисколько не показывала отвращения, Шайлиан, напряженный, как голый нерв, наблюдал за ней, и только Нитсу позволила себе показать, что находиться в гнили ей неприятно.

— Иногда жестокость оправдана, верно? — вопросил Эван, его последнее слово слилось с воем воспрянувшего пламени. Языки огня вырывались из тел и стремительно темнели. То была сила души Белладонны, то был яд, убивший принца Вердэйна и леди Лету, воплощенный хаос Переменчивого мира. Его касание — смертельно, и в смерти черный огонь смотрелся притягательно, волнующе, закрывал своим великолепием всякий иной свет. Эвану было тяжело найти с ним общий язык. Оставив чернильное полотно жечь свободно, он воздел руки к небу — гром заставил всех, даже тени, отшатнуться в страхе. Электрические заряды опутали кисти полукровки беспокойной сетью; Эван целился в Шайлиана, и это было очевидно — он давно понял угрозу клинка с призрачным пламенем и не случайно атаковал только владельца меча. Искры блуждали в залитых черненным серебром зрачках, отражались в стеклах очков. Эван стрелял, даже не скрывая цели, как когда-то Трид убил Лорелею. Заряд неминуемо уничтожил бы жертву, если бы не мимолетное движение Сэрайз.

Крошечная искорка животворящего синего пламени поселилась в мертвом, на которого опирался Эван, и возрожденный схватился за ногу полубога-энлордельера. Эван покачнулся. Заряд сорвался с его пальцев; Эван отбросил мешающее ему тело в основание горы, на которой они стояли; молния, минуя Шайлиана, раскрошила основание Кэрлэйири. Крепостная стена треснула. Башни падали в бездну под затихающий гром. Эван замер, провожая крошево камней и трупов взглядом, он был растерян, совершенно растерян, и только когда по темноте замерцали голубые искры, в его глазах возникло понимание. Он проиграл так глупо, как только мог проиграть самоуверенный человек. Эван успел повернуться к виновнице морока, лунной принцессе, прежде чем огонь обрушился на него — меч вонзился в спину и вспыхнул тем же цветом. Он призывал обрушить его на Майриора, но судьба распорядилась, чтобы от дара древней богини Сезарии распалась душа другого полукровки.

Призрачное пламя жгло нещадно. Оно проникало сквозь кожу и плоть, надежду и ярость, обгладывало кости. Призрачное пламя не давало тепла. Эван умирал в холоде бездны, и когда его колено надломилось, Асель испытала жалость. В конце концов, он всего лишь шел к своей цели. Эван заслуживал уважения, но заслуживал и смерти. Огонь крепчал; искры впитывались в вызванные полубогом тела, и мертвецы звали его к себе, желая вырвать больше жизненной силы.

Кэрлэйири продолжал стоять неприступной крепостью.

Единственным звуком, оставшимся в Мосант, оказался треск пламени. Мертвецы набрасывались на него, хороня Эвана глубоко под собой. Меч остался наверху. Сэрайз подняла его, провела пальцем по лезвию и повернулась к подошедшему Шайлиану. Юноша была бледен. Он принял меч из рук лунной принцессы; никто не произнес ни слова. Нитсу продолжала бездумно смотреть на Кэрлэйири. Гибель Эвана нисколько не потревожила воительницу. Все, что было важно для нее, заключалось в небе.

Шайлиан убрал меч в ножны. Сэрайз отерла с его лба каплю крови. Остался легкий розовый след.

— Он говорил мне про тебя, — услышала Асель ее тихий голос. — А я не верила, что это возможно. Думала, что осталась одна. Мы не одни. Мы остались. Наша династия продолжится в нижнем, эльфийском, мире. Папа был бы счастлив, и мама тоже! Я познакомлю тебя со Спэйси, и мы что-нибудь придумаем…

Нитсу выпрямилась после этих слов и сложила руки на груди. Кэрлэйири, наконец, прекратил подниматься. Он завис в двух-трех километрах над бывшими землями Мосант. Иногда его скрывали беспокойные рваные тучи — предвестники дождя. В глубине туч полыхал огонь, зеленые вспышки. От одной из них, последней, озарился весь пустой мир.

Асель в беспокойстве пошевелила пальцами. Она только сейчас поняла, что стоит по щиколотку в воде. Не успела Асель додумать эту мысль, как провалилась, точно под лед, в бездну.

Нет, это был всего лишь океан.

Тихий, молчаливый, темный. Черная вода ласкала кожу и застилала глаза. Асель не видела ничего. Вскоре шелк отступил от тела, и осталась только темнота. Она заглушала даже звуки.

Висмут, потеряв ненужного союзника, более не скрывал силы. Раньше тени прятались в углах, под людьми и в сновидениях, но теперь ночь стала осязаемой. Она вгрызлась в тело; чья-то рука подхватила ослабевшую Асель (мысли ее заслонила боль и туман) за локоть и заставила, крепко сжав ладонь, вновь встать на ноги. Это оказалась Сэрайз: фигура принцессы источала ровное лунное сияние, что становилось все ярче. Это был рассвет. Над ртутной поверхностью мира блуждали лазоревые лучи. Душа Сэрайз дарила невыносимый жар, он обжигал и отгонял тени, пламя менялось, точно ветер у моря: бледно-голубое, васильковое, насыщенно-синее и, наконец, серебристое. Чем сильнее оно становилось, тем дальше отступали тени; однако Асель видела, что и ночь становится бездной. Сияние собиралось в языки пламени. «Она как звезда», — подумала Асель, в восхищении глядя на принцессу сквозь туман в глазах. Так похожа на родителей… Одной рукой Сэрайз сдерживала ее, второй — Шайлиана, а сердцем — тени. Только одного сердца было слишком мало, чтобы победить.

Едва распустившаяся луна гасла, и в тот момент, когда Асель подумала, что мучение, наконец, кончится, душа Сэрайз зазвенела с новой силой. Что-то родное, дорогое разлилось в воздухе; Асель, повинуясь интуиции, кинула гаснущий взгляд влево, где загоралась еще одна звезда. Это был отец; по венам бежал горячий свет, и от него буквально разрывалось тело. Она видела неясный клочок света, летящий к ним, она видела щупальце тени, отрезающей путь, и яркий зеленый огонек. Они слились воедино; сплетенная душа впиталась в одиноко стоящего Шайлиана и опалило убегающую в Кэрлэйири Нитсу — последнее, что показал мир.

Последним же чувством стала раскаленная добела душа и жидкий свет, в который она уходила навсегда. Пламя обняло ее и растворило в блаженстве, в тысяче языков пламени, сливающихся в стремительном вихре серебряного мира — ее новой жизни.

Комментарий к Глава 124 Четыре осколка души

1. Редакция касательно веры в Мосант планируется.

2. И Майриор, и Эван родились в Киберионти. В тексте Майриор упоминает нового дядю для Бетельгейза - речь идет о прародителе Эвана. Один из Лансетеров взял в жены потомка Лии Эллиони. Майриор не знал об этом.