Аура отца непривычно спокойно мерцала. О ком он говорил? Ответа не было, как и дамы сердца. Вот уже много лет Король Синааны был одинок. Принцесса Сиенна Чарингхолле появлялась столь редко, что сам Бетельгейз начинал забывать ее образ. Едва ли ее и отца можно было назвать супругами; о других Бетти ничего не знал.

— Я… хочу оставить Мосант на пару дней, — несколько робко проговорил Майриор под громогласную речь одного из Клинков. Все внимание притягивал оратор, и на двух владык никто не смотрел, кроме жалостливой Эйа. К ней они стояли спиной. — Мне нужно подумать. Посетить другие миры, может, побродить по руинам старого дома, навестить сестру… Я оставлю Мосант на тебя. Это несложно.

Бетельгейз кивнул. Почему-то просьба не удивила.

— Он жив? — задал Бетти на первый взгляд странный вопрос, но отец прекрасно его понял. Майриор показал левую руку, на безымянном пальце которого горело кольцо из белого золота.

— Да.

— Но уже не похож на прежний.

Майриор почему-то усмехнулся. Неестественная улыбка вкупе с блестящими от влаги глазами смотрелась страшно.

— Родина стала руинами еще при мне. Сейчас изменилась даже форма мира. Была плоская, стала сферой. Не думаю, что смогу пробыть там долго. Два, может, три дня. Ты справишься. Главное — оставаться спокойным. На это ты точно способен, способен больше, чем я сам. Дай руку.

Бетельгейз почувствовал, что на его ладонь упало невесомое кольцо. Сапфировый полумесяц, по сравнению с другими «мирами», был скромен. Однако при более внимательном изучении в сознании возник вид двух континентов, разделенных бурным проливом. «Мосант», — узнал чарингхолльский принц и, соткав цепочку, надел дар на шею и спрятал под рубашку.

— Когда я храню его, то думаю, зачем это начал. Найди для себя схожий аргумент.

Бетельгейз, помедлив, качнул головой. Причины отца он знал, возможно, не считал их «правильными», но, все-таки, уважал и понимал, что «свои причины» окажутся диаметрально противоположными.

Майриор, словно угадав их, бросил с раздражением:

— Только не нужно всю Мосант переносить на небо! Я знаю человек десять со всего мира, которые это действительно заслужили.

— Клинки? — решил пошутить Бетельгейз, но настроение отца стало еще мрачнее.

— О, нет. Из них — только трое. Остальные — эгоисты, которые мечтают вымолить счастье.

Оба вновь опустили взгляды на озеро. Тело Фаталь было уже неразличимо.

— Ты считал ее четвертой или поступил так ради меня? — напрямую спросил Бетти, и Майриор задумчиво накрутил прядь длинной челки на палец. Бетельгейз угадал ответ до того, как он прозвучал.

— Последнее. Решил, что на твоем месте захотел бы именно этого. Я… понимаю, что ты чувствуешь, и не хочу повторять ошибки своего отца. Он ничего мне не оставил, кроме, — Майриор чуть отвел в сторону нижний край воротника, обнажая шрам, — этого. Я не увижу ее ни на одном небе. На небе я увижу только причину ее смерти, — отец закусил губу. — Радуйся: теперь Фаталь будет счастлива, она всегда мечтала гореть, светя другому. Созвездие можешь выбрать сам. Давай отойдем подальше.

Бетельгейз обернулся. Народ за их спинами ликовал, приветствуя нового Главного клинка. Белладонна скромно стояла под взглядами многотысячной толпы и не знала, куда себя деть. Приходилось улыбаться.

— Примерно так же они бы радовались, если бы погиб я, — прокомментировал отец, нахмурившись. — Надо будет заняться их верностью. Смотреть противно.

— Радость на похоронах…

— Празднуют, что ушли не они. Я брал за основу наши с тобой родные миры и, как ни силюсь, не могу отойти от примеров. Любая попытка ухудшает ситуацию. Не поверишь — у меня опускаются руки. У меня! Сделать бы какую-нибудь кару после смерти, чтобы вели себя прилично хотя бы из страха. Что-нибудь вроде перерождений, но оболочка будет даваться исходя из прошлых заслуг. Наверное, тогда земли заполонят всякие твари, комары, тараканы, жуки, прочая гадость. Да и… Никто не будет думать о будущем, ведь доказательства кары за грехи нельзя будет увидеть. Нет, глупость придумал. Пусть страдают при жизни, как думаешь, Бетти? — когда Майриор начинал размышлять вслух, его речь становилась путанной и неразборчивой. Бетельгейз выслушивал потоки речи и каждый раз начинал считать себя лишним. Ему было сложно следовать по извилистому пути рассуждений отца, а чужие бурные эмоции просто пугали.

