Белладонна чуть повернула голову в сторону Леонарда. Старик стоял, опираясь коленом на холодный пол стены, выложенный матовым базальтом, у ее ног, приклонив голову. Леонард был во много раз старше ее…

— Что я могу сделать? — с некоторым безразличием произнесла она, снова переводя взгляд на трон. Обожженные кости черепа чернели, контрастируя с чисто-белой кожей другой стороны лица. Красота Белладонны не ушла: она стала другой, более яркой, более опасной. Швеи Оссатурлэма по просьбе госпожи готовили ей маску.

— Что можно сделать в инвалидном кресле, — продолжила она, смотря вдаль. — Ты несешь меня на руках к обеденному столу, а Френ моет в ванне. Я не различаю сладкого и соленого. Ноги не слушаются, второй глаз начинает слепнуть. Это не то, что я ждала от жизни, но оно есть, Лео. Глупо это не признавать. Я знаю, что ты хочешь от меня, и говорю — нет. Я не хочу новых жертв. Я не хочу новой войны, в которой никого не смогу защитить, только наблюдать с этого, — Белладонна с ненавистью взглянула на коляску, — постамента.

— Она начнется без вас, миледи. Вопрос в том, кто возглавит восставших. Синаана не слепа. Люди видят, кто на самом деле борется за величие королевства. Битва при Анлосе заставила их задуматься. Огонь Оссатуры — решиться. Это не в вашей сущности, миледи. Вы не отвернетесь, я знаю. Моя госпожа всегда была тверда и объективна. Стремилась к справедливости. Поэтому мы любим вас и называем королевой. Спросите себя: вы заслужили то, что случилось? Заслужили ли мы? Подумайте об этом. Никто, кроме вас, не приведет Синаану к победе.

Белладонна сжала руку, обожженную лавандой. Пламя заплясало у нее на ногтях. Обручальное кольцо, подаренное Валентайном, Майриор расплавил прямо на ее пальце, оставив малозаметный шрам. Вспомнив об этом, о всех иных причинах, назревших за годы служения, Донна кинула озлобленный взгляд на небо. Где-то там, за тучами, пряталась надоедливая луна. Такая же надоедливая, как ее мертвые бесполезные ноги.

— Что ж, Лео, — негромко сказала Белладонна. — Мне нужно к кузнецу, и поскорее.

========== Глава 47 Глубинный клинок Синааны ==========

18 число месяца Постериоры,

Анна де Хёртц

Дорога шла в гору уже сорок минут.

Анни, признавалась она себе, незаслуженно повезло в руинах Бродов, ведь именно там, истерев ноги в кровь, она нашла коня. Бедняга оказался привязан к опустевшей поилке — к кому из них судьба отнеслась более благосклонно? Анни без труда прожгла веревку. Несмотря на пройденный путь, она была полна сил. Анни вела злость — самая лучшая подпитка для огненных чар. Злость, ненависть и абстрактная обида заставили преодолеть северные горы и бурелом за считанные часы. Порой она не понимала, где находится, и приходила в себя спустя много миль. Ноги упрямо вели на юг.

В Бродах Анни решила перейти реку и направилась в Хедею — маленький городок у горного перевала. Здесь ее ждало разочарование: над главными воротами развевался флаг королевства. Отметив, что Хедея абсолютно цела и сдалась, несомненно, без боя, Анни вновь начала спускаться вниз по реке. Дойдя до пепелищ деревни, название которой она запамятовала, де Хёртц решила вернуться на другой берег — ей показалось, что на правом видны костры. Это стало ошибкой. Левый оказался более крутым, и бедному коню пришлось гарцевать на узких тропках. Постепенно тропка стала разбитой дорогой, но продолжила идти в гору. Анни забеспокоилась было, что потерялась, но надоедливое солнце подсказало, что она движется правильно. Если, конечно, Король не приказал ему заходить на востоке.

Вечер становился темнее, ветер — крепче.

Отчаявшись при виде первых звезд, Анни решила сделать привал. Найдя место, где дорога огибала скалу, де Хёртц попросила коня остановиться. Здесь порывы не сносили с ног, а у самой скалы — вовсе не чувствовались. Сотворив костер, она села на каменный уступ и подумала, что смогла бы уснуть в любом месте, даже если бы, например, рядом выли волки или уходила под воду земля. Глаза закрывались. Мышцы болели, но больше всего беспокоил зуд, поразивший шею. Наверное, она поцарапала ее в лесу, иной причины Анни не находила. Почесав место предполагаемой царапины, де Хёртц обнаружила на ногтях запекшуюся кровь. В полумраке она приобрела странный буро-серый оттенок.

