- Я не забыла о твоей просьбе. Жаль, что в доме у старосты ты не смог понять моего намека.
- Какого? – с некоторым изумлением переспросил Фенрес.
Клима плеснула в опустевшую чарку рябиновой настойки.
- Все стены имеют уши, кроме этих. А селяне, как ты верно заметил тогда, не одобрят, если я стану открыто раздавать деньги на восстановление города, когда сама строю здесь крепость. Ты должен был понять, а не пытаться делать глупости.
- Так ты все-таки дашь золото? – Фенрес не заставил себя упрашивать, с видимым удовольствием опрокинул чарку в рот и ловко оторвал от куропатки второе крылышко. Ристинка в углу неодобрительно передернула плечами. Среди благородных господ считалось дурным тоном напиваться и наедаться в гостях.
- Тсс, – Клима постаралась придать своему лицу загадочное выражение. – Всему свое время. Разве я обманывала тебя прежде? – “...так, чтобы ты об этом узнал”.
Фенрес только неопределенно покривился. Он был уверен, что девица врет без роздыху, но уличить ее и правда не выходило. Поэтому лукавый вопрос был проигнорирован.
- Когда я получу оговоренное?
- Всему свое время, – повторила Клима. – Будет подозрительно, если ты уедешь в Редим с набитым позвякивающим мешком. Ты слишком важная персона, чтобы покидать село тайно, поэтому начнутся нехорошие пересуды. Я дорожу не только своей репутацией, но и добрым именем моих градоначальников.
- И что же ты предлагаешь? Я должен киснуть здесь, как помидор в бочке, пока не построится крепость, а местные не станут менее бдительны?
- Вовсе нет. Уезжай сегодня же, Фенрес. А в благоприятное время я вышлю к тебе тайного гонца с золотом. У меня хватает преданных людей, которые не задают лишние вопросы и не суют носы в крепко завязанные мешки. Все будут довольны, сыты, никто ничего не узнает. Понравилась моя настойка? Забирай всю бутыль.
Ристинка у окна яростно зашелестела страницами. Давать гостям с собой выпивку или закуску со стола было еще более дурным тоном. Впрочем, только у орденской знати – вед же по-хозяйски стиснул пальцами мутное горлышко бутылки. Кислое дешевое вино опротивело, а настойка была и впрямь хороша.
- Я подожду, – задумчиво протянул он. – А вот люди, моя обда, ждать не будут.
- Обещаю долго их не томить, – Клима была сама доброжелательность. – Сытые люди хорошо работают и не распускают глупые слухи.
Фенрес пристально посмотрел ей в глаза, но в который раз сумел выдержать затягивающий черный взгляд не дольше пары мгновений.
- Тогда мы договорились, моя обда. Сытые люди действительно не распускают слухов. Но чем дольше длится ожидание...
- Ожидание пищи, Фенрес. Пусть люди подумают о том, как глупо говорить гадости про бездонную корзину, из которой на них вот-вот посыплется зерно.
- Я донесу до них эту мысль. Но голодные рты не заткнуть надолго обещаниями.
- А ты все же постарайся. Будь уверен, люди не пожалеют, если проявят немного терпения. Кто, кроме меня, даст им золота?..
Когда куропатка и капуста были съедены, а бутыль с рябиновкой бережно завернута в тряпицу, гость принялся прощаться, заверив, что отправится в Редим следующим же утром.
Наутро Клима вышла его проводить, желая убедиться, что градоначальник и правда уберется восвояси, больше никому ничего не наболтав.
Было ветрено, по льдисто-голубому небу величаво неслись серые перистые тучи. У обды из-под платка тут же выбились непослушные прядки волос, которые никак не желали отрастать до той длины, когда их можно крепко прихватить лентой. Пахло дымом и заморозками, ветер свистел по чердакам, ударялся в заборы, сбивал с курса мокрых и взъерошенных птиц. Тенька уверял, что такие ветра всегда приносят за собой снег, и уже на днях всю округу заметет по колено. Лернэ подтверждала: зимы в здешних краях суровые, снега и мороза хватит на всех. Бывает, даже вода в колодцах ледяной коркой покрывается, ее разбивают длинными кольями. А Тенька, когда только начинал колдовать, постарался выпарить, но чего-то не учел, и ему паром лицо обдало. Ползимы потом красный ходил, и кожа с носа слазила.
