117. Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 2010.

Отречение Государя Императора Николая II и акт непринятия власти Великим Князем Михаилом Александровичем – события, определившие исходные позиции политико-правового статуса Белого движения (март 1917 г.)

Отречение от Престола Государя Императора Николая Александровича Романова, безусловно, стало тяжелым испытанием российской государственной системы. Возможно ли оценивать этот акт только с точки зрения формального права, государственной системы ценностей, или же как акт сугубо духовного, морального, нравственного порядка? Вопрос, на который до сих пор нет однозначного ответа. Между тем от правильной оценки данного решения Государя и последовавшего за ним акта непринятия Престола Великим Князем Михаилом Александровичем во многом зависит понимание политико-правового статуса российского Белого движения, его легальности и легитимности, основ его политической программы.

В задачу исследования не входит рассмотрение и оценка действий Совета министров, высших военных и гражданских чинов в Петрограде, в Ставке и на фронте в период с 23 февраля по 2 марта 1917 г. Данные структуры относились к системе власти, упраздненной событиями Февральской революции. Для понимания особенностей формирования политико-правового базиса Белого движения гораздо важнее рассмотреть юридическую ситуацию, созданную актом отречения от Престола Государя Императора и непринятием Престола Великим Князем Михаилом Александровичем.

В период с февраля 1917 г. до конца 1920 – начала 1921 г. ни в прессе, ни в официальных заявлениях каких-либо «государственных структур», возникших на территории бывшей единой России, не поднимался вопрос о «подлинности» отречения, о его соответствии законодательству Российской Империи и его правовых последствиях. Исключением были только частные высказывания и докладные записки, составлявшиеся на проходивших весной – осенью 1918 г. в Киеве монархических собраниях. Правда, и на них речь шла о возможности каким-то образом «дезавуировать отречение», то есть добиться того, чтобы Государь сам отказался от принятого им решения, или «в установленном законом порядке назначил себе преемника», или согласился бы на передачу Престола своему сыну Алексею Николаевичу (Алексею II). Отсутствие публичных, официальных заявлений о «незаконности отречения» отчасти объяснялось отрицанием идеи сохранения монархии в любой форме со стороны социалистических партий, имевших в то время значительное политическое и общественное влияние. «Демократическая, федеративная Республика» – лозунг, разделявшийся широкой социалистической коалицией. Не чуждыми данной идее оказались и кадеты, и даже немалая часть тех, кто до февраля 1917 г. заявлял о своих монархических принципах. Не подвергалась сомнению также законность последующих за ним актов о непринятии власти другими представителями Дома Романовых.

С 1920–1921 гг. отношение к отречению и его политико-правовым последствиям существенно изменилось. Были разгромлены основные военные фронты Белого движения в России, большая часть представителей «несоциалистической общественности» и военных оказались в Зарубежье. Военные в большинстве продолжали оставаться на позиции безусловной поддержки лозунга «непредрешения» и идеологии Белого движения, отстаивавшей традиционный в России тезис «армия – вне политики». Для представителей правых и правоцентристских кругов монархическая идея оставалась принципиальной формой выражения своей позиции, она не только усиливала обособленность их положения в системе политических партий и организаций Русского Зарубежья, но и как бы делала их «выше политики» (монархическая идея признавалась сакрально-незыблемой, а не конъюнктурно-политической).

Публичные заявления, ставившие под сомнение как правомерность отречения, так и гибель Царской Семьи, были сделаны во время работы Съезда хозяйственного восстановления России, проходившего в баварском городе Бад-Рейхенгалль 29 мая – 5 июня 1921 г. 1 июля в журнале «Двуглавый орел», печатавшем отчеты о работе Съезда, был полностью опубликован доклад бывшего товарища председателя Главного совета «Союза русского народа» В. П. Соколова-Баранского. В разделе доклада «Организация Русской Государственной Власти» говорилось о нарушении правовой традиции: «… ни одним компетентным учреждением не установлен факт смерти Государя Императора Николая II, Его Сына – Наследника Цесаревича Алексея Николаевича и Брата, Великого Князя Михаила Александровича. Наоборот, в некоторой части монархических кругов есть убеждение, что они спаслись и скрываются и что отречения их – Государя Императора Николая II, как насильственно исторгнутое и незаконное за Сына, не действительно, а Великого Князя Михаила Александровича, как условное до Учредительного Собрания – незаконно… Основные законы, определяющие порядок и права дальнейшего Престолонаследия, позволяют разные толкования, а следовательно, могут привести в зависимости от этого толкования к тому или иному лицу Династии Романовых…» (1).

Данный доклад не был утвержден Съездом в качестве итогового документа, но при этом официально был провозглашен принцип «легитимизма», продекларированный как возврат к правовым нормам Основных законов Российской Империи: «единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России – есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным Государем из Дома Романовых согласно основным законам Российской Империи». Постановление декларировало возврат к Основным законам лишь в части установления общего принципа формы правления, а в остальном (организация аппарата власти, государственное устройство, земельный вопрос) Съезд остался на позициях «непредрешения», повторяя, по существу, установки Белого движения.

Решения рейхенгалльского Съезда продемонстрировали очевидное стремление восстановить принцип правопреемственности, разорванной революционными событиями 1917 г. Для Белого движения разрыв правопреемственности определялся главным образом тремя датами: моментом непринятия Престола Великим князем Михаилом Александровичем в марте 1917 г., приходом к власти большевиков в октябре и разгоном Учредительного Собрания. Участники Рейхенгалльского съезда признавали законным правопреемство только на уровне «дофевральском». Это означало прежде всего необходимость пересмотра правовых норм и правовых последствий, связанных с отречением Государя Императора. Принятое Съездом «Обращение ко всем русским» так представляло неприглядную картину отречения: «… кучка людей, не имевших ни способностей к строительству государственному, ни авторитета в народе, дерзостно протянула руки к древнему Венцу Мономахову, обманом убедив Государя, что Его отречение от Престола необходимо для блага народного. И Русский Царь, в годину тяжкой войны не желая поднимать междоусобной брани, в святой покорности воле Божией, сошел со своего Престола, предоставив народу русскому, как требовали его самозваные вожаки, самому по-новому перестроить старый родной дом русский…» (2). Поскольку Николай II своим отречением не предоставлял «народу русскому… перестроить родной дом» – налицо явное «совмещение» актов Николая II и Михаила Александровича, вероятно, допущенное в пропагандистских целях.

Декларирование «легитимизма» престолонаследия должно было сопровождаться определением «имени возглавителя» государственной системы будущей Российской Империи, для чего Съезду требовалось сосредоточиться на разработке правового механизма восстановления монархии. В качестве варианта сенатором А. В. Бельдгардтом предлагалось ввиду отсутствия кандидата на Престол ограничиться установлением Местоблюстителя Престола («законы не предусматривают незамещенного Престола»), который должен быть определен Государыней Императрицей Марией Феодоровной «как венчанной Царицей и Помазанницей Божией». Затем следовало созвать Сенат для разрешения вопроса об «имени» «исключительно в духе Основных Законов». Отмечалась важность восстановления именно «Императорского Сената», в персональном составе, действовавшем до марта 1917 г., причем игнорировался факт, что эти «сенаторы дореволюционного времени» ранее утвердили акты Николая II и Михаила Александровича. Не «предрешая» самого «имени», Марии Феодоровне предполагалось указать на «популярность» в Зарубежье и в России, в частности среди военных, Великого Князя Николая Николаевича (3).