Вспышки фиолетового — нетерпеливое раздражение Войцеховской, постукивавшей по столу…

Тоненькая дрожащая нитка розового — нежность Крюковой, которая что-то пишет в телефоне…

Золотистая насмешка Задорина — уж не Крюковой ли он отвечает, презрительно скривив красивое лицо…

Бронзовый поток любопытства — это Горелов что-то увидел в окне…

Пылающий красный факел рядом с ним. Конечно, любовь Антона. Ведь его Ксю сидит прямо перед ним. Вот она какая… яркая. Как будто они только встретились. Как будто их любви не два года, а два часа. Интересно, каково это, когда тебя так любят…

Тут Леру словно ударили под дых. Широкие нити тянулись от Антона не прямо к Литвиновой, а наискосок, к ее соседке Аринэ Богосян. Красные ниточки Аринэ обвивались вокруг нитей Антона, образуя чудесный, завораживающий узор…

А на полпути между ними струились грозовые изумрудно-черные тучи ревнивой ненависти. Ксю Литвинова знала, что в сердце Антона ей больше нет места.

— Смирнова! СМИРНОВА! Ты меня слышишь?

Где-то между фиолетовым и розовым в переливчатом пространстве всплыло одутловатое лицо Ларисы.

— Ты о чем мечтаешь? Или, может, о ком? Поделись с нами.

Мысли Леры разбегались. Кончики цветных нитей мелькали то там, то здесь, ускользая в неведомое, а в голове Леры что-то звенело, взрывалось, булькало, пело, громыхало, и будь перед ней хоть сто Ларис, она не смогла бы произнести ни слова.

— Мы и так знаем, о ком она мечтает, — раздался издевательский мурлыкающий голос Войцеховской. — О Чернецком.

— В любом случае о мальчиках надо думать на переменах, а не на уроках-

— Ей все равно ничего не светит, — хихикнула Донникова. — Чернецкий влюблен в Литвинову.

— Заткнись! — рявкнул Антон.

— Неправда, — машинально сказала Лера, цепляясь за единственную внятную мысль, что у нее осталась. — Он влюблен в Богосян.

И в гробовом молчании по всему классу пошли вспыхивать бирюзовые огни изумления.

Не чуя под собой ног, бежала Милодара домой. Длинные косы выбились из-под плата, растрепались, но Милодаре дела не было до того, увидят ли ее в таком виде теткины знакомые и о чем будут говорить промеж собой. Она задыхалась, но не от быстрого бега, а от чувств, что нежданно нахлынули на нее. То взлететь хотелось Милодаре выше золоченных церковных куполов, а то забиться в самый дальний угол и плакать от радости, пока слезы не иссякнут.

Не научила ее тетка Добрава, что девице положено любить осторожно, с оглядкой, помня о долге, приличиях и девичьем стыде, что негоже огнем гореть и петь от счастья. Думала тетка, что и так все ясно. До любви ли, когда надо о муже хорошем молиться и честь блюсти. Но если б и знала о том Милодара, все равно не смогла бы смирить порывы сердца своевольного. Как утихомирить его, если каждая жилочка в теле дрожит от любви и ни о чем больше не думается, кроме как о ласковых глазах статного воина?

К теткиной избе Милодара прибежала скоренько. Постояла в сенях, отдышалась, волосы пригладила, чтоб не предстать перед внимательным оком тетки распустехой. Зашла в горницу.

И поняла, что сбылись темные слова бабки Зорана. Беда сидела за столом, ела-пила яства тетки, а сама Добрава, довольная, в лучших праздничных одеждах, хлопотала вокруг.

Беду звали Огняна, и была она крупной румяной теткой, едва ли старше Добравы. В Киеве Огняна была известной свахой, и многие матери, отчаявшиеся выдать дочек замуж, находили им мужей, да неплохих, с помощью Огняны. Никогда тетка Добрава к свахам не хаживала и к себе их не звала, но сейчас, видать, стряслось что-то особенное, раз достала она для Огняны и мед, и блины, и бражку хмельную…

Злое предчувствие сковало грудь Милодары. Неужто кто-нибудь присмотрел ее, и теперь Огняна притащилась, чтобы оценить ее как лошадь в базарный день?

