Небо над головой кажется киношно-бутафорским: слишком далеким, неестественно-серым, насупленным. Слабый свет едва пробивается сквозь плотную пелену будто пыльных однотонных облаков и сюда, в неглубокий овраг, где он лежит, неловко вывернув ногу, практически не проникает. Одна сторона оврага осыпается и от этого вдоль всего его тела скапливается продолговатая сухая горка земли. Воняет гарью, ужасно хочется пить, а еще что-то страшно и непривычно болит в груди, будто снова вернулась астма, и каждый вдох дается с огромным трудом. Он мучительно сглатывает, пытаясь разлепить губы и выдохнуть слова, но из-за того, что горло пересохло, выходит лишь невразумительный хрип. Вдалеке слышатся взрывы, глухие и гулкие, и земля слабо содрогается, щедро присыпая его очередной порцией жесткого крошева.

Он смотрит на небо, похожее на перевернутую бездну, на отблески зениток где-то на периферии, и начинает думать, что это место вполне может превратиться в его могилу. Кто-то, тяжело топая, пробегает мимо, гортанно ругаясь на незнакомом языке, но у него не хватает сил ни окликнуть убегающего солдата, ни даже пошевелиться. Совсем близко стреляют, и он жмурится, но не от страха, а от безнадежности.

А потом все враз меняется.

В овраг по-мальчишески легко спрыгивает человек в перепачканной форме, наклоняется над ним низко-низко, прикрывая собой от приближающихся автоматных очередей, и сипло спрашивает:

- Стиви, ты как?

У человека худое изможденное лицо, неопрятная щетина и глубокие тени под глазами. Но взгляд: лучистый и теплый, переполнен такой заботой и тревогой, что отчего-то сразу становится легче.

Он поднимает руку, болезненно-худую и тонкую, прикладывает перепачканную землей ладонь к небритой щеке и слабо выдыхает:

- Баки, пить…

- Пить… - эхом отзывается он, облизывает потрескавшиеся губы и распахивает глаза.

Крохотная пустая комната утопает в сумерках. Он лежит на тощем комковатом матрасе прямо на полу, а у стены напротив, облокотившись спиной о выцветшие обои в грязно-серый цветочек, так же на полу сидит человек и чистит пистолет.

В первый момент ему кажется, что у человека лицо парня из сна, но уже через секунду становится ясно, что это не так. Мужчина в комнате старше, шире, мощней, темные волосы длинными тяжелыми прядями падают на щеки, губы сжаты в жесткую линию, но самое большое отличие - в глазах. Холодный немигающий взгляд светло-серых глаз не несет в себе ни толики тепла. Это оценивающий взгляд профессионала, пустой и беспощадный.

- Пить, - снова повторяет он, ни на что не надеясь.

Мужчина разворачивается и, не выпуская из рук пистолета, наливает из небольшой канистры воду в одноразовый пластиковый стакан. Одним слитным движением оказывается рядом и уверенно приподнимает ему голову, прикладывая край к губам.

В этом жесте нет заботы - только четко выверенный расчет, подъем тела под определенным углом для оптимального выполнения задачи. Но уже сам факт того, что его просьбу выполняют, поражает настолько, что он едва не захлебывается. Жадно делает несколько больших глотков, расплескивая едва не четверть содержимого стакана, и, едва утолив насущную жажду, морщится.

Вода на вкус совершенно отвратительная - сырая, вонючая, с едким металлическим привкусом.

- Хва…хватит, - просит он.

Мужчина тут же отодвигается обратно.

Они оказываются у противоположных стен комнаты, но помещение настолько мало, что эти самые стены разделяет едва ли больше двух метров. И несмотря на полумрак заметно, как скверно и измученно выглядит его сосед. Усталость будто впиталась в бледную пористую кожу, отчетливые линии носогубных складок, запавшие щеки. Впрочем, судя по самочувствию, сам он выглядит сейчас не лучше. А еще ничерта не помнит.

- Где я? - интересуется он.

Мужчина не отвечает.

В груди по-прежнему болит, но уже не так невыносимо, как во сне. Скорее слабо ноет, будто подживающая рана. На нем изодранная пропитанная кровью одежда, через прорехи кое-где проглядывают сходящие синяки. Голова неприятно гудит.

- Что это за место? - снова спрашивает он.

- Бруклин, - коротко информирует неразговорчивый сосед.

Голос у него хриплый, наждачный, будто он век не разговаривал. Может, так оно и есть.

Он вспоминает имя из сна и представляется:

- Я - Стив.

В том, что его зовут именно так, нет ни малейших сомнений.

- А ты?

- Джеймс, - неохотно отвечает мужчина.

- Что со мной случилось? - интересуется Стив. - Я… попал в аварию? Подрался?

Джеймс неопределенно передергивает плечами.

Стив молча ждет, не отрывая от него требовательного взгляда.

- Китаянка из забегаловки на углу утверждает, что тебя на полном ходу сбила фура, - снисходит наконец тот. - Что ты отлетел на десяток метров и кувыркался, как изломанная кукла, - живого места не было. Говорит, я вытащил тебя с дороги из-под колес остальных машин.

- Ты вытащил?

- Не помню, - равнодушно сообщает Джеймс и после паузы добавляет: - У меня провалы в памяти.

Стив медленно садится, опираясь спиной на стену и неумышленно копируя позу Джеймса - одна нога вытянута вперед, другая согнута в колене. Оглядывает себя и понимает, что штаны на нем рваные, куртка тоже, а один из рукавов и вовсе отсутствует.

- И сколько я тут уже…?

- Три дня.

Стив присвистывает. Ну ничего себе!

- Меня действительно сильно переломало?

Джеймс кивает.

- Правая рука - в трех местах, грудина раскурочена, ребра проткнули легкое, затылок пробит. Пришлось тебя латать.

- Однако я жив, - с некоторым удивлением замечает Стив. - Тебя это не удивляет?

- Нет. У меня тоже ускоренная регенерация. Кажется, какая-то программа.

Стив вздергивает брови:

- Какая?

- Не помню.

Джеймс возвращается к своему занятию, разбирая и собирая пистолет, а вот Стив начинает шарить по карманам, пытаясь найти хоть что-то, дающее представление о его личности. Права, бумажник с пластиковыми картами, ключи, мобильный. Он смутно догадывается, что за три дня его должны были хватиться и наверняка ищут. А значит, стоит как-то дать о себе знать. Что в таких ситуациях обычно делают люди? Едут в больницу? Вызывают скорую? Звонят близким? Уж точно не валяются на студеном полу в обществе жутковатых амнезийных бродяг.

- Бесполезно, - даже не глядя в его сторону, сообщает Джеймс. - При тебе не было документов, только двадцать баксов с мелочью.

- А телефон?

- Разбился. Там, на дороге.

Какое-то время они молчат. Стив ощупывает затылок - волосы сзади слипшиеся и неприятно колкие, скорей всего перемазанные в крови. И сам он, наверное, жутко воняет.

- Здесь есть душ? - спрашивает он.

Джеймс кивает:

- В конце коридора.

Стив поднимается на ноги, удивляясь тому, как легко слушается тело и какой он, оказывается, высокий, выходит в дверной проем без двери и оглядывает коридор. Судя по всему, они заняли верхний этаж одного из старых домов, предназначенных на снос. Кирпичных страшных пятиэтажек из тех, что стоят вдоль трассы. Странно, что он помнит эти дома, но ничего не помнит о себе.

Ванная комната - отсыревшая, с бурыми следами потеков на стенах, выглядит ужасно. Электричества нет, горячей воды тоже. Но из крана с холодной водой, пару раз жутковато булькнув, течет вполне приличная струя. Сперва коричневая от ржавчины, потом сравнительно чистая. Стив быстро скидывает лохмотья одежды и умело, экономя время и движения, начинает смывать с себя засохшие кровь и грязь. Мыла нет, но это не имеет особого значения.

О том, что запасных вещей у него тоже нет, он вспоминает чуть позже. Кое-как натягивает обратно то, что осталось от некогда прочных удобных военного покроя брюк цвета хаки, вытирается обрывками рубахи и возвращается в комнату.

Джеймс сидит на прежнем месте, кажется, даже не поменяв позы, но на матрасе аккуратной стопкой сложены темные джинсы, толстовка, ношенная, но чистая футболка с длинным рукавом. Есть даже носки в упаковке.