Вас зеен вир ауф унзерем Бильд?..5

Вас зеен вир… Так в моей буртымской школе любила повторять учительница немецкого языка, красавица Галина Александровна Замятина. И я с тех пор не ленюсь спрашивать себя: «Что мы видим на нашей картинке?» И постоянно с интересом разглядываю как картины протекающей жизни, так и произведения Х и О. Просто так, мимоходом поглядываю. Но все же по детской привычке, бывает, задумываюсь о том, что же в самом деле вижу на них. Иногда догадываюсь о Заказчиках. Иногда, когда догадаться не удается, просто оцениваю, так сказать, мастерство исполнителя. И начинаю подозревать: может, это сделал Художник?.. Все реже они встречаются, эти пещерные, эти чистые и одинокие, разговаривающие с Богом.

Но бывает, что уши заказчика торчат за каждым мазком по холсту, а картинка всё ж хороша! И – мне нравится!.. Что ж, очень просто: видимо, мне приглянулся человек, ее заказавший и оплативший. Возможно, мечты Заказчика, качественно воплощенные Оформителем, совпали с моими? Ведь и заказчики бывают людьми достойнейшими и даже милыми. Но разницу я все-таки, надеюсь, чувствовать не разучилась. Еще дядька мой, инженер-оформитель Аркаша Косых, говаривал: «Не надо путать вилку с бутылкой».

Парторг с профоргом переждали шелестящие аплодисменты, не перешедшие в овации, и предложили задавать вопросы. Но в этот момент в зал заседаний уверенной походкой вошел неожиданно элегантный мужчина. На голове короткий седой ежик. Одет в костюм-тройку! Твидовый! И его небрежно повязанный узкий галстук был обыкновенного тусклого цвета, но – ей-богу! – вязаный. Крепкий и быстрый, он подошел к столу на сцене и пожал руки профоргу с парторгом. Я почувствовала, что мой дядька напрягся.

Возможно, Аркаша почувствовал всеми фибрами души, что вошедший вполне годится ему в Заказчики. Не знаю. Но действительно, в этом стремительном, хотя и не слишком молодом мужчине, в этом некрасивом красавце прочно сидел стиль будущего времени, эпохи еще не случившейся, но мечтаемой. Которая, правда, на моей памяти так и не случилась.

Помню, я спросила:

– Это кто?

– Главный инженер завода.

Конечно, я немедленно вспомнила Евгению Павловну и прочувствовала Аркашину боль.

– Вы ведь тоже инженер, – глупо сказала я.

– Нет, – хмуро ответил Аркаша. – Я тайный агент, и концы в воду… Кончай болтать.

Главный инженер уже стоял на трибуне. Первым делом он извинился, что опоздал. И объяснил почему:

– Я разбирал предложения Аркадия Семеновича Косых по оформлению завода к празднику Октября. Очень интересные, яркие предложения. На эскизах все выглядит хорошо. Одобряю. Но особенно порадовали перспективные разработки в области технического дизайна в цехах под номерами шесть, четырнадцать и пятьдесят один, и сто восемнадцать. Красиво придумано, со знанием мировых тенденций, с тонким пониманием технологических цепочек и техники безопасности. По моим расчетам проект товарища Косых в скором времени сможет повысить производительность труда и улучшить общую трудовую атмосферу на УХЗ. Аркадий Семенович сообщил, что работал над проектом не один, а при поддержке коллектива х/о УХЗ. Товарищи, ваш проект я намерен представить в головное министерство.

Главный инженер сделал паузу, и зал, загудев, зааплодировал. Особенно Стасик Пуговица в первом ряду, просто подпрыгивал. Я покосилась на своего дядьку. Он не хлопал. Но порозовел, как от работы на гиперболоиде. Только глаза были опущены, и слезы не лились. Главный инженер поднял руку, зал стих.

– Что касается оформления колонны УХЗ на демонстрации, это не по моей части. Советуйтесь с профкомом и парткомом, делайте, что должны и умеете. С моей стороны одна просьба: прямо сейчас подавайте четкие заявки на всякие необходимые конструкции, инструменты и материалы в механические и столярные мастерские завода. Вот Аркадий Семенович такие заявки уже подал, еще на прошлой неделе. Не затягивайте и вы. Всё, товарищи, я закончил.

