- Я знаю этот лес как свои пять пальцев!

- А как выглядят капища, ты знаешь?

- У нас в лесу нет замшелого места с родником, ивами, ландышами и ромашками, которые цветут и зеленеют круглый год! Да на такое диво все деревенские бы сбежались!

- Думаешь, капища кто-то склепал по единому образцу? Да если оно скрытое и природное, ты сто лет будешь там бродить, но без колдуна не догадаешься!

- Замолчите, оба, – велела Клима, которой балаганов хватило еще вчера.

Странно, но этот лес, где они столько раз бывали с мамой, и где мама нашла свою гибель, показался ей более родным, чем дом отца и мачехи. Ноги сами неслись вперед по знакомым тропинкам, деревья словно кланялись навстречу. Сколько раз Клима ходила здесь вдвоем с мамой, тайком от отца, прихватив из дома карты, которые помогали учиться врать. Где теперь те карты?..

Подняться на пригорок, свернуть, перепрыгнуть через тонкую ниточку ручья, отодвинуть густые золотистые заросли молодого ивняка с еще набухающими почками… Вот они и на месте.

- Вот мы и пришли, – донесся до Климы Тенькин голос. – Капище прямо у нас под ногами!

А ведь правда, внезапно подумалось обде. Круглая полянка в гуще леса, ивняк, ручей неподалеку. Ландыши и ромашки здесь тоже бывают, только раньше не приходилось обращать на них внимание. А если учесть, что они с мамой всегда садились в центре…

- И где же тут, по-твоему, камень? – осведомился Зарин, тоже озираясь по сторонам.

Клима уже села на колени в центре, разрывая холодную влажную землю. Слой дерна отошел легко, и пальцы сразу же уперлись во что-то большое и твердое.

- Ага, именно здесь, – прокомментировал Тенька. – Здоровенный! Но никто ж не запрещал его закапывать. Вот потому, что у орденцев такой же образ мысли, как у нашего Зарина, множество капищ удалось сохранить! Клима, а ты разве тоже ничего не чувствовала?

- Трудно осознанно почувствовать то, что знаешь с рождения, – Клима положила ладони на камень. Знакомое тепло, древняя сила. Оно всегда было здесь. Но разве Клима осознавала, что сидит на капище? Ведь мама – ни полусловом…

Тенька сел рядом, тоже коснулся камня. Сразу умолк, непривычно посерьезнел, как всегда во время разговора с высшими силами. Солнечный луч скользнул по его сосредоточенному лицу, светлым, почти белым волосам. И – преломился, падая куда-то в нездешнее.

- Так, – сказал Тенька, убирая руки. – Зарин, мы с тобой сейчас пойдем гулять. Желательно подальше и подольше.

- А Клима?

- А наша дорогая обда останется тут. Пошли, пошли, не будем ей мешать!

Клима растерянно подняла голову, и уже уходящий с поляны друг подмигнул ей.

- Подумай тут о своем поведении!

Девушка огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы запустить смерчевому зубоскалу вслед, но из подходящих предметов имелся только валун, а его поди, выкопай.

Вскоре возмущенный голос Зарина и неунывающий Тенькин смех стихли в отдалении, лес сделался тих и прозрачен.

Капище дышало спокойствием, которого Климе в последнее время так не хватало. Дышало забытым детством.

Она уткнулась лбом в верхушку валуна, зажмурила глаза до боли, и на миг ей почудилось, что сейчас ее обнимут самые родные на свете руки, и станет тепло, хорошо, как не было уже тринадцать лет…

Темное капище, не по-южному лютая зима, яркие крупные звезды глядят через прорехи в тучах и снежинками падают вниз. Ивняк завален снегом, ручеек промерз до дна. В эту ночь на капище двое, и они не зажигают огня. На толстых меховых шубах серебрятся звезды-снежинки, пар дыхания тяжело оседает на утепленные войлоком сапоги. Мужчина – потрепанный странник, грузный, словно медведь, и такой же опасный, потому что за плечами поблескивает остро отточенный клык массивной ортоны. Женщина – совсем молода, под меховой шапкой красный платок с ярмарки, сосредоточенное личико разрумянилось от мороза.

Они сидят на корточках в центре поляны.

- Сними варежку.