Не успела Анни удивиться, как конь лизнул ее пальцы и опустился рядом.

— Пить хочешь? — жалобно спросила Анни и погладила «спасителя» по горячему боку. — Я тоже. И есть. Ты хотя бы траву пощипал, а я с самой тюрьмы… Даже раньше! С яблока, который перед приходом Йонсу съела, еды не видела! — Анни задумалась и обескураженно заметила: — Шесть дней…

Желудок, меж тем, молчал. Голод расположился где-то в голове. Еще один странный факт, который следовало отложить в одноименную «копилку». Эта копилка давно переполнилась, и потому Анни, приобняв коня за шею, упала рядом с ним и сама не заметила, как заснула. Сны ждали ее.

Сначала Анни увидела серую долину и бесплотные струи дождя над нею. Сквозь слой пепла пробивалась трава; с гор бежали потоки и соединялись в разбухшую, точно напитавшийся кровью комар, Сёльву. Река затопила руины пригорода. Анни не успела разглядеть бывшую столицу империи. Она будто взлетела во сне, кометой преодолела развалины Анлоса и сразу начала падать вниз, в знакомое ущелье. Здесь умер Лисси. Здесь сорвалась Ситри. И, кажется, однажды сорвалась она сама.

Анни уже испытывала нечто похожее, видела такие же картины: и грязно-серые склоны провала, и острые камни внизу. Только тогда, раньше, дно покрывал туман. Сегодня его не было, и ничто не мешало Анни разглядеть лежащее внизу тело, стаю оборотней и пятна пепельной крови. Она с удивлением узнала в теле еще живую Ситри. Стальной клинок кричал, отгоняя оборотней, но они не желали слушать никого, кроме вожака. Кто-то грыз оторванную руку, кто-то пытался дотянуться до ног, остальные рычали и старались выхватить чужую добычу. Два оборотня, приколотые железными прутами к земле, тихо скулили, трое — перестали дышать. Ситри пыталась вызвать еще пару прутов, но оказалась слишком вымотана. На ее коже проступила черная сеть сосудов, роскошные зеленые пряди выпадали на глазах, но Ситри не оставляла бесплодных попыток отбиться — оборотни не отступали. Волк с седой шерстью и рассеченным ухом внимательно наблюдал за стаей и изредка рычал. Это значило, что оставлять Ситри в живых не собирались.

Жалость? Удовлетворение? Анни не понимала, что чувствует. Недоволки раздирали вампиршу, за душой которой тянулся кровавый след длиною в пару тысяч жизней. Бесспорно, в глазах других Ситри Танойтиш заслуживала казни. Вот только… вот только почему в Анни крепла уверенность, что след появился «благодаря» ей самой? Странное заявление совести, ведь впервые Анни встретила Ситри в Палаис-иссе.

«Почему люди становятся злыми? — подумала Анни. — Не рождаются же они такими! В детстве все добрые. Что-то происходит… От них требовали слишком многое или не благодарили. Или не любили! Вот почему». Наверное, Ситри, как Китти Вилариас, не знала, что такое теплые семейные вечера, уют и друзья рядом. Иначе бы не сбежала из империи в королевство — иначе ей бы было что терять.

Жалость оказалась настолько сильна, что из глаз Анни брызнули слезы. Во сне! Слезы! Разве это нормально: ощущать влагу на щеках и щемящую боль в груди во время ночных сновидений? И, главное, из-за кого? Анни сердито отвернулась в сторону запада. Мрачные леса, болота и горы за ними. Если страдать от каждой чужой смерти, пришедшей на днях в этот клочок Мосант, то можно лишиться рассудка.

— Вон.

Когда прямо перед ней появилась фигура Леты Инколоре, Анни отступила на шаг. Бесплотный клинок королевства стоял спиной к ней. Он попросту прошел сквозь Анни — кто из них был бесплотным на самом деле? Судя по тому, что оборотни разбежались от голоса Леты кто куда, ответ был очевиден. Анни де Хёртц стала гостьей в этом воспоминании. Она со страхом изучала резкий силуэт Леты, белые одежды, покрытые инеем, и гадала — реально ли то, что она видит? Если да, то как это может быть? Если нет, то какова причина странного сна? Он отличался от прежних глупых дежавю.