Градоначальника Клима нашла у старостиных ворот. Щурясь от ветра, Фенрес заканчивал крепить седельные сумки. Сонная мускулистая лошадка стояла смирно, лишь изредка поглядывая на гниловатую траву у противоположной обочины.
- Не сидится тебе дома, обда, – вместо приветствия пробурчал Фенрес. Фраза была произнесена учтиво, даже заботливо, но оба знали, что заботой тут и не пахнет.
- Зато тебя в скором времени ждет тепло домашнего очага, – Клима приостановилась, наблюдая.
- Мой очаг – в Западногоске, а не в этой дыре, – со злости Фенрес туже обычного затянул узел на сумке.
- Твой очаг тот, у которого я насыплю тебе больше золота, – с усмешкой осадила Клима и забралась в седло. – Довези свою обду до стройки. Я желаю прокатиться.
Фенресу оставалось только беззвучно скрипнуть зубами и взять лошадь под уздцы, утягивая за собой по размытой дороге, изрытой глубокими заиндевевшими лужами. Замечательно обда устроилась, чтобы вместо своего платья испачкать сапоги градоначальника.
У стройки они расстались, и Клима внимательно проследила взглядом, как всадник в черном полушубке выезжает из села, за околицей сразу переходя на скорую рысь. Теперь вредных для репутации слухов можно не опасаться, а про самого Фенреса и вовсе забыть. Ненадолго, к примеру, до середины зимы, если не отличающийся выдержкой градоначальник не напомнит о себе раньше. Клима слишком дорожила средствами, чтобы тратить их на прихоти высокородных пройдох.
Даже в ранний час на стройке было людно, весело скрипел плохо смазанными сочленениями кривоватый подъемный механизм, который сейчас использовали, чтобы спускать камни в вырытую для фундамента и свай яму. Клима прошла к стене, привычно здороваясь со всеми, справляясь о новостях и отмечая, что сегодня вокруг нее собралось не так уж много народу, и в этой кучке не хватает полудюжины знакомых лиц. Разгадка обнаружилась, когда обда обогнула череду высоченных куч глинистой земли и пару кирпичных батарей.
Посреди стройки, за широкой перевернутой бочкой, словно за столом, сидели на каких-то бревнышках Гера и юный архитектор – оба задумчивые, взъерошенные, едва ли не соприкасающиеся лбами над стопкой чертежей. А вокруг толпились строители числом не менее пары десятков человек, заглядывали в чертежи, чесали в затылках, время от времени многозначительно вздыхали. Если юный архитектор выглядел совершенно растерянным, то Гера, напротив, чиркал в расчетах угольком и уверенно рассказывал что-то, если Клима не ошибалась, из высшей математики, которую сама обда за неполные два года успела местами позабыть. Картина выглядела настолько идиллической, что был велик соблазн полюбоваться недолго и уйти восвояси, но помешало неприятное тягучее чувство где-то под ложечкой, которое настигало Климу всякий раз, когда она видела, что Геру любят и уважают не за страх, а за доброе благородное сердце. Тенька без обиняков называл это чувство завистью, с чем обда никогда не соглашалась. Она считала, что испытывает обычное раздражение, ведь если бы не ее талант, эти люди знать не знали бы, кто такой Гера. Так какое они имеют право восхищаться человеком, который никогда не сможет добиться абсолютной власти, интригами и силой прекратить войну, возродить когда-то мощное государство? И какое право он имеет принимать эти почести как должное, открыто улыбаться и не держать за душой неприятных тайн, в то время как сама Клима из этих тайн, кажется, вся уже состоит? Интуиция подсказывала, что так и должно быть, но тщеславное сердце втайне протестовало.
…Когда Клима подошла к бочке, Гера тут же встал и первым поклонился. Чувство под ложечкой сыто заурчало и угомонилось, хотя полностью пропасть ему мешала мысль, что прочие сейчас склонили головы не столько из-за того, что перед ними обда, а потому что так сделал их любимец и кумир.
Впрочем, Клима не была бы обдой, иди она на поводу у своих чувств, приятных и не очень.