На тонком юном пальчике, разопревшем в тепле, блестит обод обручального колечка. Женщина смотрит на него, прикусив губу, а потом снимает кольцо и бросает в недра варежки.

- Теперь коснись снега, – хрипловато просит мужчина. – Помнишь, как я говорил? Даже если сразу не услышат – продолжай звать…

- Помню, не дурнее тебя.

Ночь, омертвевшее пятьсот с лишним лет назад капище, тонкие девичьи пальцы на том месте, где закопан валун.

- Высшие силы!..

Дальше – шепотом, неразборчиво, все взывания вперемешку. Мужчина замер, не шевелясь, вслушиваясь в окружающий лес. Его спутница почти в трансе, а он должен следить, чтобы их никто не потревожил. И дело не в лесных зверях. Люди Ордена могут быть близко, но нынешней ночью все должно получиться. А там – будь что будет. Главное только, чтобы вот эта девочка сейчас докричалась и выжила. Тогда и умереть не жалко.

Они сидят долго, а снег все падает и падает, превращая их в сугробы, подобные валунам.

…Потом Цвиля открывает глаза. В них светится зеленым дар высших сил.

- Почему ты медлишь? Объясняйся с мужем и как можно скорей иди со мной в дорогу. Или идем вместе, если ты сможешь его уговорить. Обда должна вернуться к своему народу. Мы пересечем границу к весне, летом доберемся до гор. Я представлю тебя правителям Западногороска…

- Не сейчас, – она мнется, кусая варежку. – Послушай, не может ли это дело подождать… до будущей осени?

- Что-о?! Цвиля, ты с ума сошла? Ведь сама мне говорила, что высшие силы поставили тебе условием не медлить и не отказываться от дара!

- Не кричи. Я не отказываюсь. Но, видишь ли, на следующий день после обряда я узнала, что… словом, у меня будет ребенок. И если мы сейчас пустимся в дорогу, то вскоре я не смогу ее продолжать и буду тебе обузой.

- Крокозябра! С какого тебя потянуло замуж в шестнадцать лет?!!

- Извини, – язвительно отвечает Цвиля. – Я не знала, что в мое семнадцатилетие явишься ты и огорошишь вестью, что я последний потомок обды и одна во всем свете могу спасти Принамкский край.

Колдун смотрит на нее взглядом смертельно измученного человека. А потом его прошибает страшная догадка.

- Постой-ка. Ты сказала – на следующий день? О беременности ведь не узнают за пару часов, значит, ты уже носила ребенка во время обряда!

- Выходит, да. Это имеет значение?

- Я не знаю. Такого не было прежде! Но послушай, у последней обды было условие не рожать детей. Какое будет у тебя?

- Значит, я пойду на капище и спрошу, – решительно говорит Цвиля. – Что за народ мужчины, всегда найдут повод паниковать из-за женской беременности!

…Снова ночь, зимнее капище, на этот раз Цвиля бледна и испугана, а мужчина держит ее за руку, с болью заглядывая в лицо.

- Что они сказали тебе?

- Дар не разбирает, – Цвиля всхлипнула и закусила губу. – Мы с ребенком пока единое целое, моя кровь – его кровь. А дар идет от крови. Значит, когда у меня родится дочь – а это будет именно дочь – она тоже станет обдой. У нас дар на двоих.

- Две обды? Но такого не может быть, обда только одна, та, которая правит. А когда рождается новая, то не знает о своем предназначении вплоть до смерти предыдущей, и разница в возрасте куда больше. Вдобавок, обды никогда не были кровными родственниками. Высшие силы, все кувырком!

- Я не договорила, – Цвиля стискивает его пальцы до белизны. – Высшие силы сказали то же самое. Не может быть двух обд почти одного возраста, да еще кровных родственников. У нас одно условие на двоих – не отказываться от дара ни под каким видом, иначе он уйдет из Принамкского края навсегда. Обязательно добиться власти. Но мы не можем править обе. Обда одна, у нее один кулон и одна диадема. Власть нельзя поделить. Значит, моим условием будет избавиться от ребенка. А если я рожу, ее условием будет убить меня. Даже если я поклянусь не вмешиваться в ее правление, даже если мы будем жить в мире и согласии, все равно в итоге жизнь повернется так, что одна из нас должна будет убить другую. Это будущее открыли мне высшие силы.