Стив лезет в полупустую сумку, достает для Джеймса свежее белье, носки, футболку, складывает на угол кровати, добавляет к кучке запасные джинсы – они у них одни на двоих, и венчает все это заколкой, будто вишенкой на торте.
Он оборачивается на звук открывающейся двери и замирает, забыв выдохнуть.
На Джеймсе – только полотенце, закрученное вокруг бедер, и все его тело – как карта сражений: переплетения шрамов, застарелые ожоги, неровные «розочки» от пулевых отверстий. Может, у Джеймса и ускоренная регенерация, но в отличие от Стива на его теле остаются следы, и это жутко. Особенно страшно выглядят глубокие багровые рубцы в том месте, где протез соединяется с телом. Однако во всем остальном Джеймс – воплощение соблазна. То ядерное сочетание скрытой силы и грации, против которого невозможно устоять. К тому же он зачесал волосы назад и побрился и, черт возьми, до Стива вдруг доходит, что его попутчик – чертовски красивый парень. Определенно. Не угрюмый небритый мужик без возраста, а молодой интересный мужчина из числа тех, против влюбленности в которых опытные мамочки и заботливые отцы предостерегают своих юных дочерей.
У Джеймса правильные черты лица, густые темные ресницы, точеные скулы и чувственные, яркие, будто искусанные губы. Если приглядываться слишком долго, начинает казаться, что рот выглядит откровенно непристойно, хотя Стив отлично понимает, что все пошлые и неприличные мысли – только у него в голове.
- О! – говорит Джеймс, обнаружив чистую одежду и заколку. – Как это мило с твоей стороны.
Скидывает полотенце и без малейшего стеснения потягивается перед тем, как убрать часть волос в подобие прически. И только потом начинает медленно, неспешно одеваться.
Стив стыдно вспыхивает румянцем. Это еще мучительнее, чем стриптиз, который он смотрел как-то… черт! Он не помнит. Но в тот раз возбуждение и вполовину не было настолько невыносимым.
Не говоря ни слова, он сбегает в ванную и вместо того, чтобы насладиться благословенным теплом и пузырьками, на полную мощность включает напор холодной воды. Эрекция спадает неохотно, болезненно и Стив, стиснув одну руку в кулак, шумно вдыхает носом. Звук странно похож на всхлип, и это заставляет его взять себя в руки. Он не кисейная барышня. Откуда берется сравнение, Стив не знает, но тихо и чуть истерично смеется и, наконец-то, набирает для себя ванную. Горячая вода – панацея от усталости и напряжения. Теперь-то он понимает, что Джеймс так долго здесь делал!
Стив расслабляется, почти засыпает, потом спохватывается, вытирается одним из многочисленных пушистых полотенец, которые находятся в шкафчике и возвращается в принцессную комнату.
Джеймс сидит на кровати, подогнув под себя одну ногу и по-военному выпрямив спину.
Он зашторил плотные шторы, включил крохотный тусклый ночник в виде полумесяца и нашел где-то сервировочный столик. Стив смотрит на пусть без изящества, но старательно разложенные салфетки, на хрустальные креманки, в которые Джеймс вывалил, похоже, все, что нашлось в буфете: холодную тушенку, консервированные ананасы, коктейль из креветок и сухие крекеры, на напряженную линию челюсти Джеймса, отводящего взгляд, и не может не улыбаться. Это самая нелепая и вместе с тем самая трогательная пародия на романтическое свидание, которую он только мог представить.
Мысленно выругав себя за то, что поленился побриться, Стив непринужденно садится вплотную к Джеймсу, упорно смотрящему в сторону и тщательно разглаживающему покрывало, отодвигает ногой столик, чтобы ненароком не опрокинуть, поворачивает Джеймса к себе за плечо и уверенно и решительно целует.
Тот в первый миг теряется, а потом начинает отвечать, да так темпераментно, что через пару минут оба уже валяются на скомканном белье, а руки Джеймса мнут Стиву задницу. Они продолжают целоваться, трогать друг друга, выворачиваться из одежды и снова целоваться, один раз Джеймс коротко и нервно смеется, глядя Стиву прямо в глаза, и в этот момент кажется, будто это и не Джеймс вовсе, а кто-то другой – тот парень из сна? – и Стив на пробу зовет: «Баки?», но Джеймс лишь мотает головой, и подсохшие пряди, не сдерживаемые крабиком, красиво обрамляют его лицо.