Сватался к черноволосой дочке Малуши никто иной, как Ходота, человек уважаемый и влиятельный. Не шибко молодой, но и не старик, зажиточный, серьезный, основательный. В лавках своих товары редкостные выставлял: благовония греческие, мечи франкские всем на диво, кубки серебряные, мягкую багдадскую кожу, финики из аравийской земли, приправы пахучие… Многое можно было отыскать у купца Ходоты, и часто толклись на его торговом дворе персы в чалмах, немецкие купцы в широких лисьих шапках, варяжские наемники в ярких плащах…

Занятой человек Ходота, солидный. Все сделал, все успел, везде побывал, только жениться не сподобился. Не до женитьбы ему было. Так и прожил бы весь век бобылем, если бы не увидал как-то Милодару. Она спешила в гончарную лавку и его даже не заметила, а Ходота всю ее оглядел, все запомнил. Запала ему в сердце юная красавица с толстыми черными косами и мятежными глазами, пришел и его час. Позвал к себе наилучшую во всем Киеве сваху и описал ей Милодару. Сваха слушала и причмокивала пухлыми губами, предвкушая для себя солидное вознаграждение.

Долго искать Милодару в Киеве не пришлось, да и сватовство тоже было недолгим. Тетка Добрава поверить не могла в свое счастье, когда Огняна от Ходоты пришла. Жених и во двор княжеский вхож был, и с дружиной княжеской вдоволь попутешествовал. Умней его во всем Киеве не сыщешь. Да и внешне хоть куда — рослый, дородный, громкоголосый. Клад, а не муж.

Всем была довольна тетка Добрава, одного побаивалась. Как воспримет своенравная племянница весть о нежданном сватовстве. И потому не стала при Огняне радовать Милодару, а подождала, пока умная сваха уйдет со двора, да дверь поплотнее за ней прикрыла.

Сама не своя вернулась Милодара с княжеского подворья. Достаточно было только взглянуть на племянницу, чтобы встревожиться. Прибежала вся растрепанная, разрумянившаяся, будто гнался за ней кто. Но не похоже, что напуганная — глаза горят словно каменья драгоценные, а сама улыбается чему-то сладкому, потаенному… На красоту ее несравненную смотреть было радостно, но сжалось у Добравы сердце, предчувствуя беду.

— Как Несмеянко? Все ему отдала? — степенно спросила она.

— Спасибо передавал.

— Скоро ль им отправляться?

— Еще не решено. Обещался прийти попрощаться.

— Ох, как бы с дядькой не столкнулся, — покачала головой Добрава. — Быстро нашла Несмеянко? Не приключилось ли чего с тобой по дороге?

— На воеводином дворе отроки показали, где Несмеянко найти.

— Отроки? — насторожилась тетка. — Не обидели тебя?

Вспомнила Милодара нежные глаза Горислава и покраснела еще сильнее. Разве может такой обидеть?

— Никто не обижал меня, тетушка.

Вздохнула Добрава и отошла от племянницы. Поскорей бы замуж ее пристроить, пусть муж о ней печется да беспокоится! А ей на старости лет отдых от забот нужен.

Тетка подошла к иконам в углу, подлила маслица в лампадку.

— Ты помнить должна, Милодара, что главное в девице скромность и благоразумие, — глухо сказала она и перекрестилась. — Дурная молва скорехонько летит и навсегда погубить может. Злые языки грязью обольют, вовек не отмоешься.

Слушала тетку Милодара, покорно опустив голову, а в сердце ее ворочалась злоба.

— Тебе особенно осторожной надо быть. Ни одному жениху по нраву не придется, коли о тебе слушок пойдет. Ты и так пятном меченная, без отца рожденная…

— Не нужен мне никакой жених! — вспыхнула Милодара. — И разговоры мне такие не нужны!

Разъярилась Добрава, все Милодаре припомнила. И милость свою безмерную, что заставила сироток приютить. И терпение, с которым мирилась с ее выходками дикими и странными. И заботу, с которой растила красавицу, а не для кого-нибудь, а для самого купца Ходоты!

Плелись над теткой Добравой нити яркие, гневные, злобные. Как зачарованная смотрела Милодара и не могла ни слова вымолвить. И только когда вместе с именем Ходоты вспыхнула среди злобы гордость, поняла она, что говорит тетка не просто так, а о настоящем женихе, солидном, важном, для Добравы годном.

Своим гневом загорелась Милодара, своей ненавистью.

— Не бывать этой свадьбе! Не пойду я за Ходоту!