С одной стороны - не хотелось бы, чтобы матушка оценивала мою временную 'невесту' только по внешности, а с другой, может быть, как раз внешность девы отпугнет ее несвоевременные мысли. А потом ее отвлечет от моей персоны зеркало.
Итак, за вечерней трапезой я объявил матушке, что я пригласил к нам кое-кого на ужин. Конечно, я старался сохранить вид таинственный и серьезный, но не только от батюшки я получил в наследство свою проницательность, не раз пригождавшуюся мне в работе.
- Николя, скажи мне, как ее зовут.
- Матушка, эта девушка - одна из обратившихся ко мне по работе, но я очень заинтересован в том, чтобы продлить наше с ней общение и после завершения дела.
- Хорошо, я постараюсь подготовить к ее приходу самые разные закуски и десерты. А когда мы с ней познакомимся?
- На следующей неделе, в воскресенье. У тебя как раз есть время сшить новое платье.
- О, мой милый мальчик, ты уже так вырос. Отец бы гордился твоими успехами в делах. Как жаль, что его нет с нами. - Отец погиб, защищая свою страну и его королевское величество, он распутал заговор, начавшийся примерно так же, как и любое другое сложное дело - с обычного прихода посетителя. Человек скрывал свое лицо под маской, попросил совета, и буквально натолкнул отца на мысль о заговоре. Вскоре, решая другую чужую проблему, отец наткнулся на очередную ниточку этого клубка, все туже стягивавшегося вокруг короля.
В итоге он погиб, разоблачая главу заговора, матушке выплачивают пенсию, как жене героя, а я стараюсь ни во что серьезное не вмешиваться, сразу же намекая дяде на политические проблемы, как только они замаячат где-то на горизонте.
Каждое напоминание об отце - соль на рану в моем сердце. Всегда больно терять близких, а когда они с детства были твоим примером для подражания...
Дядя сам настоял на том, чтобы я никуда не ввязывался.
Как оказалось, все же умудрился, так как шевалье Франс Вальенский оказался той еще политической свиньей, подложенной мне незнакомкой. Он был посредником между Портландскими шпионами, за сетью которых приглядывал мой дядюшка, и самой не очень дружелюбной страной-соседкой, являясь помощником посла Портландии в нашей стране. Дипломатический иммунитет гарантировал ему, что с Николя Шаренье он не пересечется, только с моим псевдонимом, Карло Сантини.
Об этом мне стало известно уже утром, когда я подтвердил выплату зеркальщику, и приступил к сортировке полученных от моих информаторов отчетов. По всему выходило, что впутывать мое честное имя мне не с руки. Можно было бы, наверное, передать это дело кому-то, кто не связан родственными узами с начальником тайной полиции, но это было бы предательством моих принципов. Да, и верно говорят: если хочешь, чтобы что-то было сделано так, как нужно тебе, делай это сам.
Поэтому я отправился к Вильгельму, старому знакомцу всех столов, оббитых зеленым сукном.
Мой давний приятель принял меня тепло, хоть и не рад был слышать о предлоге, который меня привел.
- Николя, я завязал, но все равно, по старой памяти еще держу руку на пульсе, поэтому, друг мой, не советую садиться за стол с этим человеком, если ты не хочешь неприятностей.
- Он играет не честно?
- О, поверь мне, это наименьшая из твоих проблем. Просто тем, кто у него имеет наглость выиграть, катастрофически не везет вскоре. Одного арестовали за шпионство в пользу Портландии, найдя у него компрометирующие письма. Второй вдруг уехал в деревню, лечить пошатнувшееся здоровье. Причем, его здоровье шатали, по словам случайного свидетеля, сразу четверо. Третьего обокрали. Угадай, что унесли воры?
- Мне это не грозит, если я притворюсь другим человеком. Допустим, молодым и горячим дворянином из провинции, которому внезапно прилетело наследство. Я выиграть-то у него смогу?
- За это не волнуйся, он весьма слабый игрок. И, когда начинает блефовать, раздувается, словно индюк. Считай карты в отбое, и все будет замечательно. Если ты его поймаешь на мухлеже, это даже будет приятно некоторым моим коллегам. Но лучше не ведись. Следующая игра будет уже в эту пятницу. Соберутся по большей части незнакомые тебе люди, но Вайермеера ты знаешь. Если тебе будет нужна помощь, заговори о соловьях, он поймет, что ты от меня, постарается помочь. Извини, что не могу помочь чем-то более существенным. Удачи тебе.
Весь вечер четверга я восстанавливал свои навыки карточных игр, выигрывая то у одного своего подчиненного, то у другого. Так как играли мы на пирожки, присланные моей тетушкой в благодарность за собачек, то желания и причин проигрывать мне у сотрудников не было.
Вечером пятницы я загримировался, выбрал из всего своего 'рабочего' гардероба чуть потертые, но с золотым шитьем, камзол и брюки. Они были несколько старомодны, отставая от того, что носят сейчас, лет на пятнадцать.
На вечер игры прибыл совершенно незнакомый мне и моему дядюшке молодой шевалье Карло Сантини, гордящийся своей горячей южной кровью, и любое пятно на своем камзоле и репутации готовый смыть чужой кровью. Не самый дурной фехтовальщик, Карло старался не выпускать из виду ни одного достойного соперника.
Впрочем, Франс Вальенский на соперника совершенно не походил - тощий, с куриной шеей, торчащей из жабо, длинными коленками и локтями, узким породистым лицом и координацией элефанта в посудной лавке. Шевалье Сантини прибыл на вечер в сопровождении своего давнего приятеля, Мишеля Ленро, одного из моих подчиненных.
Вечер был очень спокойным - я проигрывал маленькие суммы, привлекая внимание Вальенского. Пересев за его стол, я внимательно оглядел своих противников. Вальенский мне был заведомо неприятен, он сидел правее меня, в моей паре был Тарлов Олег, мужчина зрелых лет, рассудительный и неспешный. Мы с ним пересекались пару раз, его дочь является фрейлиной у ее величества. Сами они - иммигранты, бежали из своей страны, когда там проводились репрессивные политики не в пользу высокого дворянства. Хороший человек, но попал росскому царю под руку.
В паре с Вальенским, на мою радость, был Клод Вайермеер, чье внимание я на себя и обратил, пройдя мимо их стола несколькими минутами ранее, и рассказывая своему товарищу по предыдущей игре, какие чудесные у меня в деревне соловьи. Меня пригласили к их столу вместо выбывшего Лукаса Торшне, решившего ограничить свой проигрыш всего несколькими десятками монет.