— Тогда люди озлобятся, — наконец, нашелся Бетти.

— Разве? Я думаю, видя примеры счастливых людей, ведущих благопристойный образ жизни, они должны все понять, нет? По-моему, это вполне легкая логическая цепочка. Почему они должны озлобиться? — с легким раздражением спросил отец. Морщины снова проявились на его лице.

— Легче вести непристойный, — с улыбкой ответил Бетельгейз. — Попадая в сложную ситуацию, твое наказание, человек обычно ищет наилегчайший выход, а он, как известно, чаще всего грешен. Наименьшее сопротивление. Тоже логично. Ты сам мне это говорил при первой встрече.

Майриор гневно выдохнул.

— Хорошо! Тогда пусть при каждом перерождении видят грехи прошлой жизни и их последствия. Пусть дежавю станет частым гостем. Это образумит? Или снова озлобит?

— Если только на хозяина мира, придумавшего такие правила.

— Конечно. У всех всегда виноват другой.

— Пап, это правило тоже придумал ты, — заметил Бетельгейз, прекрасно зная, что ответом станет новая вспышка гнева уязвленного отца.

— О, замолчи! Я не понимаю, как можно в чем-то винить себя, как я могу сделать то, что не понимаю?!

Майриор ускорил шаг. Отца хватило ненадолго, вся его злость, по обыкновению, испарилась спустя пару минут, вслед за шумом толпы далеко позади. Амаранты. Алые амаранты. Ни отец, ни сын не любили их и интуитивно шли прочь от озера к истокам реки Селирьеры. Здесь из-под земли бил ключ. Вокруг него росли совсем другие цветы. Уже успокоившись, Майриор сорвал один из них и протянул:

— Может, основать город у источника? Получилось бы красиво. Как считаешь, Бетти?

Тот удивленно воззрился на него. Озадачила не резкость перехода. Подчас отец впадал в непонятное романтичное и вдохновленное настроение. Обычно оно посещало Майриора без свидетелей; крайне мало людей наблюдало подобное состояние, и все из них были особо близки Королю Синааны. Дурашливость, по его мнению, не делала чести, отец скрывал ее так же, как чудовищную мстительность.

— Да-да, город! Увеличу напор ключа… Река станет шире… О, лучше маленькие озера! Или одно большое, на котором будет стоять город. Нет, банально. Все банально, нет изюминки, я уже все варианты испробовал, даже город в жерле вулкана, потоки лавы, навесные мосты… Придумал! — Майриор буквально засиял, и Бетельгейз с трудом удержался от улыбки. — Представь, — отец поднял указательный палец. — Гигантский ключ высотой в пару метров, вокруг него — парк. Вода стекает по сотням желобов в ущелье реки, глубокое ущелье, в пару десятков метров, чистейшая вода, видно дно, каждый кристалл на дне, и заполнено оно до предела. Посреди течения находится остров и сразу — водопад. На острове будет город, над ним вечная радуга и легкий туман. И два моста по краям, ведущие к противоположным берегам. По-моему, прекрасно придумал, верно?

— Мне сложно представить, но звучит интересно. Будет любопытно посмотреть вживую.

Новое дело отвлекло Майриора от мрачных мыслей. Он вбежал на ближайший холм и изучил окрестности. Увиденная в голове картина будущего города определенно обрадовала его. Бетельгейз в очередной раз пожалел, что не обладал таким же богатым воображением. Майриор всегда был где-то в будущем, среди воздушных замков, и часто забывал об обыденном и насущном, вроде обеда или сна. Странный характер: в нем удивительным образом сочетались мечтательность и желчная мнительность. Не оборачиваясь, отец крикнул:

— Каждый день мне кажется, что идеал находится где-то рядом. Совсем рядом, как за вон тем холмом. А я его не вижу. Не понимаю, куда идти. Это так раздражает. Приходится ломать, строить заново, снова ломать. Вижу цель, но не различаю пути. Поэтому подглядываю варианты у других. Вдруг подойдут? — Майриор почему-то засмеялся. — Вернусь и обязательно создам этот город. Прекраснейший из всех, — и совсем другим тоном он добавил: — Береги и помни, чему тебя учили. Я слишком многое отдал, чтобы получить его.