Меня этот человек поразил. Краткий и точный. И я подумала, ведь он, наверное, тоже ленинградец. Как и его жена, стоматолог Евгения Павловна.

Инженер ждать конца аплодисментов не стал, вышел, как вошел, – стремительно. Парторг с профоргом только переглянуться успели. Профорг совещание закрыл. Но присутствующие, хоть и встали с кресел, расходиться не спешили, потоптались, потрепались друг с другом, а некоторые повалили в мастерскую к Аркаше.

И я пошла, чтобы забрать свою торбу. Появился у меня такой мешок, типа рюкзака для книг, был он сделан мамой из разноцветных кусков кожи, замши и прочих лоскутов. Мама его мне еще летом подарила, но я долго не решалась им пользоваться. Сшит он был мамой на древней ручной машинке «Тевтония», которая любой материал пробивала толстой немецкой иглой с длинным ушком. Осенью в день моего рождения мама достала позабытый мною мешок из шкафа и спросила:

– Почему подаренную мною торбу не носишь?.. У нее, мне кажется, есть свой шарм. Если хочешь – стиль…

Я торбу разглядела и вдруг согласилась. Просто маме надо было сразу назвать мешок — торбой и произнести волшебное слово «стиль». Как назовешься, так и поведешься. Точное название проявляет суть предмета. Суть и есть стиль. Так что на следующее утро я загрузила лоскутный мешок книжками.

– Не потеряй, – напутствовала мама. – Эта торба – целая жизнь, даже несколько жизней. Некоторым лоскутам по полвека и больше. Видишь коричневый квадрат? Он был карманом салопа твоей прабабки, в честь которой я тебя и назвала.

Все же моя мама тоже была ХО. Из лучших. Из одиноких художников без заказчика.

В мастерской, в толкучке, где галдело с десяток мужиков, я, сняв с крючка возле двери свое пальтецо и торбу, попыталась смыться. Но Стасик Пуговица смыться не дал. Он схватил меня за пальтишко и обратился к Аркаше:

– Пан инженер, что за пенкна панёнка у тебе крутится?

– Племянница, студентка, – без энтузиазма отозвался Аркаша. – Допуска в цех дожидалась. Сегодня как раз дождалась.

– И в какой цех? Не ко мне ли, не в шестой?

Маленький Стасик Пуговица ласково заглядывал мне в лицо снизу. Толстые стекла его очков сияли.

– Нет, в четырнадцатый, – ответила я. Стасик огорчился, посмотрел на Аркашу:

– К этому жлобу, к Валере-Холере? – и снова повернулся ко мне. – Деточка, не ходи туда. Там железнодорожный тупичок, туда всю гадость мира свозят и хлор в емкости перекачивают.

– Ну не к Холере же она, а в цех пойдет, аппаратчиком, сразу четвертый разряд получит… – Аркаша оправдывался, да вдруг и рассердился: – А куда идти, Стасик? К тебе в подземку?! Ты там сидишь как крот, благо все равно ни черта не видишь! Или в пятьдесят первый?

– Только не туда, – спокойно возразил старпом с «Вильгельма Пика». – В нём – ТТ, один раз ухнет – и амба.

– Что такое ТТ, – спросила я у Аркаши.

– Твердое топливо, – ответил мой дядька. – А ЖТ – жидкое топливо. Но ты про это забудь. Поняла? – Аркаша посмотрел на меня серьезно. Оглядел свою гвардию и стал еще мрачнее. – То-то и оно, мы с Марусей всё перебрали. – Он достал из-под верстака большую, ноль семьдесят пять, бутылку «Столичной». – Хрен редьки не слаще.

– При детях не выражаться, – сказал большой толстый человек, повернувший голову от окна на звон стаканов и кружек.

– Пан нарком Цурюпа! – обратился Стасик Пуговица к этому большому человеку. – Возьмите панночку к себе, в ваш культурный цех.

Ответа не последовало. Большой подошел к верстаку и сел на стул Аркаши. Из-за пазухи он достал два здоровых многослойных пакета, слепленных из чертежной кальки. В них были упакованы жареные мятые пирожки – в один, в другой – такие же мятые зеленый лук и соленые огурцы. Устроив все это на столе, он обратился ко мне: