В город заезжать не стали: Компиталь полностью подчинялся Фирондо, а у Климы была слишком приметная внешность, чтобы надеяться остаться неузнанной. Поэтому обда, ее колдун и трое горцев расположились в ближайшем к дороге трактире. Это был просторный, диковинный по планировке дом шестиугольной формы с круглой и высокой соломенной крышей. Сейчас, занесенный снегом, трактир походил на исполинский сугроб.

Геру ждали в ближайшие дни, а время коротали за беседами. Клима расспрашивала горцев об их жизни, тонкостях политики, о бюджете городов, которые ей вскорости отдадут, о богатстве и знатности тамошних семей. Выяснилось, что поруганная Фенресом Тамшаканом девушка приходилась Ивьяру Напасентале невестой, а теперь стала женой. Соответсвенно, бородатый горец – тесть Напасенталы, а юноша – шурин. И все трое мечтают торжественно бросить голову обидчика к ногам его несчастной жертвы. Правда, потом трофей мести придется поднять и передать другим жителям Западногорска, всячески обиженным и оскорбленным. По словам Ивьяра, голове предстояло грохнуться об пол не меньше пары дюжин раз.

Потом разговор свернул в сторону образования.

- Орденские военачальники, конечно, грамотные, – говорил Ивьяр, прихлебывая нечто горячее и чуть хмельное, которое Клима опасалась даже нюхать, – но бестолковые. В деле ведь не только знания, но и чутье нужно. А орденский Институт, видимо, этого чутья не дает. Вот и воюют они с нами по книжкам. А у нас все, как встарь: мастера своего дела набирают учеников и не столько знать учат, сколько чувствовать ремесло.

- И многих за жизнь может обучить мастер? – спросила Клима.

- Увы, – вздохнул Напасентала. – В этом мы уступаем Институту. Даже богатый и знаменитый мастер может себе позволить иметь не более пяти учеников за раз. А обучение занимает годы.

- Я так однажды к Эдамору Карею в ученики не попал, – поделился Тенька. – Мне очень хотелось, но у него уже было трое, вдобавок он брал только с десяти лет, а мне пятнадцать стукнуло.

- Но ты мог пойти к кому-нибудь другому, – заметил Ивьяр.

- Мог, – вздохнул Тенька. – Но от огорчения начал думать головой и вспомнил, что на мне дом и сестра, которая нипочем не переедет от хозяйства в город. Поэтому моим первым и единственным учителем был отец.

- Он хорошо тебя обучил, – подал голос бородатый горец. – Сколько живу, а чтобы на дичь в лесу молниями охотились, не видел!

- Это я уже своим умом и по книжкам, – разъяснил Тенька. – До Эдамора Карея мне далеко, но кое-чего интересненького могу.

- А у меня было четверо учителей, – поделился Ивьяр. – Разведчик, военачальник, живописец и историк.

- Ты хорошо знаешь историю Принамкского края? – заинтересовалась Клима.

- Лучше, чем кто бы то ни было, – Ивьяр расправил плечи. – Я сын знатного рода, моя обда.

Климе нравилось, как горцы произносили эти два слова: точно гордясь, что у них есть обда, которая дозволяет им чувствовать к ней принадлежность.

- А ты знаешь, как звали первую обду? Я не нашла ответа ни в одной из летописей.

Ивьяр улыбнулся.

- Знаю, моя обда. Это знает каждый, но почти никто не догадывается о своем знании. Только в архивах Западногорска остались записи, благодаря которым можно догадаться, – горец на мгновение прикрыл глаза и процитировал: – Ушел дух великой Обды в воду, а тело в землю, и явилась юная Цинер, и клялась быть такой же, и в честь клятвы своей взяла имя прежней, и так повелось с тех пор.

- Говоря проще, – подытожил понятливый Тенька, – Климин титул и есть имя.

- Только очень старинное, – добавил Ивьяр. – Когда имя “Обда” стало титулом правителя страны, то постепенно вышло из обихода. И теперь мало кто может понять, почему в хрониках первую обду не называют по имени, а титул пишут с большой буквы.

Клима тут же представила, если бы ее собственное имя сделали титулом. Сейчас-то “Клим” по Принамкскому краю хватает... Представлялось плохо, но сладко. Клима даже подумала, что когда-нибудь учредит награду имени себя. Например, за особые заслуги перед отечеством. В любом случае, ни орденские, ни теперешние ведские награды в объединенном Принамкском крае не сохранятся. А вот орден Климэн...

Тенька пихнул ее под столом.

- Мечтаешь?

Клима бросила на друга испепеляющий взгляд.

Гера входил в трактир с тяжелым сердцем. Ему уже не казалось, что он все сделал правильно, хотя возвращаясь мыслями в тот день, юноша убеждался, что не мог поступить иначе. Как и сейчас не может оттягивать их с Климой встречу.

В этот тихий дневной час, когда обед уже кончился, а до ужина далеко, трактир был полупустым. За одним из столов сидел Ивьяр Напасентала и ел похлебку. Увидев Геру, горец приветственно махнул рукой и пригласил садиться рядом. Гера медленно опустился на стул. Хотелось собраться с духом.

- Вид у тебя невеселый, – отметил Ивьяр. – Устал с дороги?

- Метель разыгралась, – невпопад ответил Гера.

Горец с любопытством глянул на его заплечный мешок, явно прикидывая, помещается ли там голова.

- Обедать будешь? Здесь подают замечательную овсяную похлебку, даже в Западногорске такой не найдешь.

Гера пробормотал что-то отрицательное. Еще со вчерашнего дня ему кусок в горло не лез.

- Верно, сперва лучше доложить обде, – суховато согласился Ивьяр. Потом глянул испытующе: – Неужели тебе жаль этого подонка?

Гера вздрогнул, как ему показалось, очень заметно. Но голос не дрожал.

- Каждый должен получать по справедливости.

- Послушал бы я, как ты рассуждаешь о справедливости, если бы с твоей женой так обошлись, – скривился Ивьяр.

- Я бы не стал рассуждать, – Гера посмотрел ему в глаза. – Я бы велел рассуждать другому, у кого нет жены. Справедливость должна быть беспристрастной, как бы ни было больно.

Ивьяр покачал головой.

- Обда ждет тебя. Вверх по лестнице и третья дверь налево.

Гера встал, ни слова не говоря, и пошел в указанном направлении. На сердце сделалось совсем тяжело.

Дверь ему открыл Тенька и, лишь взглянув, сразу все понял. Конечно, Тенька читает по глазам, ему не надо, как Ивьяру, коситься на мешок, в котором нет ничего, кроме вещей.

Словно во сне, Гера смотрел на Климу, которая поднимается с кровати, делает шаг к нему и требовательно протягивает руку.

- Клима, я не привез головы. Не выполнил твой приказ. Я отпустил Фенреса.

Рука дернулась – и Гере показалось, что сейчас его ударят. Но Клима лишь спросила, негромко и страшно:

- Да как ты посмел меня ослушаться?

- Я все сделал правильно, – ответил Гера. – Фенреса нельзя было убивать... так. Я дал ему выбор.

Девушка переплела пальцы на руках, сжала губы.

- Клима, ты ведь не можешь не понимать, что это было справедливо!

В черных глазах полыхнула ярость.

- По-твоему, справедливей будет, если я сейчас, накануне войны с Фирондо и Орденом, окажусь без поддержки горцев?

- Да как они могут тебя не поддержать? Ты же обда!

- Мне нет двадцати двух, – голос обды звучал ровно, но черты лица словно закаменели, отчего горбатый нос казался еще длиннее и несуразней. – Смерть Фенреса была залогом того, что горцы закроют на это глаза.

- Зачем тебе верность, купленная за смерть?

Клима с такой силой топнула ногой, что умывальный таз, стоящий на табуреточке у кровати, испуганно зазвенел.

- Это в мирное время можно позволить себе роскошь доброты и всепрощения. А у нас война! Первыми на войне издавна убивают милосердных. А нам нужно выжить. И дать возможность тем, кто будет после нас, стать добрее. Пусть они никогда не повторят наших жестких поступков, пусть на их долю выпадет миловать. А наш удел – казнить.

- Но тогда с кого наши потомки возьмут пример, чтобы быть милосердными? – тихо спросил Гера.

- Они научатся милосердию так же, как мы сейчас – жестокости.

- Я не стану учиться жестокости, Клима. И тебе не позволю.

На Климиных щеках проступили белые пятна. Гера никогда прежде не видел ее в таком неподдельном бешенстве, даже не подозревал, что обда на это способна.