- Для тебя – кто угодно, Стиви.
Они снова целуются, и Джеймс широко и умело дрочит, двигая живой рукой и умудряясь обхватывать оба члена сразу, а пластинки на второй руке, которой он упирается в подушку, жужжат, бликуют и немного двигаются.
- Баки…Баки, - стонет Стив, вздергивая бедра, настойчиво требуя большего и готовый растаять прямо здесь и сейчас, в объятьях самого близкого ему человека.
Он кончает первым, заливая руку Джеймса теплым семенем, но тот догоняется практически сразу же, с утробным стоном-рыком, и теперь смеется уже Стив, а Джеймс, слишком быстро оправившись от посторгазменной неги, чмокает его в кончик носа и ласково бормочет:
- Еще повторим, мелкий…
Повторить не получается. Оба слишком устали, и Стив видит, как у Джеймса буквально закрываются глаза, и сам отпускает себя, проваливаясь в сон и позабыв о накрытом на двоих столике.
Вокруг бушует метель, но ему почему-то не холодно, хотя на нем вытертое пальто с обтрепанным обшлагами и шарф, перешитый из старого маминого свитера. Он несколько раз подпрыгивает, оглядываясь по сторонам и дожидаясь Баки, который обещал привести не только Конни, но и ее подругу, и думает, как хорошо было бы, если бы девушки испугались похолодания и не явились вовсе. Тогда они с Баки смогли бы пойти в кино или провести время у него в комнате, и он рисовал бы что-нибудь в альбоме, а Баки сидел бы на подоконнике, курил и посмеивался над прохожими.
Темнота обрушивается внезапно, вместе с воем сирены и звуками взрывов, и он в ужасе ежится, не понимая, что происходит. На другой стороне площади взрывается здание – он отчетливо видит, как падает стена, небо расчерчивают бомбардировщики, вокруг с паническими криками и плачем мечутся перепуганные люди.
«Война», - понимает он и выпрямляется во весь свой невысокий рост, собираясь драться до последнего. Чем драться, с кем – неизвестно, но он не готов умереть. Он смело бредет вперед, к кинотеатру, в который они собирались пойти, ищет взглядом Баки, но Баки нет, нигде нет, Баки давно умер, еще тогда, в Европе, сорвавшись с поезда, и от этого становится так невыносимо больно, что он падает на колени у истертых ступеней, будто у него подламываются ноги.
А потом кто-то подходит со спины и кладет ему на плечо тяжелую металлическую руку.
- Вставай, капитан. Сейчас не время предаваться скорби.
Рядом грохочет взрыв, и их обоих опаляет страшным жарким маревом. Он оглядывается, пытаясь вцепиться в прохладу металла, ему так важно увидеть человека за своей спиной, но площадь оказывается пуста, в голубом небе ярко сияет солнце, а легкий ветерок гоняет по брусчатке комок перекати-поля.
И нет никакой войны.
Стив просыпается рывком, в первый миг пугаясь тяжести, навалившейся на правый бок, но это всего лишь Джеймс. Джеймс оплел его конечностями: обхватил рукой, закинул на бедро ногу и мерно сопит ему в затылок. И это так… мирно и прекрасно. Стив хмурится, вспоминая обрывки быстро тающего сна, но Джеймс немелодично всхрапывает, перебивая тревогу, и Стив улыбается, пытаясь осторожно высвободиться.
Момент, когда просыпается Джеймс, он чувствует сразу же. Оборачивается все с той же легкой улыбкой на губах и напарывается на отстраненный нечитаемый взгляд холодных серых глаз.
- Джеймс?
Мысль, что Джеймс мог все забыть, забыть вчерашний вечер и накрывшее обоих безумие, едва не вымораживает внутренности. А тот все молчит, глядя по-прежнему настороженно и непонятно, и Стив решается: порывисто наклоняется в его сторону, мажет по губам поцелуем и легкомысленно сообщает:
- Я – умываться.
Из Джеймса будто выдергивают ледяной стержень. Напряжение уходит из его тела, выражение лица становится открытым и беззащитным. Он растерянно моргает и отвечает недоверчивой улыбкой, полностью меняющей его облик. Настолько, что больше не остается ни малейших сомнений: это и есть тот самый Баки из сна. Изменившийся, изломанный, закаленный огнем и кровью, но это все еще он.
